Секретный начальник
Танки Гудериана рвутся к Мурому, как и предписано, чтобы, форсировав Оку, выйти к Арзамасу — оттуда открывалась дорога на областной центр. 10 октября Гудериан должен быть в Арзамасе. Начало ноября – падение тылового промышленного Горького. Но наступление Гудериана застопорилось. Это дало время подготовиться к обороне. Решено было возводить вокруг Горького противотанковый ров длиной в тысячу километров. Начало работ – 16 октября 1941 года. Окончание – как можно скорее… Три месяца шла ударная работа. И все это время строительством рубежа обороны руководил капитан госбезопасности Евгений Петрович Питовранов. Горьковский городской комитет обороны утвердил его начальником 13-го управления оборонительных работ Наркомата обороны 30 октября 1941 года. Далее в архиве идут бумаги за его подписью. Он просит обеспечить строительство на оборонительных рубежах взрывчаткой, капсюлями-детонаторами, бикфордовыми и детонирующими шнурами, машинами, подводами, лопатами, ломами, кирками. По всему видно, забот у него хватало.Конечно, историков, которым предстояло работать с этими документами, заинтересовала бы личность начальника столь грандиозного строительства. Но, увы, упомянуть его в печати цензоры не дали бы. После войны он занимал солидный пост в органах государственной безопасности. Не по этой ли причине столь долго не рассекречивали документы, связанные со строительством рубежа обороны? Как только генерал-лейтенанта Евгения Петровича Питовранова не стало, так к архивным документам открылся свободный доступ. Но ушло время…Перед кончиной генерал Питовранов вышел из тени полной секретности и дал несколько интервью газетам и журналам, даже выступал по телевидению. Попытаемся на основе этих публикаций рассказать о человеке, который в трудную осень 1941 года возглавил огромный комплекс строительных работ по защите города Горького от предполагаемого прорыва немецких войск. К сожалению, имя его ныне незаслуженно забыто.
Родословная с червоточиной О детстве и юности Евгений Петрович Питовранов вспоминал:
«В школе я прыгал из окна второго этажа, дрался и проказничал настолько часто, что учительница французского языка ко мне и моему другу применяла превентивные меры. Только войдет и сразу:
— Глеб, Евгений, вон из класса!
Мы искренне возмущались:
— Марь Данилна, да за что? Мы же еще ничего не сделали!
— Не сделали? – она подозрительно оглядывала нас. — Так ведь обязательно сделаете. Вон!»
Будущая теща, как он рассказывал, так говорила о нем его невесте:
— С кем ты связалась! Он же дерется, картежник, учиться не хочет! Никакого будущего у него нет. Ты посмотри на его компанию: там же сплошь одни жулики и бандиты. Отвяжись от него! Поступай в институт.
«Должен признаться, — говорил Питовранов, — что про карты она если и преувеличивала, то не слишком сильно. Везло мне не всегда, но сыграть я любил. Про компанию было тоже отчасти верно. На нашей улице жили разные ребята, кого-то действительно повело в уголовный мир за блатной романтикой. Но все это было уже в прошлом».
Главная тайна, которую Евгений Петрович хранил всю жизнь, скрывалась в его происхождении.
По материнской линии дедом Питовранова был татарин Агисов, ставший после принятия православия Павлом Ивановичем. Женился он на дочери русского купца. Жили они в селе Князевка Петровского уезда Саратовской губернии. Их старшая дочь Антонина Павловна, окончив гимназию, стала учить детишек и вышла замуж за настоятеля местного прихода Петра Николаевича Питовранова. Так что знаменитый чекист был поповского происхождения, что в те годы не поощрялось.
Как Евгению Петровичу удалось скрыть свое происхождение, теперь уже не спросишь. Может быть, помогло то, что прожил он с отцом-батюшкой всего год. Отчимом будущего чекиста стал учитель Гаврилов, который был большевиком, командиром народной дружины, а затем отряда Красной армии.
Но идейный отчим не мог повлиять на воспитание сына. Он умер, когда Евгению исполнилось шесть лет. Мальчишка, росший в селе, выбрался в Саратов и поступил в фабрично-заводское училище, избрав для себя профессию токаря. Кто знает, может, он в ней и закрепился бы, но получил производственную травму.
