Две жизни Николая Баранова
О его военной судьбе наши читатели узнали из прошлого выпуска «Краеведа». А сегодня вы узнаете, каким он был губернатором, и поймете, почему его имя стало легендарным в истории Нижегородской губернии.
«Электрическая машина»
Ему было 45 лет, когда он принял губернию. Он не был угнетен отставкой и за новое дело принялся с присущей ему энергией не думающего о себе Дон Кихота. Мельниц в губернии хватало, только разгоняй коня…
Провинция всегда славилась махровым бюрократизмом. Баранов этого будто даже и не заметил.
Вступая в должность, он заявил, что отныне будет вести прием «во всякий час дня и ночи». И теперь в губернаторском доме у телефона круглосуточно сидел дежурный чиновник.
Газетных репортеров он принимал по первой же просьбе и не боялся их критических выступлений. Он ничего не боялся… На разные совещания, деловые заседания и встречи слушателями приглашал посторонних лиц. У него не было ни от кого тайн… Он не вел подковерных игр… Один из столичных репортеров напишет о нем: «Он был бодр, энергичен, силен, смел, свеж».
В девять утра его приемная наполнялась народом. Были здесь и «приехавшие из столицы сановники-звездоносцы, зашитые галунами, и простые серые мужики или рабочие с Сибирской пристани». Ни для кого исключения он не делал, принимал всех.
Во все времена существовали анонимы, и отношение к ним было разное. Их письма могли рассматриваться, а могли быть просто выброшены. У Баранова к ним был оригинальный подход:
«Трудно объяснить, по меньшей мере, непохвальный обычай писать анонимные (без подписей) письма… При этом большинство лиц, пишущих эти письма, для сокрытия своего почерка умышленно изменяют его до весьма большой трудности читать написанное… Усердно просил бы их не давать себе труда извращать буквы. Ни одной копейки казенных денег не будет мною истрачено на розыск лиц, мне пишущих без подписей, следовательно, и изменение почерка не имеет смысла».
А еще он благодарил анонимов за поддержку почтового ведомства покупкой марок. И тут же в газете «Нижегородская ярмарка» следовали ответы:
«Некто». Вами указанное обстоятельство исследовано, сообщение ваше подтвердилось. Приняты меры к исправлению».
На ярмарке губернатор распорядился вывешивать свои распоряжения на видном месте и печатать их на русском, французском, немецком и татарском языках.
Казалось бы, кто читал расклеенные бумажки на французском и немецком языках? Еще как читали. Баранов буквально наводнил Нижегородскую ярмарку иностранцами. Приезжали даже бразильцы во главе с маркизом Майя. Для них построили специальный пассаж – только торгуй. Ну и обласканы купечеством они были соответственно.
А вот афганским купцам не повезло, их товар сгорел от удара молнии. И тогда Баранов обратился к нижегородскому купечеству с призывом проявить подвиг великодушия. Афганцы увозили с ярмарки баржу, нагруженную товаром на ту сумму, которую они потеряли.
— Орел! — называли нижегородцы своего губернатора.
Но слышалось и другое: «сатрап», «самодур», «диктатор», «интриган» и даже «шарлатан».
Губернские чиновники считали его «электрической машиной, которая накаливает присоединенные к ней лампочки».
Между тем писатель Владимир Короленко считал, что он был «игрок по натуре — он основывал свою карьеру на быстрых, озадачивающих проявлениях «энергии», часто рискованно выходящих за пределы бюрократической рутины, всегда ярких и почти всегда двусмысленных».
В газете «Волгарь» за 26 июля 1895 года в разделе «Местная хроника» удалось найти вот такое объявление:
«Н. М. Баранов просит всех своих добрых знакомых и сослуживцев, имеющих обыкновение дарить его любезным посещением 27 июля, пожаловать к нему в этот день в 12 часов пополудни совершенно запросто на чарку водки».
Так он отмечал свои именины. Любопытно было бы взглянуть, сколько и какого народа пожаловало на этот зов.
