СЫН ОТЦА СВОЕГО
Знаем ли мы что-то об этом человеке, если даже назовём его имя — Андрей Павлович Мельников. Большинство спросит: «Не знаем, кто таков?» Можно ответить просто: «Это сын нижегородского писателя Павла Ивановича Мельникова, который больше известен по псевдониму — Андрей Мельников-Печерский». А почему мы должны знать этого человека и чем это он прославился? Один из писателей того времени Сергей Дурылин вспоминал, что на рубеже XIX-XX века в Нижнем Новгороде разве только Максим Горький мог соперничать с ним по известности: «Извозчика, бывает, нанимаешь на вокзале: «К Андрею Павловичу!» — и везут». А ещё его называли выдающимся нижегородским краеведом и историком. Он был поэтом, художником, энциклопедистом, антикваром, архивариусом, в меру писателем, преподавателем антропологии и этнографии, если хотите, и помещиком, имел поместье и хутор в Ляхове близ Нижнего. Что же из жизни Андрея Павловича Мельникова выбрать? На чём остановиться? Чем он знаменит? И что в нём неизвестного?
Отцовский задел
Хоть Андрей и был старшим сыном Павла Ивановича Мельникова отношения с отцом у него сложились прохладные. Биографы, перечитав письма Андрея к матери, пришли к выводу, что он был скорее «мамашиным» сыном, избалованным и ленивым. Отец был строг с детьми, он жил какойто параллельной от них жизнью. Относительно старшего у него была полная ясность: сделать из него художника-архитектора. Направил учиться в Москву. От учения Андрей был не в восторге, но продолжал посещать занятия и «мучить себя живописью», выполняя волю отца. А учился он у самого Василия Перова, московской художественной знаменитости. Правда, в училище ваяния и зодчества учителя и ученика считали «говорунами» и спорщиками. Частенько они засиживались до утра и осушивали графинчик-другой за бесконечностью разговоров. Как мы уже заметили, с отцом по жизни он не особо ладил. Да и как, тот всё время был в работе, читал свитки летописей, ездил в командировки, сам что-то писал. Его записки в нижегородских газетах пользовались спросом, а вышедшая книга «В лесах» стала российским бестселлером. Так что Андрей Мельников невольно стал сыном известнейшего писателя. В 1911 году Нижегородская архивная комиссия издаёт «Сборник памяти П.И. Мельникова (Андрея Печерского), составителем которого стал сын Андрей. Во вступительном слове он написал: «При жизни о нём были самые разноречивые мнения: одни его превозносили до небес, другие относились к нему с плохо скрытой неприязнью». Он не старался обелить отца, просто хотел в нём разобраться. После его смерти Андрей принял заботу о родовом имении в Ляхове на себя и в 1883 году навсегда поселился в Нижнем Новгороде. Было ему 28 лет. Часто говорят о том, что каждый город имеет свою ауру. Она складывается годами из внимания к нему знаменитых писателей и художников, которые заметили его среди прочих городов, а ещё бывали в нём по приглашению местных ярких личностей. В Нижнем такой личностью и стал Андрей Мельников. Он был даже внешне ярок: блестящий эрудит, имевший сходство с английским королём Эдуардом VII. Чтобы эти слова не были пусты, попробуйте в интернете отыскать изображение короля и сравнить его с представленной фотографией Андрея Павловича: точь-в-точь. Но это из любопытства… В более позднее время его могли бы отнести к разряду «золотой» молодёжи и лишь вскользь упомянуть в биографии отца, как пример жизненной неудачи писателя. Но Андрей резко распростился с Москвой, где блистал в компаниях, и погрузился в патриархальный Нижний, где первым долгом попытался разобраться в жизни отца, которого любили и ненавидели. «Мой отец родился, жил и умер восторженным романтиком». «Он как при жизни оставался непонятным, так остаётся непонятным и после смерти». И главная черта отца, понимание которой стало важным для Андрея: «Отец не способен был ни на какой подкуп. Было время, когда ему действительно предлагались огромные выгоды, когда его действительно хотели купить люди велемощные, но отец с негодованием отверг предложения и остался верным тому, что он считал своим долгом». В Андрее Мельникове угасла столичная звёздность и пришло реальное понимание жизни, в которую он начал погружаться. Проводником в ней стал отец.
