КОЛУМБ СЕВЕРА
Имя его было овеяно двойной легендой — как политического заключённого и как первопроходца Арктики. Так о нём говорят его биографы, да так и есть: аресты в его жизни перемежались с периодами рабочей активности. Он был профессиональным геологом, сильным практиком, энергичным организатором. Не каждому в жизни выпадает миссия основателя целого города. Он бы уточнил: одного из основателей, потому что был не один. Но пока в этом городе стоит памятник только ему. Вряд ли многим будет знакомо имя, которое мы сейчас назовём, — Николай Урванцев. Город, где его почитают как основателя — Норильск. А ещё есть городок, жителям которого он просто земляк — Лукоянов.
Полюбить суровый край
Рассказ о Николае Николаевиче Урванцеве можно начать так: в его судьбе решающее действие сыграли книги. Это будет шаблонно и просто, но ведь всё действительно началось с книг. Нельзя сказать, что лукояновский купец Николай Урванцев был охоч до чтения. Любовь к книгам у него была особой, собирательной. Он был постоянным подписчиком журнала «Нива», который снабжал его русской классикой. Покупал книги в деловых разъездах, иногда просто за красивый переплёт. Ему дарили книги соседи-помещики, перебиравшиеся из сельских имений в города. Два огромных книжных шкафа были туго набиты переплетами с золотым тиснением имён авторов. Читать — не перечитать. Но Николая-младшего больше привлекали книги путешественников. Он удачно родился во времена великих открытий, когда хорошо были известны имена Н. Пржевальского, Ф. Нансена, Р. Амундсена. Печатались их книги о путешествиях. С автором любимой книги «Плутония» Владимиром Обручевым встретится позже в Томском технологическом институте, где тот заведовал кафедрой геологии. Долго не думая, Урванцев перевёлся из механического на горное отделение. «Слушая его (Обручева. — Ред.), я понял, что именно горное дело и геология есть мое призвание, позволяющее изъездить всю Сибирь, её наиболее глухие места». Но дело не только в любви к чтению книг и мысленным путешествиям по миру. Есть ещё определённый ключик, которым книжный мечтатель открывает дверь в реальный мир экспедиций и открытий. Об этом хорошо написал полярный исследователь Руал Амундсен, тоже увлекавшийся чтением книг о путешествиях. Он писал о трагической судьбе английского контр-адмирала Джона Франклина, открывшего Северо-западный проход между Атлантическим и Тихим океанами: «Удивительно, что из всего рассказа больше всего приковало моё внимание именно описание лишений, испытанных Франклином и его спутниками. Я тоже хотел пострадать за своё дело — не в знойной пустыне по пути в Иерусалим, а на ледяном Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой великой пустыни». С Урванцевым случилось то же самое. Он испытывал тягу к этим лишениям, и они, как компас, вели его на Север. В институте сложилась традиция: каждую весну видные учёные-геологи, прихватив с собой студентов, отправлялись в экспедиции на разведку северных земель. Экспедиции эти финансировались Центральным геологическим комитетом из Петрограда. Томск был отрезан от столицы мятежными белочехами и войсками Колчака. Несмотря на всё это, деньги нашлись, и весной 1919 года геологи отправились в путь. Причём одной из групп руководить назначили Николая Урванцева. Маршрут ей определили — в низовьях Енисея. Так началась для молодого геолога его северная одиссея.
Аресты, ставшие биографией
Николай Николаевич вспоминал: «Наша экспедиция состояла из шести человек: два топографа, три рабочих и я в качестве начальника. Сплавлялись мы на попутных пароходах, которые развозили по промысловым точкам рыболовецкие артели. Сошли мы в Потапове, километрах в ста тридцати южнее Дудинки. Целое лето исследовали правобережье Енисея от Потапова до УстьПорта. Топографы уточняли карту, которая была довольно условной. Я вёл геологическую съёмку». И не догадывался молодой геолог, что эта экспедиция могла оборвать не только его будущую карьеру, но и жизнь. «Доброхоты» сообщили, что группа Урванцева разведывала наличие запасов каменного угля для флота Антанты, который рвался в эти северные земли, и будто бы финансировал разведку угля сам Колчак. Доля правды в этом, конечно, есть. Дело в том, что Сибирский геологический комитет создавался правительством Колчака, войска которого в тот момент занимали Сибирь. Сам Николай Николаевич не любил вспоминать о своей первой самостоятельной экспедиции. Один из его современников писал: «Никогда он не был политически ангажированным, никогда не служил в Белой армии. Он всегда был геологом и только этим и занимался. Все попытки за уши притянуть его к политике никогда не кончались ничем хорошим». Спасла его тогда телеграмма из Красноярска, в которой запрашивался геолог для работы на Таймыре. Два месяца провёл в тюрьме — отпустили, но не забыли. Вспомнили о его прошлом в 1938 году. На этот раз он шёл по 58-й статье как вредитель и участник контрреволюционной организации. Его «подельником» был коллега-геолог. Фантазеры из органов пытались состряпать из них «арктическое дело». Коллега вспоминал: «Как же «шили» нам дело? Устраивали очные ставки. Пытались доказать, что мы действовали совместно после вербовки нас неким совместным центром, меня в Германии, его — в Японии, ни я, ни он, конечно, там никогда не были. Ко мне и, наверное, к Урванцеву подсаживали провокаторов». Один из биографов Урванцева, исследуя его «дело», насчитал, что 25 раз его допросы сопровождались избиениями. Николай Николаевич, видя безвыходное положение, во всём признался, но на суде отказался от своих показаний. Он очень не любил рассказов и вопросов об этом периоде. Только однажды произнес: «Ну, конечно, били…» Тоном, сомнений не оставляющим. Ничто не смягчило вины: ни должность заместителя директора Арктического института, ни премирование его советским правительством легковым автомобилем за внедрение автотранспорта в Арктике, ни присуждение степени доктора геологических наук без защиты диссертации… К тому же он имел высокую награду — орден Ленина за геологическую разведку Северной земли. Дали 15 лет исправительных сибирских лагерей, но быстро выпустили, не обнаружив в деле состава преступлений. Николай Урванцев признавался, что даже обрадоваться не успел, как последовал третий арест — за участие в некоей антисоветской вредительской организации. Отмерили срок в 8 лет, правда, с учётом прежней отсидки. На этот раз всё было серьёзно: заключённый Урванцев стал… главным геологом Ленских рудников. Затем по этапу направлен на строительство Норильского комбината. Так он оказался в местах своей геологической юности, но уже зрелым геологом и в роли свободного зека с правом поиска полезных ископаемых.
