ВСЁ ПРОИСХОДИТ НА ЗЕМЛЕ
Валерий ШАРОВ
(Окончание. Начало в № 39)
Особые чувства вызвал у меня ученый-геофизик из Ленинграда Г. Иванян, который еще двадцать лет назад, в числе других пройдя все пробы, был готов к полету. Однако катастрофа, произошедшая в июне 1971 года с орбитальной станцией «Салют» и гибель трех космонавтов — В.Н. Волкова, В.И. Пацаева и Г.Т. Добровольского, резко приостановила путь исследователя в космонавты. Гурген в очередной раз, накануне своего пятидесятилетия, предпринял отчаянную попытку переломить судьбу — на этот раз вместе с журналистами. Успешно пройдя творческий конкурс и дойдя до стационара, он, к сожалению, не сумел преодолеть нелегкие барьеры испытаний. Увы, не удалось. Он покидал стационар, мужественно приняв очередной удар судьбы. Открыто улыбаясь остающимся еще на дистанции журналистам, желал всем успеха. А мне было отчаянно обидно за человека, столько лет идущего к осуществлению своей мечты. Но, видимо, ушло его время… Мы же, оставшиеся по эту сторону надежды, готовились к очередным испытаниям и верили каждый про себя в свою звезду удачи. Я покидал стационар 13 марта 1990 года. На следующий день должна была состояться Высшая экспертная комиссия и выдать заключение. По странной иронии судьбы месяц назад, 13 февраля, я вошел в эти стены. Заботливая Л.М. Филатова — терапевт из ИМБП — сказала тогда, что можно прийти и в более «счастливый» день. Но я почему-то не испытывал никакого трепета перед мистическим числом. Мной владело непонятное «олимпийское» спокойствие. Оно не поколебалось даже тогда, когда мне досталась «несчастливая» кровать — все лежавшие на ней до меня журналисты сошли с дистанции. Уходя, я мало думал обо всей этой чепухе и старался не думать вовсе о завтрашнем «судьбоносном» дне. Меня встретило ясное весеннее утро, и я вдруг вспомнил интересный разговор с психологом М. Новиковым. — Стремление человека в космос, — говорил он, — в большей мере связано с расширением внутренней географии, с желанием выйти за границы своей колыбели. Ведь возможности великих географических открытий никогда не давали покоя человеку. Ему недостаточно преодолеть земное притяжение, ему необходимо попробовать свои силы в неизвестных пределах Вселенной. Мозг человека подобен расширяющейся Вселенной, и там есть свои черные дыры, где сконцентрированы колоссальные сгустки энергии, для освобождения которой нужны крайние состояния. Выдающимися людьми становятся те, кому удается не покорить, а освободить эту энергию. Космос в значительной степени может способствовать этому.
А страх был!
Особый восторг вызвала перспектива попрыгать с парашютом. Кажется, не у меня одного. Ведь если о полете в космос мало кто мог раньше мечтать из-за недоступности этой профессии для простых смертных людей, то прыжок с парашютом был вполне возможен практически для любого человека, и многие мечтали о нем, как о вполне возможном. Естественно, предстоящие прыжки воспринялись с особым восторгом. Но тогда они были где-то далеко впереди, и кроме сладкой эйфории от предстоящего выхода в небо я никаких других чувств не испытывал. Прошло время, и вот однажды нам объявили: — Через две недели ваша группа вылетает в Феодосию на парашютную подготовку. По утвержденному плану каждый должен совершить по десять прыжков. Первые два с принудительным раскрытием. Остальные — затяжные, с открытием парашюта вручную. Перед отправлением туда прослушаете в Звездном несколько лекций и подберете необходимую амуницию… Таким образом, из далекого, абстрактного и какого-то бесшабашно веселого мероприятия прыжки с парашютом внезапно превратились в очень близкое, реальное и… далеко небезопасное дело. Вот это, все более нарастающее ощущение опасности по мере приближения назначенного срока я запомнил очень хорошо и хочу остановиться на нем подробнее. Это ощущение подогревали подробные, в деталях, рассказы бывалых военных летчиков и окружавших нас в Звездном городке космонавтов: о выбитых во время прыжков пальцах, сломанных ногах, нераскрывшихся парашютах и прочих ужасах, которые случались с ними или с их знакомыми во время прыжков. Эти кошмарные картины, только перенесенные на собственную персону, травили сознание не только с утра до вечера, но не оставляли меня и во снах. Масла в огонь подлил тренировавшийся тогда в нашей группе бывший гражданский летчик, а ныне космонавт Казахстана Толгат Мусабаев. — Честное слово, ребята, я не понимаю, как вы собираетесь прыгать и чем это может закончиться! — воскликнул он, узнав о сроках нашей подготовки к прыжкам, и сделал неестественно круглыми свои обычно узко-восточные раскосые глаза. — В ДОСААФе люди месяцами тренируются перед первым прыжком. Детально отрабатывают все его элементы. Подолгу учатся укладывать свой парашют. А вы всего две недели — и в небо. Да еще и затяжные у вас будут… Ну, не знаю, не знаю… Необычная для Звездного городка, неизменно шумная наша журналистская компания как-то притихла. Ребята ходили молчаливые, какие-то погруженные в себя. Я понял, что не один подвластен тревожным мыслям. Завершающим аккордом стало пришедшее дней за пять до первого прыжка известие, в котором говорилось о несчастье с опытнейшей парашютисткой из США. У нее не раскрылись ни основной, ни запасной парашюты. Она чудом осталась жива — только потому, что упала в болото. Но сильно покалечилась. А еще за день до отлета моя теща рассказала увиденный ею накануне необычный сон. Будто идет она вдоль какого-то высокого забора, за которым стоит высоченный дом. И на крыше этого дома, у самого края вдруг