Вот как описывает этот случай биограф генерала, тоже генерал, Александр Викторович Киселев, написавший о своем друге книгу:
«Успешно выполнив контрольное задание, он сразу получил достаточно высокий четвертый разряд, а спустя лишь пару месяцев и пятый. До высшего, шестого, оставалось совсем немного. Опять вмешался случай.
Вытачивая сложную деталь, немного самонадеянный токарь пренебрег элементарными требованиями безопасности — не надел защитные очки и сурово за это поплатился: выскочившая из-под резца металлическая стружка вонзилась в глаз. Случай оказался непростым, но искушенные в подобном травматизме окулисты провели операцию филигранно, почти не повредив глазное яблоко. С многообещающей карьерой токаря пришлось, однако, расстаться.
Не имея другой специальности, временно устроился дежурным по станции — встречал и провожал поезда, переводил стрелки, оказывая услуги пассажирам».
С карьерой токаря пришлось расстаться. Что же делать дальше? Остается учеба, и он поступает в Московский электромеханиче-ский институт инженеров транспорта.
После учебы на 5-м курсе по мобилизации ЦК ВКП(б) был направлен на работу в органы НКВД и зачислен в 3-й контрразведывательный отдел. Через пять дней ему присваивают звание лейтенанта госбезопасности, что соответствовало званию капитана Красной армии.
Ни слова о ГорькомВ Москве лейтенант ГБ Питовранов пробыл недолго.
15 декабря 1938 г. он был командирован в распоряжение начальника УНКВД по Горьковской области капитана госбезопасности Игната Ивановича Федюкова и в тот же день занял должность заместителя начальника
3-го отдела Управления госбезопасности (УГБ) УНКВД. Те три года, что он пробыл в Горьком, были для него карьерными. О его службе известно мало, все-таки она была секретной, но то, что она была успешной, – очевидно. В апреле 1940 года молодого чекиста награждают медалью «За отвагу».
В феврале 1941 г. Наркомат внутренних дел СССР был разделен на два наркомата — государственной безопасности (НКГБ) и внутренних дел (НКВД). Разделились и периферийные управления НКВД. 26 февраля 1941 г. Питовранов был назначен начальником Управления НКВД по Горьковской области. Через месяц, 29 марта, получил новое спецзвание — капитан госбезопасности.
Таким образом 26-летний начальник Управления НКВД по такой важной (в частности, по военно-промышленному потенциалу) Горьковской области стал «лично известен» наркому НКВД Лаврентию Павловичу Берии — генеральному комиссару госбезопасности, кандидату в члены Политбюро ЦК, заместителю председателя Совнаркома СССР.
Начало войны привело к новой реформе органов. 31 июля 1941 г. в состав НКВД был включен Наркомат госбезопасности. Питовранов, успевший за полугодовой период руководства Горьковским УНКВД получить и свой первый орден — Трудового Красного Знамени, с 23 августа 1941 г. вновь становится заместителем начальника объединенного
УНКВД по Горьковской области. Начальником управления с 31 июля был майор госбезопасности Василий Степанович Рясной.
Питовранов в октябре-ноябре 1941 г. находился в командировке в Москве в составе оперативной группы НКВД при штабе обороны города (по созданию вокруг Москвы особого укрепленного района). По словам биографа Питовранова А. В. Киселева, «его откомандировали в специальное контрразведывательное подразделение при Главном штабе обороны».
На вопросы журналистов, чем Евгений Петрович Питовранов занимался в войну, он коротко отвечал:
«Мы строили аэродромы, а после начала войны оборонительные сооружения».
И все, больше ни слова о работе в Горьком. Может быть, строительство рубежа обороны вокруг города он не считал крупным делом своей жизни. Все-таки служба чекиста предполагала совсем другое.
На встрече с друзьями ему было что вспомнить. После Горького он был переведен в Киров. Тоже тыловой город, но… Там он познакомился с чекистом Борисом Ивановым, ставшим ему другом. Вместе они по молодости гонялись за немецкими парашютистами.
«- А помните, Борис Семенович, как мы за Мурзой гонялись? Хитер был, прохвост, — за одну ночь так обработал деревенскую бабу, что она поклялась нашим разыскникам в давнем, еще довоенном, с ним знакомстве. И документы в полном порядке были. Помнится, мы его даже инструктировали на случай появления в тех краях подозрительных личностей. А соседка, наверное из ревности, на него и донесла.
