Антон ЛУКИН: Алеша хороший!
— Алеша хороший! – утирал он перчаткой лоб.
— Хороший Алеша, молодец Алеша, умница! – хвалили его бабы.
— Хороший, – кивал он головой.
Каждый день он захаживал в гости к старику Кондрату. Тот вот уже второй год, как схоронил жену Агафью. Хорошей души человек была. Тоже, как и Алексей, всех любила и жалела. Скучно старику одному, совсем раскис. Тяжело. Поговорить не с кем. Выйдет, бывало, во двор, сядет на завалинку и сидит весь день, на небо посматривая. Молчит. О чем-то думает. Алеша зайдет, воды натаскает да скотину покормит. Умом невелик, а работать умел. Натаскает из колодца воды в избу, присядет рядом на завалинку и, тоже молча, на небо уставится. Забьет Кондрат табаку, закурит, прослезится. Правый глаз его почти ослеп и всегда слезился. Протрет его аккуратно уголком платка, вздохнет тяжело и давай рассказывать какую-нибудь историю из жизни. Алеша сидит, слушает. А Кондрат мог часами рассказывать о своей долгой работящей жизни. Поговорит, и на душе легко старику. Пускай Алеша и плохой собеседник, больше молчит, но все же приятно, когда тебя слушают. А слушать Алеша умел.
Жили они с матерью вдвоем. Отец погиб на фронте в сорок четвертом году. Алексею тогда одиннадцать лет было. Есть у него еще брат Макар, что на пять лет младше, но тот уже женат и давно живет в городе. Детьми обзавелся. Лизка и Нюрка. Славные девчата, смешные. Лизка на маму больше похожа, и глазами, и характером, тихая, скромная, а вот Нюра – та копия Макара, заводная, любопытная, ни секунды на месте не просидит. Давненько Алексей брата не видел, соскучился по нему и с племяшками давно не играл. Любил он детей, и они его любили, и животные тоже, никакая собака сроду не гавкнет. Все-таки умеют звери распознавать добрых людей. Умеют.
В том году, уже по осени, к ним в деревню заглянул цыган с маленьким мальчиком на руках. Сам босой. Ребенку годков пять. По смуглому и худому лицу его можно было понять, что он голоден. Глаза большие, пугливые. Они заходили в каждый двор, просили помочь, кто чем может, но многие отказывали. Многие недолюбливают попрошаек, да еще и цыган. Почему-то этот народ всегда вызывал сложное отношение к себе. Хотя не стоит забывать, что и они тоже люди.
Алексей сидел за столом и хлебал щи, когда в дверь постучали, и на пороге показался цыган.
— Добрый вечер, – любезно произнес тот и даже немного поклонился. – Помогите, люди добрые, ради Христа, чем можете, любой помощи будем рады.
Мать протянула тому кусок хлеба с салом и угостила мальчика молоком, гости вежливо поблагодарили и отправились дальше. За окном уже темнело.
— Ма, – посмотрел Алексей на мать.
— И не проси даже, – ответила женщина, – на ночь никуда не пущу.
Алексей догнал цыгана уже в конце деревни, дал ему еще немного еды и снял с себя сапоги. Тот надел их на мозолистые сбитые ноги и поблагодарил от всего сердца.
— Алеша хороший! – только и ответил ему Алексей.
Долго потом мать бранила его за сапоги. Неприятно было. Алеша не любил, когда его ругали. И всегда, будь он виноват или нет, уводил глаза в сторону и молча кивал. Но поделать с собой ничего не мог. Жалко ему было цыгана, и кроху на его плечах тоже было жалко. Смотреть на них и то было больно. Нищих всегда жалко.
Как-то летом, когда Алексей растапливал баню, мать получила от Макара письмо, в котором сообщалось, что тот через пару дней приедет с Лизкой, сам на ночь, но дочь собирался оставить на месяц.
— Вот так вот… – прочитала Алексею мать письмецо. – Может, Лешенька, в город поедешь?
— В город?
— В город. С братом. Поживешь месяцок у него. На город хоть посмотришь. В кино сходишь, в музей какой, на троллейбусе прокатишься… А за Лизкой поедет, и ты с ним обратно.
Алексей призадумался, уставился на потолок. Он всегда так, когда о чем-нибудь размышлял, думал, подолгу смотрел вверх. В городе он и правда ни разу не был, а хочет или нет он в город, никогда не задумывался. Наверное, там все-таки интересно, в городе, и брата давно не видел, соскучился ужасно. Хоть с ним поживет.
— Алеша хочет покататься на тро…
— На троллейбусе, – помогла мать.
Алеша кивнул головой.
— С Макаркой я поговорю. Город хоть увидишь, – и женщина обняла сына со всей материнской нежностью.
