Ватажка дяди Гиляя
«Нижегородское обалдение»
В начале 1900 х годов Всемирный почтовый союз России выпустил серию портретных открыток по фотографиям нижегородского светописца Максима Дмитриева. За № 6 вышла открытка, под которой стояла подпись: «Гиляровский». Видимо, в те годы не надо было указывать, кто этот человек. Просто – Гиляровский, и все.
Действительно, имя говорило само за себя. Это был «король российских репортеров», «добрейшей души человек», «дядя Гиляй». Выбирайте, какое определение из бытовавших тогда вам
ближе.
Гиляровского невозможно было не любить. Вот лишь маленький кусочек из воспоминаний о нем актера Михаила Чехова:
«Не было такого анекдота, которого бы он не знал, не было такого количества спиртных напитков, которого он не сумел бы выпить, и в то же время это был всегда очень корректный и трезвый человек. Гиляровский обладал громадной силой, которой любил хвастануть. Он не боялся решительно никого и ничего, обнимался с самыми лютыми цепными собаками, вытаскивал с корнем деревья, за заднее колесо пролетки удерживал на всем бегу экипаж вместе с лошадью.
…Как репортер он был исключителен».
Фотография, которая стала основой для открытки, сделана, скорее всего, в 1896 году, когда Владимир Гиляровский, репортер сразу двух московских газет «Русских ведомостей» и «Нового времени», появился в Нижнем Новгороде на XVI Всероссийской торговопромышленной и художественной выставке.
Любопытство этого человека было безмерным. Он не мог не заглянуть в павильон нижегородского светописца, где были выставлены фотографии, сделанные Дмитриевым в путешествии по Волге. Да и поговорить было о чем. Гиляровский сам к тому времени увлекся фотографией и приобрел фотоаппарат фирмы «Кодак». Правда, он только нажимал спуск камеры, все остальное за него делал московский магазин, представлявший эту фирму.
Дмитриев предложил гостю сфотографироваться. Гиляровский не отказался. Обычно Дмитриев усаживал гостей в кресла. Сколько ни смотрите альбом его фотографий, двух одинаковых кресел не найдете. А тут гость сидит на простом стуле. Такие стулья были специально заказаны в большом количестве для уличных показов.
Вполне возможно, что фотограф еще не был готов к приему гостей и не успел завезти все, что полагалось иметь в павильоне. Вот и усадил гостя на простой стул, который тот заслонил своей мощной фигурой. Остался незакрытым лишь небольшой кусочек решетчатого сиденья, по которому мы и определили принадлежность стула.
Дмитриев открыл объектив и… Получилась даже не фотография, а мгновение прерванного разговора. На лице дяди Гиляя любопытство: получилось ли? Получилось, не извольте беспокоиться.
Дядя Гиляй думал написать о выставке много, но заела текучка, и дальше заголовка «Нижегородское обалдение» и описания коекаких эпизодов дело не пошло. К своим запискам он вернется лишь в 1934 году, найдя их в ворохе бумаг.
Шестая власть
В своих записках дядя Гиляй оставил нам одно из образных выражений, которое легло в название современного фестиваля актерского мастерства – «Веселая коза».
Вот строки из его воспоминаний: «На декоративных стенах ресторана, как во всех павильонах выставки, висели гербы Нижнего Новгорода, причем фигура герба – олень, выкрашенный в красную краску, вызывал веселое настроение: уж в очень игривой позе этот олень был изображен живописцем. Амфитеатров, когда приглашал когонибудь в ресторан, всегда говорил:
Пойдем под «веселую козу!»
Даже тут дядя Гиляй был дотошен и щепетилен. Он сообщает нам имя автора этого выражения – своего коллеги Александра Валентиновича Амфитеатрова. Ныне крепко забытого.
С выставкой была связана еще одна история в репортерской жизни Владимира Алексеевича Гиляровского. После официальных торжеств открытия всероссийских смотрин было замечено, что посетители не только не прибывают, а их становится все меньше. В чем дело? Оказалось, многие столичные газеты нелестно отзываются о выставке, считая, что она не была готова к открытию. Заметки из столичных газет перепечатывались в провинции. Слух пошел и по купечеству.