— Для женской психологии это нормально… Помню, как Слепого брали, нескольких ребят положили… У него и фамилия подходящая была, Гаденко, кажется…
— Это который на допросе пальнул тогда в вас? Только из чего? Не обыскали как следует?
— В его протезе болт вроде какой-то был съемный… А он попросил ослабить протез — ногу потер, что ли. Ну и пальнул. Я-то увернулся, а вот помощнику моему досталось. Первый раз мы с такой хитростью столкнулись. Зато как он потом молотил под нашу диктовку! Душ двадцать мы тогда на нашу сторону перетащили…»
Заслуги Евгения Петровича Питовранова за время службы в Кирове были отмечены орденами Красной Звезды и Красного Знамени. Кроме этого, ему присваивают звание комиссара ГБ, которое соответствовало генеральскому званию в армии.
Война после ПобедыА война для него продолжалась и после Победы. Вот один из эпизодов операции, которая проводилась в Латвии зимой 1947 года.
В районе станции Добеле с недельным интервалом были пущены под откос два воинских эшелона.
По способу диверсий и использованным средствам подозрение пало на особо дер-зкую группу боевиков, которой командовал некто Корень, латыш, бывший младший командир Красной армии, перешедший в первые дни войны к немцам и удивлявший даже оккупантов невероятной жестокостью в карательных операциях.
При отступлении из Прибалтики немцы, точнее, военная разведка абвер, завербовали Корня, основательно его подготовили в качестве боевика и радиста, снабдили надежной рацией, большим количеством подрывных средств и настоящими совет-скими документами. Ему в помощь придали еще двух агентов из местных жителей. Задание было традиционным: осесть на узловой станции Елгава, собирать информацию о движении воинских эшелонов, проводить на железной дороге подрывные акции и индивидуальный террор против местной администрации по особым указаниям. Информацию и отчеты об операциях радировать.
На Корня, легализовавшегося под другой фамилией в Елгаве, первыми вышли не наши чекисты, а его же братья по оружию из крупного бандформирования «Даугавас ванаги» («Двинские соколы») — они хорошо его помнили по совместным карательным акциям против советских партизан. Агентурную связь с немцами от них он скрыл, но был вынужден согласиться на сотрудничество. Однако вскоре, почувствовав повышенное к себе внимание советской контрразведки, без согласования с «ванагами» перешел на нелегальное положение, обосновавшись в хорошо оборудованном лесном схроне.
По согласованию с Абакумовым Евгений Петрович сам занялся расследованием и срочно вылетел в Ригу.
Латышские коллеги уже активно работали по этому делу. Через агентуру в бандит-ском подполье удалось установить примерный круг лиц, возможно, причастных к диверсиям, среди них значился и недавно исчезнувший из Елгавы Корень. Обрабатывая его связи, чекисты вышли на одного из агентов — Линду, оставшуюся в городе. Она сообщила довольно важные сведения о самом Корне и его отношениях с «ванагами», в частности, о том, что он ушел из лесу и прячется на каком-то дальнем хуторе, где еще при немцах была оборудована конспиративная радиоквартира. Линда уверенно заявила, что о наличии радиосвязи с немцами, а теперь американцами, Корень бандитам не рассказал, но они, как-то прознав об этом, заподозрили его в связях с русскими и заочно обвинили в предательстве, подтверждением чему якобы стали их последние провалы.
От нее же стало известно, что Корень очень обеспокоен судьбой семьи — матери, жены и двух детей, депортированных недавно куда-то в Сибирь.
Питовранов решил лично побеседовать с Линдой, надеясь склонить ее к честному сотрудничеству и через нее выйти непосредственно на Корня. В прошлом, еще в довоенной Латвии, она была одной из первых комсомолок и с приходом немцев вынуждена была уйти в подполье. Но ее с друзьями предали, и, оказавшись в сложном положении, она предпочла расстрелу сотрудничество с оккупантами.
Эти аргументы и были использованы в вербовочной беседе.
Перед агентом поставили непростую задачу — найти Корня и попытаться склонить его к прямому разговору с самим начальником советской контрразведки.