…Алексей стоял на остановке и ждал автобуса. Нервничал. Никак не мог дождаться встречи с братом. Наконец автобус подъехал, и из него вышли Макар с Лизкой и Степка Селезнев, тот в райцентр катался.
— Алешка! Алешка! – бросилась ему на шею Лизка.
Тот поднял ее на руки и несколько раз подбросил к небу. Подошел Макар, обнялись. У Алексея выступили слезы…
— Ну, здравствуй, брат, вот и снова увиделись, – улыбнулся Макар. – Как с матерью поживаете? Не хулиганишь?
— Не-е… – замотал тот головой. – Алеша хороший!
Макар засмеялся.
— Хороший, хороший.
— И Макарушка хороший!
— Ну, – улыбнулся, – стараюсь.
Лизка держалась за дядину широкую ладонь и покачивала его руку. Тот закинул ее к себе на спину и, слушая Макара, который всегда любил поговорить, шел следом за ним.
Мать к тому времени уже накрыла стол. Долго обнимала и целовала сына с внучкой. Есть все же радость в жизни. Живешь обычно, тихо, и вроде бы все хорошо, спокойно. А приедут погостить, пусть даже на ночь, до боли родные тебе люди, и такая радость на душе — сразу плакать и смеяться хочется, и понимаешь, ради чего живешь — ради вот этих мгновений.
Долго сидели за столом, пили чай и слушали Макара, который интересно рассказывал про городскую жизнь, про цирк, в который он недавно ходил с семьей. Алеша смотрел на брата и представлял себе тигров, полосатых, огромных, и никак не мог понять, как это медведь может кататься на велосипеде. Переспрашивал брата, но тот лишь улыбался и говорил, что может, в жизни, мол, все бывает.
Потом отправились на пруд, порыбачить. Лизка тоже с ними пошла. Эх, и любил Макар рыбалку, все детство провел на пруду с удочкой. Алеша сам никогда не ловил, но любил подолгу сидеть на берегу с рыбаками и молча смотреть на поплавки, словно сам ловит. А с первым уловом кружился подолгу у ведра и, вытащив рыбу, поглаживал ладонью серебристую чешую.
— Хорошая рыба!
Мужики смеялись.
Макар медленно осмотрел пруд, задумался, вспомнились далекие деньки. В небе проплывали пушистые облака и отражались в воде.
Макар поймал несколько окуньков. Слабо клевало – поутру нужно идти. День пролетел незаметно. Вечером поужинали, поговорили немного. Легли спать. Утром Алексей с Лизкой ушли к старому дубу, что рос возле Воробьевых. На нем висели качели. Алеша раскачивал племянницу, которая весело смеялась, взлетая вверх.
Пройдясь немного по деревне и заглянув на луг, где паслось стадо, они отправились к дому. Лизка остановилась у плетня и стала срывать ромашки, хотела папе нарвать букет в дорогу. Алеша зашел в сени, из избы доносились голоса. Мать беседовала с Макаром по поводу города.
— Да пойми ты, не могу я его взять с собою, не могу, – слышался голос Макара.
— Ишь ты, не могу, а ты через не могу, – наседала мать.
— Да куда я его повезу? Ты посмотри на него, люди потом говорить начнут…
— А ты уже брата стесняешься?! – закричала мать. Немного помолчали. – Пускай город хоть посмотрит. Ведь дальше Осиновки нашей никуда не ездил. Чай, ему тоже хочется, интересно все же. А за Лизкой поедешь, обратно привезешь.
— Ну куда я его возьму? Он же дите. В город одного не отпустишь, мы с Варькой на работе, нянчиться с ним времени нет. Ну чего он в квартире один сидеть будет? Нет. Ближе к отпуску спишемся, посмотрим. Сейчас нет…
Алеша вышел во двор и уселся на скамейку, обхватив голову руками. Слова брата не выходили из головы. Он тихонько замычал. Внутри все плакало, душа рвалась на куски. Было больно. Подошла Лизка и показала букет.
— Красивый?
Алеша кивнул головой, обнял Лизу и заплакал. Он крепко прижимал ее к себе и вытирал слезы, чтобы та их не видела. Ближе к обеду Макар попрощался с матерью и отправился к остановке. Алексей с Лизкой пошли его провожать. Всю дорогу тот что-то рассказывал и над чем-то посмеивался, но Алексей его не слушал. Он шел молча и думал совсем о другом.
— О чем задумался? – поинтересовался брат.
— Алеша плохой.
— Почему плохой-то? – улыбнулся Макар. – Натворил, что ли, чего?
Алеша промолчал. Подъехал автобус. Быстренько попрощались, и Макар уехал. Алексей взял Лизу за маленькую ладошку, посмотрел немного на пыльную дорогу, на удаляющийся автобус и отправился с ней в деревню. Тяжело было на душе. Больно. Он печально вздохнул и опустил голову вниз:
— Алеша плохой. Плохой Алеша.