Posted in Кругозор
06.09.2012

Французу отдана…

— Почему все-таки Наполеон двинул армию на Москву, а не на Санкт-Петербург, который был тогда столицей империи?

— Наполеон еще в 1810 году, когда начал планировать войну с Россией, собирался идти на Петербург. Это был политический центр, «голова» страны. Но все крупные фабрики, заводы находились вокруг Москвы. Здесь был и важный транспортный узел. Характерная деталь – главные «финансисты» того времени, купцы, тоже в основном проживали в московском регионе.

И главное – в представлении простого народа Москва оставалась священным городом, сердцем страны. Недаром в русском языке появилось слово «первопрестольная». Наполеон понимал, что удар в самое сердце России сильнее потрясет воображение народа, чем захват «окраинного» Санкт-Петербурга.

Кроме того, Наполеон всегда мыслил практически. Флота на Балтийском море у него не было. Там господствовали русский, английский и шведский флоты. Они на тот момент были союзниками. Кстати, Швецию склонили вступить в антинаполеоновскую коалицию за два месяца до вторжения французов, пообещав ей помочь в ходе войны прибрать к рукам Норвегию. Наполеон же, в свою очередь, обещал шведам за союзничество вернуть недавно потерянную Финляндию. Но русское предложение оказалось заманчивее.

Таким образом, фланг наступающих на Петербург наполеоновских войск был бы открыт для десантов в тылу. Это затруднило бы продвижение армии, заставило бы постоянно «оглядываться назад», оставлять в тылу большие гарнизоны.

Кроме того, Наполеон догадывался о разработанном российским правительством плане эвакуации из Петербурга всех материальных ценностей и архивов вглубь страны. А вместе с ними, естественно, выехали бы и те, кто составлял большую часть населения города, – чиновники.

Наполеон понимал, что ему может достаться холодный, пустой город на окраине России, окруженный областями со слабо развитым сельским хозяйством. Прокормить огромную армию там будет невозможно. Совсем другая ситуация в центре России, где награбить продовольствия для солдат и фуража для лошадей, как он думал, не составит труда.

— В 1941 году для советского правительства и всего народа было принципиально важно удержать Москву. Почему же во время первой Отечественной войны думали по-другому?

— И в 1812 году можно было удержать Москву, если бы решили стоять насмерть. Знаменитая фраза Кутузова о том, что с потерей Москвы еще не потеряна Россия, а с потерей армии потеряем и Россию, сейчас воспринимается как аксиома. Вроде как другого выхода не было. На самом деле это была точка зрения именно Кутузова. Многие генералы считали, что за Москву надо сражаться до последней возможности.

Например, уже смертельно раненный Багратион считал, что в Москве французам надо устроить новую Сарагоссу (испанский город, известный упорным сопротивлением наполеоновским войскам). И пусть потеряем еще 50 тысяч, как на Бородинском поле, зато и французы понесут немалые потери. В целом народ был настроен так же: многие готовы были пролить свою кровь, лишь бы не отдавать Москву.

Кутузов же считал, что Наполеон — великий полководец, которого очень трудно победить в открытом сражении. Бородино, где ни одна из сторон не одержала явной победы, это лишний раз подтвердило.

Поэтому Кутузов делал ставку не столько на генеральное сражение, сколько на стратегию измора и изматывания французов партизанской борьбой и маневрами. После Бородина ему важно было сделать стратегическую паузу, чтобы наша армия могла прийти в себя, усилиться подкреплениями. А для этого Москва годилась в качестве приманки.

При этом Кутузову предлагали еще вариант: отступить на Калугу, чтобы французы вынуждены были увязаться за русской армией. Но Кутузов настаивал именно на сдаче Москвы.

Наполеон, со своей стороны, был уверен, что с падением Москвы русские скоро пойдут на мир, поэтому некоторое время оставался в первопрестольной, не предпринимая активных боевых действий. А Кутузову только этого и надо было. Пока Наполеон сидел в Москве, русская армия усилилась за счет подкреплений. Только с Дона пришло 26 казачьих полков. Наша армия численно даже стала немного превосходить французскую.

— Почему Наполеон был так уверен, что после занятия Москвы русские пойдут на переговоры?

— У него был европейский опыт. Он привык, что, как только сдается столица страны, психологически сломленный противник начинает мирные переговоры, и победитель диктует ему свои условия. Правда, Александр I накануне войны говорил француз-скому послу, что у нас этот номер не пройдет. У русских другая психология: можете взять и Москву, и Петербург, мы будем отступать до Волги и даже до Камчатки, но пока хоть один французский солдат останется на нашей земле, на мир мы не пойдем.

Наполеон посчитал, что это красивые слова. Он рассчитывал на смятение в русском обществе и особенно на испуг царя. И, кстати, у него были на это основания.

Как известно, Кутузов сдал Москву на свой страх и риск, не спросив разрешения свыше. Он даже нарочно затянул с отправкой известия об этом решении в Петербург.

Для Александра I падение Москвы стало очень сильным ударом. Есть свидетельства, что подавленный таким поворотом событий император некоторое время колебался: не стоит ли действительно начать мирные переговоры?

При этом в ближайшем окружении царя были люди, которые склоняли Александра к этому решению. Например, его брат Константин Павлович, известный тем, что в приступе ярости мог за малейшую провинность вырвать солдату усы, дипломат Николай Румянцев, адмиралы Николай Мордвинов и Александр Шишков. Однако англофильская партия в высшем свете России была более влиятельна.

Жена, сестра и мать царя, многие военачальники были настроены очень решительно и патриотично. Даже бывший наполеоновский маршал Ж. Бернадотт выступил против мирных переговоров. Они, в конечном итоге, убедили Александра продолжать войну.