И тогда устроители выставки обратились к Гиляровскому – выручай. Больше месяца плавал дядя Гиляй по Волге, убеждая местных газетчиков в том,
что «выставка вполне закончена».
«Я переговорил со многими редакторами газет, которые мне пришлось посетить. Они охотнее печатали обличительные корреспонденции только потому, что обличительное читается лучше, показывает, что газета никого не боится, даже самого устроителя Витте всемогущего, которого все терпеть не могли».
Обиделись газетчики и на то, что им прислали всего по одному билету на выставку…
«Будь с нами полюбезнее выставка, мы бы ее поддержали…»
Дяде Гиляю удалось переломить создавшуюся ситуацию. Из своего вынужденного путешествия по Волге он вернулся… к банкетному столу, о чем и сообщили «Нижегородские губернские ведомости»:
«В воскресенье 11 августа в большом зале Центральной гостиницы состоялся обед съехавшихся на Всероссийскую выставку представителей столичной и местной печати в числе 50 человек.
Обед носил товарищеский характер, превознесено было несколько тостов, а В. А. Гиляровский за обеденным столом прочел тут же написанные им стихи:
В Европе пять держав…
Нет, шесть!
Забыли мы пересчитать.
Еще одна держава есть,
Держава сильная: печать!
В печати все…
Все сила, слава,
И день и ночь, и мрак и свет,
Печать – могучая держава,
И ей по силе равных нет.
Она сильна, то вам известно,
Но процветала чтоб она,
Несите только прямо, честно
Ее святые знамена!
Волжская троица
Дядя Гиляй любил Волгу. В юности сбежал из дома «в люди». Начинал ватажником в лямке. Тягал барки в Рыбинске. Работал крючником, «лихо справлялся с девятипудовыми кулями муки».
Отец, разыскав беглеца, сказал:
«Хорош! Молодец! Будь ты хоть каторжник, а не то что бурлак или крючник, да честным оставайся. Мозоли, брат, не позор, а украшение».
В 1899 году дядя Гиляй вернулся с Балканской войны и, сдав последнюю корреспонденцию в газету, решил отдохнуть несколько дней на Волге. Добравшись до Нижнего, вспомнил, что говорил ему Антон Чехов:
«Тебя надо свести с Горьким! Познакомься с ним обязательно».
В чем же дело. В Москву можно вернуться поездом. Есть время познакомиться с человеком, которого знал лишь по его волжским рассказам. «Зашел к Горькому, положительно очаровался им и застрял на несколько дней».
Разница в возрасте между ними была солидной – тринадцать лет. Гиляровский был старше, ему уже было за сорок, но что они вытворяли!
«Лазали вдвоем по развалинам кремля и снимали «Кодаком» друг друга, стараясь повиснуть гденибудь над пропастью. Алексею Максимовичу нравились такие порывы удали».
В 1902 году Московский художественный театр приступил к постановке пьесы Горького «На дне». Алексей Максимович волновался страшно. Как воспримет утонченная московская публика пьесу о босяках? Надо было найти точные, безошибочные образы. Алексей Максимович обращается к своим друзьям Гиляровскому и Дмитриеву. Уж онито хорошо знают обитателей ночлежек
И Гиляровский ведет актеров на самое дно Москвы по притонам Хитрова рынка, трущобным подземельям Кулаковки и тайным ночлежкам Сухого оврага.
Дмитриев же, прихватив свой громоздкий аппарат, спускается на берег Волги.
Вскоре театр получает целую серию снимков волжских босяков. Вот вам Лука, татарин, Сатин… Кто хотите.
Так еще раз проявилась дружба трех волгарей, знакомство которым дал Нижний Новгород.
Гиляровский часто называл друзей своих «ватажкой», где он себе никогда не отводил роль «шишки» – бурлака, идущего впереди. Читаешь все, что он успел написать за свою долгую жизнь, и думаешь: в эту бы «ватажку» да хоть бы «косным» – позади всех идущих. Интересное, надо сказать, было время, и удивительные люди жили в нем.
Вячеслав ФЕДОРОВ.