Небо стало ближе
Дело пошло бойко
Константин Иванович Каплин-Тезиков родился в сентябре 1835 года в семье «карпача» – рукавичника.
Рукавичный промысел сознательно культивировался в селе Богородском его тогдашним владельцем С. В. Шереметевым и приносил барину немалый доход.
Казалось, что судьба мальчишки была предопределена: быть ему, как и всем в роду, до кончины деревенским «карпачом».
Семья Каплиных была набожной. Отставляя в сторону шилья и колодки, отец-надомник после трудового дня находил и время, и желание для чтения псалтыри. Иван Каплин еле-еле продирался через «священную» премудрость, мало что в ней разумея.
Лет в семь, услыхав, что некоторые из друзей-товарищей идут учиться грамоте, Костя замучил отца настойчивыми просьбами тоже отдать его «в ученье». Однако бесплатно туда не брали. С низким поклоном мальца свели к дьячку, слезно умоляя по бедности обучить его подешевле.
Как говорится, было бы желание – дело пошло куда как бойко. Скоро смышленому мальчугану почти нечему было учиться у немудрящего сельского ментора. Есть подозрение, что именно этот дьячок, сосланный в глубинку епархиальным начальством за вольнодумные мысли, заронил в душу мальчика интерес к небу с его звездами и «планидами».
Как-то в руки мальчугана попал потрепанный учебник арифметики. Он легко справился со всеми задачами.
У одного из ребят с улицы нашелся такой же старый учебник геометрии, с которым хозяин ни за что не соглашался расстаться. Тогда Костя на клочках бумаги переписывает всю книгу вместе с чертежами. В последующие годы подросток самостоятельно осваивает основы тригонометрии и алгебры – и понимает, что математики ему уже маловато.
Будучи от природы богато одаренным, Костя пробует свои силы в поэзии и рисовании.
Достатка не видать
Когда его повзрослевшие сверстники ходили на гулянки, тихий и рослый Каплин-Тезиков, кроме книг, до которых он наконец дорвался, ничего не хотел замечать.
— Ровно монах какой, – посмеивались товарищи. – Смотри, совсем во спасение души ударишься.
Тезиков так и остался холост. Впоследствии барин настаивал, чтобы он побыстрее женился (Шереметевым были нужны новые крепостные души), и в наказание за отказ даже несколько месяцев «забывал» выплачивать своему писцу жалованье, но и это не помогло.
Как человек усидчивый, вскоре Костя заделался заправским рукавичником. Когда другие шили за рабочий день по 15-20 пар, ему удавалось стачать их по четверти сотни, а то и больше. В семью начал заглядывать достаток, и мать изредка могла позволять себе отдых.
Но тут сыну стукнуло восемнадцать, и по существовавшему тогда правилу помещик обложил вошедшего в совершеннолетие юношу индивидуальным оброком в 25 рублей серебром.
«На вашу господскую волю…»
Об эту пору помер брат барина, Николай Васильевич Шереметев, владелец соседней деревеньки и губернский предводитель дворянства, человек, в общем-то, неплохой. Подражая Ломоносову, сельский паренек написал пафосные стихи на смерть этого человека.
— Ты это писал? – потрясая листками, вскинулся суровый барин на вызванного к нему Каплина.
— Я… виноват, ваше превосходительство, – с дрожью в голосе сознался Константин.
— Ничего, братец, не бойся. Я на таких, как ты, не гневаюсь. Гладко написано, вполне одобряю. Видать, грамотный. Удивительно только, где это ты смог выучиться? Ну да я не сержусь, что без моего ведома учился, – барин милостиво поглядел на замершего в ожидании грозы парня. – Хочешь, что ли, пошлю тебя учиться? За границу отправлю…
Пораженный Костя боялся верить такому счастью и не находил слов, чтобы отвечать.
— Завтра скажи мне ответ в вотчинной конторе. Я там буду.
Юноша пошел домой, посоветовался с родителями, и те научили его сказать:
— На ваше усмотрение, барин… На вашу господскую волю…
Ранним утром Костя пришел в контору. За ночь у Шереметева уже созрел другой план.
— Вот что, дружок. Нужны мне грамотеи хорошие да честные работники и туточки. Ступай, пока работай помощником писаря в конторе. А там увидим…
Французский от лакея
Потускнело в душе у Каплина: значит, насмеялся барин, в шутку поманил наукой. Но делать было нечего. Отставив шило и дратву, юноша уселся за конторский стол. Началась «конторская наука» под руководством запойного писаря, который вскоре свалил на толкового ученика всю свою работу.
Со временем Каплина назначают на место вконец спившегося наставника сельским писарем, что открывало ему доступ к личной библиотеке сурового помещика. А она у Шереметевых была немалая.
Изо всей массы разномастной литературы новоиспеченный писарь выбирал книги в основном естественнонаучного содержания: географию, физику, химию. Но вот беда: большинство книг на барских полках были на иностранных языках – разве что картинки посмотреть.
Картинки лишь разжигали азарт, и Каплин втайне от помещика приобретает себе французский самоучитель Ольдекопа. Видя Костины старания и усердие, на помощь ему пришел один старый лакей. Полюбился ему скромный парень, столь горячо, не по-сельски влюбленный в книги. Лакей худо-бедно знал французский, и втайне от хозяина он начал по вечерам давать Константину уроки.