видит своего зятя. Я ей машу оттуда рукой, а она в ужасе начинает кричать, чтобы я отошел от края крыши. Но вместо этого я вдруг прыгаю вниз и падаю за забором. После чего теща пытается заглянуть за этот забор, дабы увидеть, что же стало с ее несчастным зятем, но ей это никак не удается. И тут она проснулась… И вот замечательным ранним майским утром мы стоим локоть к локтю на летном поле под Феодосией, подготовленные и полностью экипированные для своего первого шага в небо. Как-то сделает его каждый из нас. Все ли сделают? Инструкторы тщательно осматривают основной и запасной парашюты — правильно ли закрыты их клапаны? — а мы с тревогой следим за стрекочущим и уже рвущимся с земли вертолетом, который понесет нас в небо. — Направо, к вертолету, шагом марш! — командует старший по прыжковой подготовке подполковник Виктор Рень после короткого инструктажа. И сам спешит по разбегающейся от напора воздуха траве за нашей группой. Когда я последним из своих коллег-журналистов входил в салон вертолета, то свободным оставалось единственное ближнее к двери место — мои товарищи предусмотрительно расположились подальше от выхода. — Ой, придется прыгать первому! — молнией пронзила внезапная догадка, но тут же растворилась в потоке прокручивающихся в голове деталей предстоящего прыжка. Через несколько минут вертолет уже набрал высоту и вскоре вышел в зону выбрасывания. Прямо напротив меня с грохотом распахнулась дверь наружу. Мы летели на километровой высоте со скоростью около ста пятидесяти километров в час. Небо было синее, безоблачное и… очень тревожное. Вдали, чуть ли не на одном уровне с нами едва проступали в дымчатом утреннем солнце вершины Кара-Дага, а далеко-далеко внизу тоненькой ниточкой струилась дорога, ведущая к аэродрому. Нежно зеленели прорастающие овсом поля. Земля, конечно, была прекрасна в первых лучах набирающего силу солнца. Но она не манила. Это я помню точно! Одетый в легкий прыжковый комбинезон, чувствующий себя в воздухе, по-моему, лучше, чем на земле, Виктор Рень стоял у дверного проема и внимательно смотрел вниз. Неожиданно он повернулся к нам. Взгляд его пронзительных глаз заскользил по притихшим журналистам, и я почти физически ощутил, как каждый съеживался, вдавливался в сиденье и в себя от этого упирающегося в него неотвратимого клинка. Наконец он дошел до меня, сидящего к выходу первым, и на мне остановился. — Так и есть, — судорожно мелькнуло у меня в голове, — прыгать первым… В ту же секунду инструктор выбросил в мою сторону палец и поманил к себе. Затем положил на мое плечо руку и, пересиливая шум винтов, прокричал в самое ухо: «Пошел!» Утверждают, что вероятность разбиться при прыжке с парашютом куда ниже, чем попасть в автокатастрофу. В небе у тебя тройная система спасения. Во-первых, выброс основного парашюта — принудительно или вручную. Во-вторых, если это по какой-то роковой причине не произошло, имеется автоматический прибор, который выдернет его чеку на высоте 800 метров, сработав по перепаду атмосферного давления. И, наконец, если все это отказало (что почти невозможно), то на животе у тебя есть запасной парашют, легко открывающийся одним движением руки. Все это я прекрасно понимал умом, однако ничего не мог поделать с обволакивающим меня страхом, животным страхом за свою жизнь. А вдруг ничего не сработает. Ведь никто не поможет уже, когда со скоростью 50 метров в секунду будешь лететь — нет, свистеть, как говорят опытные парашютисты! — к земле. Но и не прыгнуть я тоже уже не мог. Слишком хотел испытать полет в небе. Слишком далеко зашел по дороге в космос. И еще — что же подумают сидящие за моей спиной и ждущие своей очереди коллегиконкуренты?! Потому, глядя не на такую страшную далекую землю, а только — в близкое голубое небо, я шагнул в набегающий поток… На третий день к нам подключилась небольшая ДОСААФовская группа. По их поведению, обращению с парашютом и небом сразу было видно — это очень опытные ребята. И вертолет они покидали значительно позже нас, на большей высоте, поскольку прыгали с большой задержкой раскрытия парашюта. И летали не на неуклюжих, как мы, «утюгах» ДУ-2, а на легких, очень маневренных «крыльях». Мое внимание в этой группе привлекла худенькая, лет двадцати, как мне показалось, девушка. При первой же возможности я подошел к ней и, помня свои неприятные ощущения, стал расспрашивать о страхе. — Вообще-то, я имею уже более полутора тысяч прыжков… — скромно начала она. Я был поражен, обескуражен. Боже мой, о чем я ее спрашиваю?! А моя собеседница совсем обыденно, как говорят, например, о съеденном на завтрак, продолжила: — …Конечно, боюсь. Страх присутствует до самого выхода из вертолета. Но это естественное состояние в подобной ситуации. Поэтому, когда меня спрашивают, боялся ли я, честно признаюсь: «Да, бывало и страшно». И ничего постыдного в этом не вижу. Важно не появление или его отсутствие, а подходящий способ преодоления тревожного состояния с пользой для себя. Где-то расслабиться или отвлечься. Где-то, наоборот, действовать решительно, с полным напряжением умственных и физических сил. А в какой-то ситуации лучшую службу может сослужить разумное объяснение происходящего.
Послесловие
Готовившимся к космическому полету журналистам по разным, не зависящим от них причинам, не пришлось слетать в космос, но Валерий Шаров получил удостоверение космонавта-исследователя. За свою творческую биографию он написал несколько книг о космосе и космонавтах. В 2014 году его не стало.
#газета #землянижегородская #космос #журналистика #чтение
