ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК ЮРИСТА
В каждом предложении — редчайшие свидетельства истории
Ценными источниками по истории повседневной жизни солдат на фронтах Великой Отечественной войны остаются письма фронтовиков. Гораздо реже встречаются солдатские дневники: вести их запрещалось специальным приказом. И все-таки порой солдаты осмеливались делать коротенькие зарисовки своего быта в небольших книжечках или тетрадках, тщательно скрываемых от начальства. Эти строки имеют право стать в один ряд с трудами военных историков, воспоминаниями маршалов и генералов. Мне посчастливилось ознакомиться с одним из таких уникальных документов. Защитник Ленинграда Фёдор Михайлович Хорьков вёл свои «фронтовые записи». Тетрадь, в которой описаны события с 1942 по 1945 годы, он показал мне в одну из встреч. Рассказы фронтовика и листы редчайшего архива показывают войну с самых разных сторон.
Шепотом под бомбами
Фёдор Хорьков родился в глухой деревушке Новый Вареж. Тяга к знаниям привела его в Горьковскую юридическую школу. Окончил ее юноша как раз к началу войны, едва успев поступить на работу в прокуратуру Фоминского района. Уже 14 июля Федор добился отправки в Красную армию. Затем — фронт, бои, тяжелое ранение под Брянском, госпиталь в Тамбове. В его воспоминаниях не раз оговаривается крамольная на тот момент мысль, что спасли его в круговерти первых месяцев войны горячие молитвы к богу. Бойцы в грузовике, попавшем под штурмовку с воздуха, даже посмеивались над пареньком, шептавшим обращение к всевышнему. А вот выжить после близкого разрыва бомбы удалось далеко не всем. В госпитале, в полубреду он долго звал ангелами медсестер в белых халатах. Хирург, подаривший ему осколок из спины, остановившийся в сантиметре от позвоночника, тоже сказал, что без божьей помощи его спасение не обошлось. Позже в свёртке, который положил под подушку солдат, притащивший его, раненого, к медикам, обнаружилось евангелие. В эту потрёпанную книгу солдат вложил тетрадку с дневниковыми записями, которую, видимо, достал из разорванного осколком «сидора» Хорькова. Фёдор хотел и дальше служить в пехоте. Рвался в свою родную часть. Однако медики категорически отказали, сказав, что парень отвоевал своё. Хотели комиссовать и отправить домой. Пришлось солдату проявить характер, настояв, чтоб использовали его в действующей армии хотя бы по имеющейся юридической специальности, но непременно на фронте. Просьбу уважили и назначили заместителем командира роты по политчасти. Позже пришлось служить в военной прокуратуре 196-й стрелковой дивизии. Воевал на Волховском фронте, под Синявино. Далее — на Брянском, Ленинградском и Белорусском фронтах.
Где фронт, где тыл…
Дневниковые записи первых лет сохранились лишь частично. Более полно боевой путь, обстановка на фронтах и в тылу прослеживается с апреля 1943 года. «22 апреля. Каждый день обстрелы… сильно привыкаешь, а когда не стреляют, будто чего-то не хватает… 20 августа. Вчера рано утром в нашу землянку попал снаряд, меня с койки отбросило в другую стену и контузило. 23 августа. Бои ожесточеннее сталинградских. На 1 км в час падает свыше 1000 снарядов и мин. На земле ни травинки, траншеи завалены трупами. Дивизия вышла из боя, но немцы потеряли больше…» Гражданскому населению блокадного города было не легче. Второго мая, находясь по служебным делам в Ленинграде у завода «Большевик», он записал, как на его глазах под обстрелом «разорвало велосипедиста…». «…перестаю понимать, где фронт, где тыл…» После наступления, в ходе освобождения бывших оккупированных районов пришлось увидеть и более страшное. В освобожденной Ропше 21 января 1944 года он записал: «Во дворе Ропшинского дворца я видел много виселиц. Здесь была немецкая комендатура…» 5 февраля: «Река Плюса. Деревни в Осьминском и Гдовском районах выжжены полностью… В Гдове осталось только 8 целых домов». Больше всего переживаний в записях о детях: «…Деревня Некрытые Дубяки. Мальчику дали сахар, он сказал, что это снег и бросил его. Я дал ему три круглые шоколадные конфетки, он подошел к матери и сказал: «Картошка, надо чистить». «Кругом взрывы. Бежать и искать укрытие бесполезно. Упал в траву. Рядом юная девушка, перепуганная, похожая на воробышка, а глаза тоскливые и зеленые…» Встречаются записи, нехарактерные для боевой обстановки. 1 апреля «…смотрел хорошие сцены из оперетт «Марица» и «Продавец птиц». Все аплодировали. Артисты раскланивались…» 20 мая. «Холодно. Идет снег. Я сплю на бархатном диване под обстрелом. Фронт!» 7 июня записаны стихи Дениса Давыдова, и, вероятно, под впечатлением от них — схема различных стихотворных размеров. Солдат изучает ямб, хорей, амфибрахий, анапест…
Штрафной удар