Что касается настроений народа в этот период, их хорошо отражает сочиненная солдатами песня:

Хоть Москва в руках французов,

Это, братцы, не беда.

Наш фельдмаршал князь Кутузов

Их на смерть пустил туда.

Взять столицу – это слава,

Но умеем мы отмщать.

Знает крепко то Варшава,

И Париж то будет знать…

— Если бы Александра все-таки склонили к заключению перемирия, какие нас могли ждать условия?

— Однозначного ответа у историков на этот вопрос нет. Есть версия, что французский император просто хотел сделать Россию своим вассалом, чтобы потом заставить участвовать в походе на Индию или войне с Англией. Другая точка зрения, которую разделяю и я, состоит в том, что Наполеону важно было территориально обкорнать Россию, отбросить от Балтийского и Черного морей.

Большинство источников указывает на это. В первые дни войны для переговоров с Наполеоном приехал российский министр полиции Балашов. Он был послан царем, чтобы начать переговоры об отводе войск французов с нашей территории за Неман. Наполеон прямо сказал ему, что вынул меч из ножен не для того, чтобы просто прогуляться от Немана до Вильно и что северный колосс должен быть отброшен во льды и болота, откуда он не сможет влиять на европей-скую политику ближайшие полвека.

Предполагается, что Прибалтику Наполеон собирался отдать Пруссии, Волынь – Австрии, Северное Причерноморье – Турции. Часть российских земель должна была отойти восстановленной Польше.

В общем, поражение в войне 1812 года могло иметь очень опасные последствия для России.

— Европейцы всегда обвиняли русских в «скифской тактике» ведения войны, когда при отступлении противнику остается выжженная земля. Поэтому и ответственность за печально знаменитый пожар 4 сентября, уничтоживший три четверти Москвы, французские историки целиком перекладывают на русских…

— Думаю, что как раз большая часть вины лежит на французах. Часто приводят слова генерал-губернатора Москвы Федора Растопчина, что русские не оставляют врагу своих святынь и поэтому столица будет сожжена. Но это, скорей, была красивая патетическая фраза. Может быть, он хотел таким образом попугать французов, чтобы они, опасаясь пожара, на несколько дней задержали вступление в Москву.

На самом деле в Москве было заминировано совсем немного домов.

Главный московский пожар, уничтоживший три четверти города, начался в два часа дня 4 сентября. Французы в это время уже вовсю мародерствовали и пьянствовали. Кутузов специально оставил в Москве большие запасы вина, а из «закуски» не вывез только сладкое. В такой ситуации русские, если бы хотели, могли бы вместе с городом спалить половину наполеоновской армии. Для этого надо было поджигать Москву не днем, а ночью.

Тем не менее от огромного по площади пожара почти никто из французов не пострадал. Интересно также, что из 400 русских «поджигателей», расстрелянных французами, ни один не был пойман с поличным. Их брали по доносам соседей, которые, видимо, сводили таким образом счеты со своими недоброжелателями.

Конечно, русские поджигали отдельные дома, где оставались запасы пороха и продовольствия, но они были далеко от эпицентра пожара.

Доказывая «вину русских», говорят также, что Растопчин вывез пожарные машины из Москвы. Но забывают, что часть их осталась в городе. Есть свидетельство, что, когда французы покидали первопрестольную, по приказу Наполеона были подожжены уцелевшие дома. Российский чиновник Тутолмин, не знавший об этом приказе, помчался с машинами тушить пожар. Его остановили и пригрозили расстрелом.

— Зачем французам было поджигать Москву, когда они еще надеялись на близкую победу?

— Здесь сочетание нескольких факторов. Во-первых, французы разводили огромные костры на улицах, возле которых пьянствовали. Соседние дома загорались. Это могло стать причиной начала пожара. Кроме того, европейцы не умели обращаться с русскими печками, и некоторые дома загорелись из-за этого.

Главная же причина в том, что французам нужно было расчистить пространство, чтобы русские не могли подобраться незаметно. Ведь казачьи отряды даже днем врывались на окраины Москвы. Поэтому, как тогда было принято, французы решили выжечь деревянные окраины города. На это указывает и характер пожара: каменный центр уцелел, а деревянные кварталы выгорели почти полностью. Может быть, французы и не хотели устроить такой страшный пожар, но сильный ветер сделал огонь неуправляемым.

— То есть русские не стремились оставлять после себя выжженную землю?

— Было по-всякому. Не всегда сами жители охотно жгли свое имущество. Французы еще в Белоруссии замечали, что в городах, куда они вступали, по большей части казаки поджигали дома. Но было и наоборот. В Смоленске, Дорогобуже, Гжатске, Вязьме жители сжигали свои дома в массовом порядке.

Есть свидетельства, что крестьяне подходили к командирам отступающих русских войск и спрашивали: «Ваше благородие, когда прикажете наши дома поджигать, чтобы супостату ничего не досталось?» Когда им «разрешали», они со слезами на глазах крестились и говорили: «Ну слава Богу, теперь французам ничего не достанется». Настрой у многих был именно такой: лучше сжечь, чем отдать врагу.

Французов это сильно раздражало: в огне погибали продовольствие и фураж, которые были им очень нужны.

— Насколько тяжело пожар Москвы отразился на экономике России?

— Очень тяжело. Часть Московского Кремля лежала в развалинах до 30-х годов. В целом экономика России оправилась от последствий войны только через 15 лет. Москву восстанавливали больше 20 лет. А в Смоленской губернии до 40-х годов XIX века оставались семейства дворян, которые жили у родственников, потому что не имели средств восстановить собственные усадьбы.

Кстати, взятая с побежденной Франции контрибуция не возместила и десятой части нанесенного России ущерба. Русские в очередной раз проявили великодушие.

Беседу вел
Алексей ПОЛУБОТА.