Отцовская участь
Нижегородский губернатор Николай Баранов предложил Андрею Мельникову занять отцовскую должность — чиновника по особым поручениям. Товарищи говорили, что променял он вольнодумие на фуражку с царским плевком — кокардой. Губернатор был с ним откровенен: «Кисть у вас нейдёт, Андрей Павлович, так вы послужите мне пером». В круглую годовщину рождения Андрея Павловича Мельникова в нашей Центральной библиотеке состоялась выставка, посвящённая его «служению пером». Как оказалось, пером он служил не только губернатору, но и нам. На стенде выставки лежали книги, написанные им: «Исторические очерки Нижегородского края», этнографические очерки, «Исторический очерк Нижнего Новгорода», «Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки», путеводитель по нижегородской старине. Что-то из написанного удалось прочитать, а что-то никогда не переиздавалось. Была раскрыта и одна из тайн Андрея Павловича. Перелистывая старые нижегородские газеты, не раз приходилось обращать внимание на живо написанные краеведческие публикации, под которыми стоял странный псевдоним, состоявший из одной литеры — «Ъ». Это и был Андрей Павлович Мельников, продолживший отцовскую стезю краеведа и писателя. А вот как описывал творческую обитель Андрея Павловича во флигеле губернаторского дома его друг по учёбе в Москве художник Михаил Васильевич Нестеров: «Я любил наши встречи с Андреем Павловичем. Они были мне памятны по разным обстоятельствам. Обычно на мой звонок у губернаторского флигеля открывалась дверь, в ней показывалась очередная Малания или Фёкла… На вопрос, дома ли Андрей Павлович, она, осмотрев гостя, говорила: «Дома, вон он там, у себя зарылся в пыли, что ему сделается». Я проходил из передней узкой тропой среди наваленных книг на полу. Книги лежали на креслах, диване, покрытые девственной пылью, а из недр обиталища чиновника по особым поручениям слышался голос: «Фёкла, кто там?» Ответ был: «Да вот, к вам!» (а иногда и просто — «К тебе»). Из лабиринта книг поднимался Андрей Павлович, следовали приветствия, расспросы, появлялся самовар, закуска, винцо, и разговоры без конца. Андрей Павлович пописывал в каких-то американских газетах или журналах: они валялись не с большим почетом, чем отечественные, где ни попало». У Михаила Нестерова был не только дружеский интерес встречаться с Андреем Мельниковым. Художник задумал написать цикл картин о старообрядцах. Нестерову нравились книги МельниковаПечерского «В лесах» и «На горах». Впечатления от прочитанного и должны были лечь в основу картин. Но это не должны быть иллюстрации, нет. Это должен быть роман в картинах. А кто, как не Андрей Мельников мог поведать ему о жизни заволжских старообрядцев. Забегая вперёд, можно сказать, что художественный цикл картин о старообрядцах художнику удался. Нестеров не побоялся дать одной из картин название «На горах», она стала хорошо известной. О картине в «В лесах» ничего не было ведомо, пока несколько лет назад не извлекли её из хранилища Нижегородского художественного музея. Реальность картин признали и сами старообрядцы, хотя художник и отнекивался, говоря, что в скитах за Волгой не бывал и образы черпал от случайных встреч со старообрядцами в Москве на Рогожской заставе. Позже в его воспоминаниях появится признание: «Перебрались через Волгу… Всё, что по ту сторону Волги, — наше родное Заволжье. То, что по сию сторону, — наше, да не такое, московское». Строки эти дают право предположить, что его друг не мог не соблазнить художника побывать в скитах да и заехать на Светлояр, а потом, по его совету, Нестеров скрыл этот визит, сохранив тайну жизни старообрядцев в заволжских лесах. Оба не хотели подвергать их опасности и очередному зорению.