Скрупулезно профессиональный юрист описывает свою работу в военной прокуратуре при 2-й ударной армии. По службе пришлось расследовать преступления, совершенные военнослужащими, поэтому специалист много пишет о комплектовании, поддержании дисциплины и службе в штрафных частях. Комментируя свои дневниковые воспоминания, он говорил так: — Именно военные трибуналы, а не сотрудники НКВД, решали, куда направить осужденного. Поэтому и не могло быть в штрафных частях никаких уголовников, собранных из лагерей. Уголовники в штрафчастях — это те, кто совершил преступления, уже будучи военнослужащими. «Зэки» из лагерей в армии тоже встречались. Но они направлялись в обычные части. К примеру, во время службы во 2-м Белорусском, видел, что он во многом состоял из «лагерников». «Политических» заключенных в войсках не встречал. Описывая дисциплину в штрафных частях, Фёдор Михайлович утверждал, что она была абсолютной. Разболтанности и «блатных» порядков быть не могло. Кстати, и настолько строгого и скрупулезного соблюдения законности, как в то время военными прокуратурами и трибуналами, автор дневника, по его словам, не встречал потом и в мирной жизни. Ведь за ошибку могли строго спросить — время военное. Любое превышение власти могло дорого обойтись. Наблюдая за жизнью штрафников, юрист отмечал и любопытные случаи снятия судимости. Порой свободу осужденные бойцы возвращали себе в считанные часы. Например, совсем недолго числились проштрафившимися офицеры морской пехоты, попавшие в штрафбат 2-й ударной армии. Их разместили в лесу неподалеку от Кингисеппа. Поставили задачу на проведение разведки боем немецкой передовой и захват пленных. Федор Хорьков был при этом подразделении со своим заданием — в передовой медроте выявлять «самострелов». По плану, атака должна была начаться после артобстрела. Но опытные морпехи изменили план, бросившись вперед еще до конца обстрела. Хитрость удалась. Немцы почти не оказали сопротивления. Линия окопов была быстро захвачена штрафниками. Генерал-лейтенанту Федюнинскому они доставили пленного румынского майора, в числе других 14 пленных офицеров. Разведка боем полностью вскрыла систему огневых точек противника. Сразу после боя прибыл военный трибунал. Комбат доложил о выполнении задачи и предложил освободить весь переменный состав, как проявивших доблесть в бою. Федюнинский лично поддержал просьбу. Решением трибунала все офицеры морпехи были освобождены от наказания, пробыв в роли штрафников всего несколько часов. При этом ни один из штрафников не был даже ранен, настолько грамотно организовали атаку. Всем участникам боя вернули ордена и звания.
Йодом по блохам
Порой прокуратура предпочитала не губить судьбу солдата, осужденного за незначительный проступок, и дело против него прекращала. Особенно примечательный случай рассказал Федор Хорьков: он неожиданно спас сына писателя Леонида Андреева, автора «Розы мира». Дело на военнослужащего Даниила Андреева Федор Михайлович специально принес командиру 196-й стрелковой дивизии генералу Ратову. Выяснилось, что не годный к строевой службе Андреев служил продавцом военторга. Его обвинили в недостаче хлеба и сахара. Следствие выяснило, что сам голодавший Даниил не взял для себя ни крошки, а делился продуктами с истощенными детишками. Юрист сослался на приказ 0413, позволявший принимать особые решения по некоторым категориям дел. Ратов согласился с доводами и решил не наказывать молодого бойца, а дал ему шанс служить, переведя в похоронную команду. Сотрудники военной прокуратуры не имели на фронте никаких особых условий, делили с солдатами все тяготы окопной жизни. Незадолго до конца войны 24 апреля Федор Хорьков пишет, что «от блох мне посоветовали мазаться йодом…». Зато 1 мая в немецком городе Аккламм удалось разжиться чистым бельём, и это был наилучший подарок к празднику. В городке еще работал водопровод, и сотрудникам удалось помыться. А на следующий день в прокуратуру явился хозяин местного борделя с вопросом, можно ли его заведению продолжать работать? Его обсмеяли и выгнали. Записи о последних днях войны и первых послевоенных буднях содержат не описание весны и радость от Победы, а ставшую еще более тяжелой работу. «Бойцы несут посылки, в которых отсылают все, от ценностей до дряни, собранной на чердаках…» Борьба с этим явлением отнимает много времени. Особенная трудность — посещение бараков военнопленных, которых «боятся даже врачи», а следователям прокуратуры надо ежедневно брать показания для материалов будущего Международного трибунала. В декабре 1945 года Федор Хорьков был демобилизован. После войны работал следователем, прокурором, затем — адвокатом. Трудился во многих городах страны от Калининградской области до Якутии. В Арзамасе работал в коллегии адвокатов до 2001 года. Летом 2011 года Федора Михайловича не стало. Но он и сегодня разговаривает с молодым поколением со страниц фронтового дневника.
Александр КУРИКОВ.
Фото из открытых источников, скан дневника из личного архива автора.
г. Арзамас.
#газета #землянижегородская #возвращённыеимена #война #дневник #арзамас