Ему гарантировалась жизнь, а его семье — скорое возвращение из Сибири. Но все это на определенных условиях, поскольку за ним тянется длинный шлейф тяжелых преступлений. Загнанный в угол, Корень согласился. Встречу он предложил в вечерние часы в заброшенной рыбацкой избушке на длинной песчаной косе. Все подходы к избушке просматривались на километры. Организация поблизости засады исключалась — на неглубоком снегу четко печатались любые следы.
Коллеги выражали обоснованные сомнения в целесообразности такой встречи, поскольку риск казался неадекватным. Корню терять, по существу, нечего, он твердо уверовал, что его ждет «вышка», поэтому и его поведение будет непредсказуемым.
Но и у Питовранова были свои резоны. Внимательно изучив все материалы, включая «Личное дело» курсанта школы младших командиров в г. Ризекне Гунарда Езерше 1914 г. рождения, поговорив с людьми, хорошо знавшими Корня, в том числе с Линдой, он пришел к заключению, что личная встреча может стать достаточно продуктивной….
Корень перестал существовать, появился Пятрас — по имени любимого сына.
«Даугавас ванаги» имели свой канал радиосвязи с американской военной разведкой и, получив от нее подтверждение агентурных отношений с Корнем, успокоились, хотя продолжали его удерживать под более строгим контролем. Тем не менее регулярно поступавшая от Пятраса через Линду оперативная информация позволила предотвратить десятки бандитских акций на территории Прибалтики и обезвредить сотни бандитов. Он очень старался искупить вину, чтобы когда-то снова воспитывать своих детей.
В 1951 г. при уходе морским каналом в Швецию с нашим заданием он погиб — на большой волне выпал из быстроходной лодки. Суровая, холодная Балтика стала его могилой.
Свалили на партизанСлучилось так, что однажды Евгений Петрович Питовранов выручил… Сталина. Вот как эту ситуацию описывает историк разведки Игорь Дамаскин:
«В 1944 году, когда иностранные дипломаты стали возвращаться из Куйбышева в Москву, оказалось, что их офисы и квартиры напичканы «жучками», в том числе и квартира посла США Гарримана. Назревал серьезный скандал. Сталин собрал руководителей органов госбезопасности для поисков выхода из создавшегося положения.
— С теми сапожниками, кто еще не научился как следует работать, мы разберемся позже, — нервно закончил краткое вступление Сталин, — а сейчас следует решить, какую принципиальную позицию нам следует занять. Считал бы правильным особо не расшаркиваться перед американцами – это выглядело бы, по меньшей мере, глупо, а спокойно и, главное, убедительно изложить нашу версию… Прошу всех подумать, жду предложений.
Наступила тяжелая, давящая тишина, беспощадно быстро летело время. И вдруг робкое, но очевидно, спасительное для всех:
— Разрешите, товарищ Сталин?
Поднялся самый молодой генерал, сидевший в глубине, за спинами более высокого руководства. Сталин удивленно поднял брови.
— Да, говорите, мы вас слушаем. Представьтесь, пожалуйста.
— Генерал-майор Питовранов.
Резко обернувшись, Сталин бросил пристальный взгляд и едва заметно кивнул головой:
— Докладывайте…
— Товарищ Сталин, Москву, понятно, мы никогда бы противнику не отдали. Но война есть война, и, вообще говоря, могло произойти всякое… Так вот, мы вроде бы тоже не исключали возможной сдачи Москвы, по чисто тактическим соображениям. И за период ее временной оккупации подготовили для противника некоторые сюрпризы. В частности, много домов заминировали, а в некоторых, где, по нашим предположениям, могли бы разместиться высокопоставленные чины, установили подслушивающие устройства. Понятно, для того, чтобы наши подпольщики могли получать важную информацию. Так, по-моему, могла выглядеть основная идея нашей позиции.
Питовранов повернулся к коллегам, ожидая поддержки, но те не отрывали глаз от вождя.
Осмысливая, очевидно, неожиданное предложение, тот долго молчал.
— Ну что ж, предложение дельно интересное, но не до конца продуманное. Почему же мы все-таки, не оставив немцам Москву, сами потом не сняли эти устройства… «жучки»?