Оставлять после себя города
Вот как описывает он первый дом будущего города: «Сени были холодными. Внутри дома были четыре комнаты. Кровати представляли собой козлы, на которые были положены колотые лиственничные брёвна. Сверху лежали оленьи шкуры. Столы, скамейки, табуретки тоже были сделаны из пиленых лиственничных плах. На кухне стояла русская печь. Отапливались каменным углём. Двери в дом из сеней были обиты оленьими шкурами. Освещали помещение керосиновыми лампами». Дом, срубленный из лиственниц, до сих пор цел, отметил столетие, и сейчас в нём музей. Три зимы провёл он в этом доме, не отрываясь от дел и не выезжая в Лениград, отправляя образцы руд с нарочными. С каждым сезоном экспедиция пополнялась разного рода специалистами. Зимовали даже метеорологи, они пытались выяснить условия для жизни будущих поселенцев. Конечно, Николаю Николаевичу были хорошо известны описания северных земель, оставленные русским путешественником Александром Миддендорфом: «Кроме ужасающей стужи, бесприютные пустыни глубокого Севера, лишённые растительности, а следовательно, и питательных средств, подвержены ещё страшным вьюгам, повергающим чувство зрения в совершеннейший мрак. Эти бураны во время своего действия налагают покой на всех животных. Мрак в течение зимней половины года заставляет, конечно, думать, что глубокий Север совершенно не пригоден для проявления животной жизни». Но есть обнадёживающий результат: в лаборатории Геологического комитета выплавлены два бруска — никеля и меди, больше того, в рудах были замечены вкрапины платины. Теперь для экспедиции была определена одна цель — поиск металлов. Ранее открытые залежи каменного угля подкрепляли надежду: в этих местах можно строить металлургический комбинат. «Нельзя не указать на ту колоссальную роль, которую сыграет разработка норильского месторождения в оживлении до сих пор мертвого района. Норильск послужит тем кристаллизационным центром, около которого будут возникать новые предприятия», — отмечал учёный в отчете по итогам второй норильской экспедиции. 22 июня 1944 года «за добросовестный высокопроизводительный труд» Урванцеву уменьшают срок заключения на два года. А годом позже пришло освобождение. В это время в рабочем посёлке Норильск находилось 68 тысяч заключённых ГУЛАГа. Начался пересмотр дел. Конечно, велик был соблазн оказаться в Ленинграде. А как же без него Норильск? И он остаётся теперь уже с правом добровольного выбора предложенной должности — старшего геолога управления Норильского комбината. И ещё на десять лет продлевает срок своего северного пребывания. Здесь же он получит полную реабилитацию по всем судимостям. Сам он считал, что приговоры, которыми он был «одарён», спасли ему жизнь. Сибирские лагеря на время скрыли его… За годы репрессий советские геологи лишились 970 своих коллег, из них 197 были расстреляны и 87 умерли в тюрьмах и лагерях. Он остался живым… В 1963 году Николай Урванцев награждён вторым орденом Ленина. За Норильск. Всё это время рядом с великим исследователем была его жена — Елизавета Ивановна. Когда они познакомились, у обоих уже были семьи. У Елизаветы Ивановны — парализованный муж. Она его не бросила. Восемь лет, до самой своей смерти, он жил в квартире Урванцевых. Елизавета Ивановна пережила Николая Николаевича на несколько дней. Их прах норильчане захоронили на нулевом репере — отметке, откуда начинался город. В честь Урванцева в Норильске была названа набережная и открытый в Талнахе минерал — урванцевит. А для мечтающих о путешествиях остались его книги о северных экспедициях. Он пришёл к их написанию уже в старости, когда появилось свободное время. Критики отмечали его способность восхищаться открывающимся пространством. Он сохранил в себе эту способность, пройдя через самое трудное, что случалось в жизни. Для нас он остался Колумбом Севера.
Вячеслав ФЁДОРОВ.
Фото из открытых источников.
#газета #землянижегородская #арктика #исследователь #норильск #лукоянов