Упорный Каплин быстро овладел этой премудростью, и вскоре французские книги открыли перед ним свой мир. Впоследствии Каплин-Тезиков овладел и английским языком.
«Вот и отвечай сам!..»
Костино знание иностранного языка вскоре сослужило добрую службу всем крестьянам села Богородского.
Вот как это было. Выведенные из терпения самодурством барина, измученные богородчане решили подать жалобу на своего хозяина самому государю. Выбранные на тайной сходке уполномоченные ходоки сначала наведались в Нижний к губернатору, чтобы заручиться его поддержкой. Границу шереметевских владений они миновали, укрывшись в телеге кошмой.
Бывший декабрист Муравьев, в то время глава земли нижегородской, отнесся к жалобе крепостных с пониманием и переправил ее в срочном порядке царю. Александр II распорядился дать делу ход и поручил немедленно провести расследование о самодурстве помещика графу Бобринскому.
К этому времени сельский писарь, в руках которого находились все бумаги, привел их в идеальный порядок. Достаточно было глянуть в них – факты говорили сами за себя.
Перед вызовом крестьянских уполномоченных в вотчинную контору Бобринский договорился с Шереметевым о том, что будет мирить сельскую общину с помещиком. Если мужики заартачатся, то надобно спровоцировать волнение по деревням. А там уже будут разбираться солдаты.
Разговор между Шереметевым и Бобринским шел на французском языке. Каплин понял, что назревает беда, и предупредил мужиков, чтобы они не поддавались на провокации.
Так и не добившись примирения мужиков с помещиком «по-хорошему», столичный гость был вынужден приступить к формальному расследованию. Для начала ему принесли на просмотр книги и бумаги из вотчинной конторы.
Хорошо представляя их содержание, Каплин-Тезиков услужливо подкладывал ревизору распоряжения Шереметева о наложении штрафов, наказании розгами и плетьми, заключении «в темную»…
Бобринский обратился к присутствовавшему здесь же Шереметеву на французском языке:
— Черт тебя тут оправдает! Понаписал вон чего… Вот и отвечай сам за свое дело!
Проштрафившийся барин был выслан из села Богородского и под особым конвоем полиции транспортирован в Нижний Новгород, где ему вскорости было предложено добровольно выехать за границу.
Чудесная труба
Пало крепостное право. Константин Иванович Каплин-Тезиков стал свободным гражданином. Служба в канцелярии с ее притворством, волокитой и обманом надоела. Он решил вернуться к семейному ремеслу и вновь тачать рукавицы.
Со свободой прибавилась возможность выписывать из Парижа ежемесячные астрономические обзоры. Не имея еще собственного телескопа, ученый-самоучка рвется к самостоятельным вычислениям движений небесных светил. С ним в переписку вступает знаменитейший в то время французский астроном и популяризатор науки Камиль Фламмарион.
Он помогает сельскому самоучке приобрести несложный зеркальный телескоп. Парижский мастер запросил за него 250 франков.
Несколько месяцев томительного ожидания – и вот уже на почте ему вручают долгожданную посылку из Франции. Несколько дней на монтаж – и «чудесная труба» из Богородска направлена в ясное нижегородское небо.
Астроном-самоучка устраивает обсерваторию в маленькой избушке за садами, близ сельского кладбища.
Признание самородка
Вскоре звездочетом из Богородска заинтересовались светила российской науки. В Петербурге о его деятельности делается доклад на заседании Астрономического общества. В Нижнем Константина Ивановича избирают постоянным членом местного кружка любителей физики и астрономии, за бедностью освободив от уплаты вступительного взноса в три рубля. Его имя начинает появляться в журналах.
Просветительская деятельность богородского самоучки вызвала немалый интерес и у Льва Николаевича Толстого, который узнал о нем из газет. Последовало любезное приглашение – и вот уже вместе со своим приятелем Ф. А. Желтовым наш земляк посещает дом Толстого в Хамовниках, где великий писатель удостоил их продолжительной беседы.
По словам биографов, Лев Николаевич и в дальнейшем не раз интересовался судьбой сельского астронома-самоучки.
К сожалению, астрономия, его страсть, не давала материальных благ, поэтому пришлось до конца дней своих Константину Ивановичу не переставать тачать рукавицы.
По словам близких, сама смерть его была необычной. Почувствовав ее приближение, он ночью 27 ноября 1900 года, собрав остатки сил, потопал в избушку за садами, взглянул последний раз на звездное небо и упал бездыханным.
Похоронен астроном-самоучка на старом кладбище Богородска, в глубине квартала.
В настоящее время на могиле этой, где, кстати, датой рождения самородка почему-то указан не 1835-й, а 1827 год, стоит нехитрый памятник. На нем начертано четверостишие, некогда сочиненное самим покойным:
И станут счастливые люди,
И всюду рассеется тьма,
Свободы желание будет
Для сердца, души и ума.
После кончины Константина Ивановича его друзья выкупили у родственников обширную библиотеку, электрическую машину и телескоп. Все это было отдано на хранение в местное двухклассное училище. Библиотеку со временем растащили, а машину и телескоп сломали.
И все же хорошо, что в России появлялись такие люди, как К. И. Каплин-Тезиков, без них было бы куда скучнее жить.
Анатолий МОСКВИН,
краевед.