Теперь все головы, как по команде, повернулись к докладчику. Он не заставил себя долго ждать:
— Сами не сняли по простой причине – выполнявшие эту работу специалисты давно ушли в действующую армию, на передовую… Кроме них, в эти дела никто не посвящался – таковы общие и известные, видимо, американцам правила конспирации. За прошедшие три года некоторые погибли, другие воюют. Вот закончим войну — будем устранять все ее следы… А сейчас какие могут быть к нам претензии? Ведь эти устройства мы никогда так и не использовали, – он лукаво улыбнулся… — Доказать обратное вряд ли возможно.
Едва заметная улыбка скользнула и по лицу Сталина:
— Вы закончили? Хорошо, какие есть еще идеи?
Других не оказалось.
— А что? Может, действительно на партизан свалим? Тогда все свободны…
На следующий день министр иностранных дел Вячеслав Молотов принял посла Гарримана и вручил ему ответ советской стороны. Инцидент был исчерпан».
Письмо для СталинаВ ночь на 29 октября 1951 г. Евгений Петрович Питовранов был арестован в квартире по обвинению в антисоветской деятельности, вредительстве, участии в «сионистском заговоре в МГБ, возглавляемом Абакумовым».
Через десятилетия Евгений Петрович вспоминал:
«Стук надзирателей в железные двери камер гулко прокатывался по тюремным коридорам, возвещая начало очередного дня. Ровно шесть утра. Заправив постель, как того требовали правила тюремного распорядка, начинал утреннюю зарядку — ежедневно, невзирая на настроение и состояние, превозмогая подчас боль от перенесенных побоев. Лишенный свежего воздуха, на маленьком пятачке камеры пробегал до десяти километров. Без привычных физических нагрузок было бы трудно, даже невозможно выдержать все издевательства не только над плотью, но прежде всего над духом.
И еще в ту темную годину выручала любовь к поэзии, к родному слову, русской, глубинно народной песне. Редкий день не баловал себя собственным концертом. И откуда только память извлекала уже, казалось, давно забытые народные песни? И сколько же в них светлого добра, сердечности, искренней грусти…
Обычно у двери, с другой, естественно, стороны, собирались и смотрители. Стояли всегда тихо, прекращая всякие разговоры — их, видимо, удивляли старинные напевные сказы, где героями всегда были лихие, но честные и отважные люди».
В камере с Питоврановым недолгое время сидел бывший следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР, известный автор детективного жанра Лев Шейнин, также арестованный по делу о «сионистском заговоре» (ранее они не встречались, и генерал представился сокамернику инженером, работавшим в ГДР и потерявшим важные документы).
23 апреля 1952 г. из тюрьмы Питовранов направил министру госбезопасности Семену Денисовичу Игнатьеву письмо для передачи Сталину.
Это было не покаянное письмо, в котором бы разведчик признавался во всех грехах, которые были, и тех, которых не было. Письмо было конструктивным. По сути, это была записка о реорганизации разведки и контрразведки. Сталину доложили о письме.
О дальнейших событиях Евгений Петрович Питовранов рассказывал так:
«Однажды меня вызвали, как я думал, на очередной допрос, но провели в кабинет начальника внутренней тюрьмы. Там я увидел разложенные на диване предметы моего генеральского обмундирования. Начальник тюрьмы критически оглядел меня, тут же вызвал парикмахера и, после того как я был приведен в надлежащий вид, мне объявили о моем освобождении и предложили надеть форму».
Питовранова прямо из тюрьмы привезли к шефу Министерства государственной безопасности Семену Денисовичу Игнатьеву. Как оказалось, об освобождении Питовранова побеспокоился Сталин. Он предложил его выпустить, сменить фамилию и вновь взять в органы госбезопасности. Потом необходимость смены фамилии отпала.
— Поправим свою ошибку, — сказал Сталин. – Нас поймут. Пусть пока немного отдохнет. Скоро он нам понадобиться.
Вскоре Евгений Петрович Питовранов был назначен начальником Первого главного управления. Это была финишная прямая перед министерским постом, но не случилось. Умер Сталин…
Почетные отставкиВместо назначения на высокий пост последовали командировки в Германскую Демократическую Республику и Китай. Генерал понимал, что это уже почетная ссылка. Работать оставалось недолго.