Лихой год
1891 год… Голод в губернии. Уездные власти даже боялись произнести само слово «голод». Они юлили, называя случившееся недородом, неурожаем, недосевом, недосбором. И где голод — в Лукояновском уезде, считавшемся житницей губернии. Доюлились, начался тиф…
Баранов понял, что совершил грубейшую ошибку в своей службе, поверив уездным чиновникам по поводу «недородов» и «недосевов». Надо было принимать экстренные меры и твердо говорить, что в губернии именно голод.
Он вызывает к себе писателя Короленко, фотографа Дмитриева, выписывает им проездные, суточные и просит помочь в борьбе с навалившейся бедой. Короленко записал в своем дневнике:
«…Почтовая тройка умчала генерала Баранова по испорченным дорогам в Арзамас. Как снег на голову очутился он в самом центре отложившегося…»
Он водит местных чиновников по избам голодающих и тифозных. Размер трагедии принимает катастрофические размеры. Страшные фотографии умирающих людей, снятые Дмитриевым и посланные в Петербург, это подтверждают. Экстренно выходит целый альбом снимков, который распространяется всюду, где было можно получить помощь. Тревогу своими статьями бьет Короленко, его поддерживает Лев Толстой — в Тульской губернии положение тоже не из лучших.
Из столицы поступают брошюры с рецептами выпечки хлеба из чечевицы. Где б ее взять!
В «Нижегородских губернских ведомостях» публикуют советы некоего умника, который предлагает кормить голодающих ландышевыми луковицами. Заметку печатают — авось пойдет на пользу.
Свою помощь предлагают нижегородские купцы Бугров и Блинов, готовые продать хлеб по заготовительной цене.
Но лукояновские земские деятели все еще продолжали утверждать, что голода у них нет. Они отказываются от помощи.
Вот тут уж гневу губернатора Баранова не было предела, многие чиновники были буквально сметены со своих насиженных мест, а противостояние «земцев» и губернатора получило название «лукояновской войны».
Но одна война переросла в другую, теперь уже с холерой.
«Милиен украли!»
С самого начала лета 1892 года нижегородские газеты начинают публиковать заметки о холере. Тут же начинает заседать Губернский комитет общественного здравия, решая, как не допустить холеру в губернию.
Напасть идет с юга, из Астрахани. Родилась легенда: «чиновники милиен украли!» А тот «милиен» был прислан, чтобы накормить всех голодающих в Поволжье. Вот его и украли, да еще и докторов подговорили, чтоб «делать холеру».
Газетный репортер Влас Дорошевич, побывав на холерной Волге, а потом на Сахалине, где встречал сосланных за холерные бунты, утверждает, что легенда была воспринята по всей Волге. И бунты начались с разгрома больниц и убийства врачей.
Он пишет:
«Две задачи стояли перед нижегородским губернатором в 1892 году: не дать разыграться на ярмарке холере и предотвратить кровопролитие. Смерть висела над тысячами голов».
И еще:
«Кто в 1892 году ехал в Нижний, — ехал, как на театр военных действий, — были уверены, что предстоит увидеть бойню».
12 июля выходит знаменитый приказ губернатора:
«В случае возникновения беспорядков прикажу здесь же, на месте, немедленно, без суда и следствия, повесить первого, кого увижу в толпе».
Приказ кончался словами:
«Тот, кто меня знает, не усомнится, что я сдержу свое слово. Кто не знает — пусть спросит у знающих».
А через три дня открывалась Нижегородская ярмарка… Никто ее не отменял. Она кормила город, а холера в нем была лишь гостьей, после нашествия которой надо было жить.
И ярмарка открылась.
Губернатору так и не удалось никого повесить. Когда напряжение первых дней спало, произошел случай, который вошел в число баек, рассказываемых о губернаторе.
«Холерный смутьян» все-таки нашелся. Имя его, благодаря газетным публикациям, стало известно на всю Россию — нижегородский мещанин Китаев. Он грозился сбросить обманывающего народ губернатора «вверх тормашками». Китаев доказывал, что «доктора хоронят людей живьем!».
Слух дошел до губернатора. Баранов справился, что за человек. Ему сказали: пустомеля, звонарь по трактирам, мелкий домовладелец, со всеми «лается».