Отцовское продолжение
Именно так Андрей Мельников поступил с другим своим товарищем, нижегородским светописцем Максимом Дмитриевым. В 1908 году в Нижнем Новгороде состоялись наместные собрания, посвящённые 25-летней кончине писателя Павла Ивановича Мельникова-Печерского. По этому поводу заседала архивная комиссия в своём расширенном составе. Говорили речи, отмечали вклад писателя в историческую науку, но боялись коснуться самой болезненной темы: взаимоотношения писателя и старообрядцев. Дошла очередь до нижегородского фотографа Максима Дмитриева, который тоже, кстати, был членом архивной комиссии. Когда он раскрыл альбом с принесёнными фотографиями, то все присутствующие ахнули. Они увидели на снимках потаённую жизнь старообрядцев Заволжья. Ещё больше удивились собравшиеся, когда узнали, что сам фотограф почти десять лет в тайне хранил свою съёмку. Все вопросы к Максиму Дмитриеву исчезли мгновенно, когда тот назвал вдохновителя этой съёмки — Андрея Павловича Мельникова. Разве не хотелось показать Дмитриеву свои фотографии, которые подлили бы ему елея славы раньше, но он дал слово своему другу, без которого невозможна была бы эта поездка. А Андрей Мельников, в свою очередь, реабилитировал имя отца, которого так и считали зорителем отшельнической жизни приверженцев «древлей веры». Тандем краеведа и фотографа был крайне творческим и успешным: Максим Дмитриев был лёгок на подъём, а Андрей Мельников только и смотрел, куда бы ему податься. Мы хорошо знаем путешествие Максима Дмитриева по Волге и с любопытством разглядываем снимки его «Волжской коллекции». Конечно, они принесли ему славу подвижника, и заслуженно он был избран членом Русского географического общества. Но вот какую заметочку удалось найти в газете «Волгарь» за 9 июня 1894 года: «Вчера из Н.Новгорода выехал по Волге фотограф М.П. Дмитриев на представленном в его распоряжение Министерством путей сообщения казённом пароходе «Ольга». Вместе с г. Дмитриевым отправился в плавание и чиновник особых поручений нижегородского губернатора А.П. Мельников, который займётся описанием местностей и исторических памятников, фотографические снимки с которых войдут в альбом г. Дмитриева». И, надо сказать, если бы не Андрей Павлович Мельников, эта поездка не могла бы состояться. Дмитриев не заполучил бы совершенно бесплатно казённый пароход, а нанять его не хватило бы денег. В данном случае чиновник особых поручений воспользовался своим служебным положением и сумел убедить нужное начальство в надобности путешествия. Сам Мельников тоже вернулся не с пустыми руками: он действительно сделал описания памятников старины и привёз живописные этюды Волги, которые, по непонятным причинам, ещё совсем недавно можно было видеть в антикварных магазинах. Чиновником особых поручений Андрей Павлович Мельников служил до самого исчезновения этой «профессии». Он поставил своеобразный рекорд карьерного долголетия, пережив несколько губернаторов, и всегда был востребован, если в город заявлялись именитые гости. Лучше его никто не мог рассказать о месте, куда они пожаловали. Он мог изъясняться на санскрите, древнееврейском и почти всех европейских языках. Но сам он по-прежнему чувствовал себя художником и всем говорил, что вот-вот возьмётся за палитру. Он не особо торопился. Гадалка пообещала, что жить он будет до 175 лет. И, казалось, что он в это верил. Произошедшую революцию принял смиренно. Ему нашлось место заведующего архивом Революции. Попутно его пригласили читать лекции в университете. Он стал основателем курса краеведения в педагогическом институте. Ста лет ему не хватило, чтобы пророчество гадалки сбылось. В воспоминаниях одного из современников есть описание того, что с ним случилось: «Мальчик, катавшийся на салазках, подшиб тихо бредущего по Мистровской улице в Ковалиху А.П., он упал и сломал себе кость в бедре. Четыре месяца пролежал он на спине, пока срослась кость, и так ослаб, что достаточно было какого-то засорения желудка, и сердце не выдержало». Его похоронили на Бугровском кладбище. В 1930 году от фамильного склепа Мельниковых в Крестовоздвиженском монастыре ничего не осталось.
Вячеслав ФЁДОРОВ.
#газета #землянижегородская #знаменитость #история #краеведение