С 1962 г. Питовранов возглавлял Высшую школу КГБ при Совете Министров СССР им. Ф. Э. Дзержинского и ее Совет. Работая в этом качестве, он способствовал разработке теории контрразведывательного искусства, при нем в «Вышке» появилась первая ЭВМ. Примечательно, что и сам он в 1964 г. заочно окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС (философское отделение).
Так что до 1965 года, когда Евгению Петровичу Питорванову исполнилось 50 лет, повода для отставки не нашлось. А потом…
«Вдруг, — вспоминал генерал, — звонок из управления кадров: необходимо пройти полную медицинскую проверку. Так было заведено: ряд руководящих работников органов должны тщательно проверять состояние своего здоровья. Я прошел всех врачей в Ворсонофьевском переулке. Мне говорят: «К сожалению, полностью здоров».
После этого меня пригласил к себе Семичастный, тогдашний шеф КГБ.
— Евгений Петрович, — говорит, — поздравляю вас с пятидесятилетием. Спасибо вам, хорошо поработали, но дайте и другим поработать. Пора отдыхать.
Подарил грамоту, часы.
— Мы вас не забудем, — продолжает Семичастный, — где бы вы ни были, если нужна будет помощь, поможем.
— Где же я буду? — перебил я его.- Когда-то я был токарем, но теперь какой из меня токарь? Диплом в вузе не защитил. Правда, Высшую партийную школу окончил, так что с графой «высшее образование» порядок. Кто я? Мне трудно сейчас найти новое место.
— Ну, в общем, если будет трудно, мы поможем, — закруглил Семичастный».
Но помощь пришла с другой стороны. Его пригласил к себе тоже уволенный с Лубянки коллега и предложил поработать в… Торгово-промышленной палате. И Питовранов тут же занял должность заместителя председателя палаты. С первых же дней работы он понял, что сможет быть полезным госбезопасности, а то и победителем вернуться на Лубянку.
Рассказывает биограф генерала А. В. Киселев:
«С приходом в 1967 г. в КГБ Ю. В. Андропова его увлекли предложенной Питоврановым идеей активизации разведывательной работы с позиций торгово-экономических кругов.
Их первая личная встреча состоялась в сентябре 1969 г. на одной из городских конспиративных квартир. Продолжалась она, против обыкновения, несколько часов. Внимательно выслушав Питовранова, Юрий Владимирович не только дал принципиальное согласие на реализацию проекта, но выразил пожелание лично участвовать в этой работе.
По рекомендации председателя Евгений Петрович своим размашистым, или, как говорили коллеги, «готическим» почерком составил «Докладную» в адрес Л. И. Брежнева, Н. В. Подгорного и А. Н. Косыгина, занимавших высшие партийные и государственные посты. Их согласие поступило в считанные дни».
Так появилась новая структура спецрезидентуры – «Фирма».
К 1975 году в двадцати странах мира работали оперработники «Фирмы», «добывая разведывательную информацию в кругах финансистов и предпринимателей».
Питовранов за пятнадцать лет, с 1969 по 1984 год, совершил 184 заграничных поездки и очень редко без оперативных заданий.
Закат карьеры Евгения Петровича начался в июле 1984 года, когда из «Фирмы» улизнул на Запад один из сотрудников. Последствия катастрофы все-таки удалось скрыть, но тут грянула перестройка.
С ее началом у Питовранова начались новые неприятности. Его стали вызывать в комитет партийного контроля и требовать отчета об участии в репрессиях и прочих старых лубянских делах. Ему удалось не только защитить свою честь, но и достоинство, выиграв судебный процесс у одного известного телеведущего, который обвинял его в тяжких грехах.
В начале 1988 года он ушел на пенсию, но вскоре его опыт и связи в деловых кругах оказались востребованными в Итало-советской, а потом Итало-российской торговой палате. Он лоббировал множество проектов.
Но жизнь потеряла былую насыщенность и полноту: не стало головоломных заданий, над которыми приходилось думать ночи напролет, откуда ни возьмись, появились болезни…
В 1999 году Питовранова не стало.
Вот так сложилась судьба начальника 13-го управления оборонительных работ Наркомата обороны Евгения Петровича Питорванова, который в октябре 1941 года возглавил строительство рубежа обороны вокруг Горького. Все эти годы мы ничего не знали об этом человеке.
Публикацию подготовил
Вячеслав ФЕДОРОВ.