Отменный кандидат на виселицу. Можно представить, что бы историки и краеведы говорили о губернаторе Баранове, случись ему выполнить им же самим написанный приказ. Его бы уже давно стерли в порошок, добавив к существовавшим эпитетам еще один — «душитель».
Но для будущих поколений он остался чист. Действительно, ум игрока подсказал ему блестящий выход из создавшегося положения.
Он пишет приказ:
«Нижегородский мещанин Китаев рассказывает, что ему известно, что в холерном госпитале хоронят живых. Ввиду этого назначаю мещанина Китаева в холерный госпиталь для наблюдения за тем, чтобы не хоронили людей живыми».
Говорят, смех лечит людей. Многих нижегородцев он в тот день вылечил. Но это еще не вся история.
Родственники Китаева вымолили у губернатора тому прощение. Так Китаев ни в какую не соглашался уходить из госпиталя, почувствовав, что приносит там пользу, ухаживая за больными.
Как же поступает Баранов? Он расцеловал Китаева и сделал его надзирателем. Правда, доброволец продержался «у власти» недолго. Газетная слава вскружила ему голову, он запил, возомнил себя главным среди надзирателей… Словом, был изгнан из госпиталя.
А на ярмарку народ ломился. Там давали кипяченую воду, сдобренную красным вином. Это была тоже придумка губернатора. И она спасла ярмарку…
Банкет по случаю окончания всероссийского торга был славным. Провозглашали тосты, здравицы… Казалось, никто не был обойден вниманием.
Но поднялся с бокалом губернатор:
«Господа! Ярмарка прошла благополучно. Никаких страхов и ужасов, которых ждали, как видите, благодарение Богу, не случилось. Простой народ отнесся с доверием к борьбе с холерой, с благодарностью за заботы о нем. Я предлагаю вам выпить за тех, кто был нашими аванпостами в этой борьбе. Кто непосредственно изо дня в день соприкасался с этим народом, кто своей заботливостью о простом, темном человеке, своей самоотверженной деятельностью завоевал нам это доверие простого народа. Я говорю, господа, о тех представителях учащейся молодежи, которые работали на холерных пунктах и в госпиталях. За учащуюся молодежь — этот завтрашний день России».
Над этим тостом и сегодня можно задуматься.
Бывает и такая смерть
Николай Михайлович Баранов сдюжил еще одну «напасть», которая была приготовлена губернии, — Всероссийскую художественно-промышленную выставку 1896 года. Судя по всему, его приятель, царь Александр III, всецело понадеялся на него — этот сделает все возможное и невозможное — и порекомендовал проводить выставку именно в Нижнем Новгороде. Самому Александру III до этого дня дожить не удалось.
Баранов сдюжил все…
Не будем забывать, что в это же время в городе появились красивое здание театра, художественный музей, трамвай, электрическое освещение…
Но приближался час отставки губернатора. На всех фотографиях Дмитриева, запечатлевших визит Николая II на Всероссийскую выставку, не удалось найти губернатора близ царя. Всегда в гуще свиты, еле заметен, а то и вовсе его нет. Тут можно думать всякое…
Догадывался ли он об отставке? Догадывался, что засиделся…
Короленко писал:
«После Всероссийской выставки Баранов был сдан в архив, называемый первым департаментом Сената, где и закатилась среди административных инвалидов эта звезда, сиявшая переменным, но порой ярким светом».
16 мая 1897 года Николай Михайлович Баранов в последний раз взглянул на Нижний Новгород. Нижегородская дума присвоит ему звание почетного гражданина города, которое подпишет Николай II.
В подарок от нижегородского купца Н. Бугрова он получит благодарственный альбом, усыпанный алмазами. От такого богатого подарка он откажется… Богатства в его жизни не играли никакой роли.
Репортер Влас Дорошевич, знавший Баранова по Нижнему Новгороду, написал:
«Н. М. Баранов умер от болезни весьма распространенной: от бездействия. Многие отлично живут с этой болезнью, доживая до весьма долгосрочных юбилеев. Есть люди, для которых она смертельна». Нижегородскому Дон Кихоту жизнь отмерила ровно 64 года.
Вячеслав ФЕДОРОВ.