«Заехал я в глушь нижнюю»
На прошлой неделе не стало легендарного журналиста «Комсомолки» Василия Михайловича Пескова. Еще в начале прошлого года пришло тревожное известие: у Василия Михайловича инсульт. Но болезнь быстро отпустила. Появилась надежда, что все будет в порядке. Долго на месте Василий Михайлович усидеть не мог. В сентябре он появился в Большом Болдине. Это была его последняя поездка в наши края. Итог поездки — публикация в очередном выпуске рубрики «Окно в природу». Не все имели возможность познакомиться с рассказом о болдинской земле. Вот этот рассказ.
Край Пушкину показался глухим, неприветливым. А тут еще и холера подвинулась с Волги, и мысли о скорой женитьбе, о неприятном разговоре с будущей тещей — было от чего пасть духом.
Но вот новые строчки из писем: «Соседей ни души, езди верхом, сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает». Думал ли в это время Пушкин о том, как сложится его болдинское осеннее сидение, какое место займет нижегородское село в его жизни.
Селений с названием Болдино несколько: одно есть в Подмосковье, другое — во Владимирской области, в Воронежской — с названием Болдиновка. Вряд ли очень заметным стало бы село нижегородской земли, не побывай в нем в холерный год Пушкин.
Село в бумагах упоминается впервые в 1619 году. Жили в нем охотники за пушниной и бортники, добывавшие в лесных дебрях дикий мед. Предки поэта во все времена носили звучную, приятную для слуха фамилию — Пушкины.
По обычаю тех лет помещики жили кто где, лишь изредка наезжая в именье. Все хозяйство было в руках управляющего, который каждую осень отправлял барину обоз с хлебом, мясом, птицей, соленьями и вареньем и, конечно, с деньгами. Хозяин поместья часто не знал, чем живо село. («Барина все нету, барин все не едет», — написал Некрасов). В таком положении были и болдинцы.
Село росло. Лесной мед и пушнина уже не могли прокормить больше тысячи душ едоков. В селе появились ветряная мельница и церковь — сначала деревянная, потом каменная. И рос базар. Появились в селе промыслы поташа, ширилось производство глиняных горшков и кувшинов, славились изделия из дерева: сани и санки, прялки, ложки, гребенки. Болдинцы умело плели лапти — «для работы» и для хождения в церковь. Много было одежды — полушубки, пестрые нарядные платки, сарафаны, мужские рубашки, всякий товар для детей. Десятки столов с разными изделиями. Не прошли еще те времена, когда на базаре появлялись веселые балалаечники и хозяева ручных медведей. «Миша, покажи, как ребятишки воруют горох… А как девки пляшут…» Воскресные ярмарки часто кончались кулачными боями — стенка на стенку.
Трудно представить, что Пушкин, попав в Болдино, мог пропустить это яркое народное собрание. «Сказка о попе и работнике его Балде» была написана в середине сентября 1830 года — через неделю после приезда в Болдино. Наверняка Александр Сергеевич видел деревенский праздник во всей первобытной красе!
Но во всякое время жизнь не бывает сплошным праздником. Пушкин это хорошо понимал. Задумав жениться, он должен был думать о том, как жить с семьей. Разговоры с будущей тещей касались приданого, и Пушкину надо было думать о грядущих расходах. Отец решил выделить старшему сыну его часть имения в Болдине. Но дела во владениях были расшатанными.
Пушкин был первым писателем в русской литературе, который мог сказать: труд писателя должен быть оплачен — «Не продается вдохновенье, / Но можно рукопись продать». Все денежные дела надо было взять на учет. Этому было посвящено первое путешествие в Болдино, которое осложнила холера. Поэт на три месяца был вынужден сесть за стол и писать.
Но неверно было бы думать, что изумительное творческое сидение было непрерывным. Пушкин был непоседой: любил ходить, ездить верхом на лошади, беседовать со старожилами села — осенняя пора (любимое время поэта) к этому располагала. Надо было присмотреться к делам в имении и к людям.
В Михайловском коренным болдинцем был только Никита Тимофеевич Козлов, приставленный к ребенку Пушкину в дет-стве и ставший для него преданным и любимым «дядькой». Он встретил раненного на дуэли Пушкина и нес его на руках из саней в дом. «Грустно тебе нести меня, Никита?» — спросил Пушкин. Поэт прощался тогда не со слугой, а с преданным своим другом.
Управлял имением разбитной (из крестьян) михайловский уроженец Михаил Иванович Калашников, весельчак за столом, хорошо игравший на гуслях. Сергей Львович Пушкин выбрал его на место прежнего правителя поместья в Болдине. Укрепить хозяйство не удалось. Новый правитель начал обирать крестьян и барина тоже. Поместье, дававшее тринадцать тысяч рублей прибыли в год, стало давать десять, потом пять… Ученые-пушкинисты говорят: управляющий воровал. Другие говорят, что брал умеренно, но был не на своем месте — правитель никудышный. Так или иначе, Пушкину пришлось поднимать хозяйство, как загнанную лошадь.
Среди написанных в Болдине произведений есть одно («История села Горюхина»), где можно наверно найти картинки, писанные с натуры в селе Болдине.
Болдинская осень давно уже стала мерилом исключительно большого творческого подъема, можно сказать, образом мало кому доступного успеха. Сам Пушкин был удивлен результатами болдинского трехмесячного сидения. «Скажу тебе, что я в Болдине писал, как давно уже не писал», — из письма Плетневу.
Ученые-пушкиноведы установили, в какой день и что написал: повести, поэмы, сказки, статьи и двадцать пять прекрасных стихов. Назовем только повести: «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка», «Выстрел», «Метель». Кто еще в мире писал так вдохновенно? Только Пушкин. Болдино стало от его присутствия «приютом, сияньем муз одетым» на все времена.
Поэт три раза побывал в Болдине. Второй раз, когда ехал из Оренбурга после исследования пугачевского бунта с замыслами о написании «Капитанской дочки». И в третий раз — когда приехал, обремененный угрозой продажи отцовского имения за долги. «Скучно, мой ангел, и стихи в голову не идут… в первый раз беру перо, чтобы с тобой побеседовать» (1834 год).
Пушкин знал, что любим и ценим. Но всенародное признание началось после зажигательной речи Достоевского, произнесенной в 1880 году на открытии памятника поэту в Москве, когда все вдруг увидели: «Пушкин — это наше все».
Революция спустя время добавила признания. И хотя мужики с топорами «посетили» в Болдине барскую рощу, но вовремя одумались — «это же Пушкин!». Первым защитником поэта стал сельский писарь (потомственный) Иван Васильевич Киреев. Он стал организатором сельского схода в 1918 году. На сходе был принят документ под названием «Приговор». В протоколе деревенского схода было сказано, какую роль в жизни Болдина сыграл Пушкин. Он был назван Великим. 29 грамотных и 45 неграмотных мужиков согласились: «Желательно увековечить».
Так было положено начало Болдинскому музею-заповеднику. За годы роста у заповедника появилось много друзей. В 50 х годах надо было сохранить от разрушения церковь, построенную в год рождения внука дедом Пушкина. И опять «писарь» Иван Васильевич Киреев взялся писать Ворошилову и в Академию наук: «Нельзя допустить, чтобы церковь была разрушена». Отстояли болдинцы! Церковь цела и по-прежнему является центром села.
За многие годы музей-заповедник стал одним из признанных центров нашей культуры. Тут работают ученые-пушкинисты и хранители исторических ценностей страны. Издаются книги для туристов. Перед поездкой в нижегородские земли я прочел толковую книгу «Болдинский ключ» работницы музея Валерии Белоноговой, где жизнь села прослежена во всех подробностях. Уже сорок лет тут проводится многолюдный праздник «Болдинская осень». В это же время проходит и международная конференция, на которой с докладами выступают ученые разных стран.
Наряду с Михайловским Болдино является святым местом для наших людей. В Михайловском я был не раз. Хорошо знал директора музея-заповедника Семена Степановича Гейченко.
Во время войны линия фронта проходила прямо через усадьбу в Михайловском. От дома Пушкина и построек вокруг остались развалины. Один раз я спросил Семена Степановича: какие из экспонатов «помнят» Пушкина? Он наклонился к моему уху: «Три бильярдных шара сохранились. Остальное Пушкин, возможно, видел у своих друзей».
Заповеднику в Болдине повезло, тут сохранилось многое из того, что видел Пушкин, — мебель, книги, утварь, «господские дома», контора усадьбы… Все это привлекает людей, приезжающих в Болдино.
Стоим с директором музея Юрием Александровичем Жулиным у родника, к которому приходят люди: одни — напиться чистой воды, другие — взять воды домой в ведерке, в бутыли, оплетенной лозой. Никто не знает, как давно течет влага из толщи земли. Но знают: Пушкин в золотую пору болдинской осени часто-часто сюда приходил.
О чем думал он в эти минуты? О том, как живописно выглядят на лугу гуси, о том, как выглядят перья гусиные у него на столе. Может быть, думал о близкой женитьбе и просто о жизни, быстро текущей…
Ведущая людей девушка останавливается у пруда, по которому плавают гонимые тихим ветром желтые листья, обращает внимание на старые деревья, возможно, помнящие Пушкина…
В доме, где жил Пушкин во время приездов в Болдино, студентов привлекают стол, свечи на столе, гусиное перо… «Кто из вас пишет стихи? — спрашивает экскурсовод. — Ну хорошо, это может быть тайной. А какой женщине посвятил Пушкин вот эти строчки: «Я помню чудное мгновенье…» Все дружно улыбаются: «Знаем!..» А кто знает, по какому случаю построена церковь в Болдине… Построена дедом Пушкина в год, когда родился поэт. «Надо же, как угадал!..»
— А вот там, на краю села, стояла в Болдине мельница. Кто из вас не на картинке видел ветряную мельницу? Никто. А ведь мельницы стояли в каждом селе, где стояла и церковь…
Тут я в записной книжке поставил три восклицательных знака
(!!!). Друзья мои! Болдинцы давно мечтают о мельнице. Но все музеи в мире страдают от безденежья. Помогают им люди небедные. Иногда очень хорошо помогают. Когда в Америке нашли хорошо сохранившиеся кости динозавра, ученые тяжело вздохнули: «Такая находка! Можно бы построить для нее специальный музей. А кто даст денег?» — «Я!» — откликнулся один из небедных людей.
Музей построен. Я в нем был. Помню адрес: Питтсбург, штат Пенсильвания. Динозавров в земле находят исключительно редко. В нескольких странах имеются хорошие копии, свидетельства движения земной жизни. Имя человека, давшего деньги для музея в Пенсильвании, навсегда записано в нашей памяти — миллионер Карнеги. Таких людей немало. Московский купец Третьяков, помогавший художникам, создал музей живописных произведений, которыми мы гордимся.
В Болдине я подумал: можно ведь построить утраченный ветряк! Уверен, обязательно найдется небедный человек, который поможет построить важный объект прошлой деревенской жизни. Ветряная мельница — не сарай, строительство требует денег. Но, к счастью, сохранились еще мастера, которые могут мельницу построить. Важно услышать человека, который, как Карнеги, откликнется: «Я могу помочь!» А если не откликнется, призываю бросить в общую шапку трудовые рубли. Я первый брошу. И советую побывать в Болдине. Святое пушкинское место радо паломникам.
Василий ПЕСКОВ.