Я ПЛЕННЫЙ ГЕНЕРАЛ, А НЕ ИЗМЕННИК
Долгое время о судьбе командира 5-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения 33-й армии Резервного фронта генерал-майоре Иване Преснякове ничего не было известно. Ходили лишь слухи: попал в плен в Вяземском котле… пропал без вести в октябрьских боях 1941 года… убит в окружении… Но верилось, что мы всё-таки узнаем о его судьбе. Несколько лет назад в нашей газете прошли первые публикации об Иване Андреевиче. С того времени у нас появилось больше информации. Поэтому возвращаемся к военному пути генерала, сейчас самое время: отмечается 80-летие формирования дивизий народного ополчения, одной из которых он командовал. Напомним, Иван Пресняков — наш земляк, уроженец Починковского района. О генерал-майоре вспоминает его сослуживец Сагит Абдуллович Тазетдинов в рукописной книге «От смерти к жизни». Сагит Абдуллович был с Иваном Андреевичем в фашистском плену.
В Могилёвском лагере многие административные должности занимали русские военнопленные. Одни из них использовали своё положение для того, чтобы оказывать посильную помощь товарищам по несчастью, другие (таких, разумеется, было меньшинство) потеряли веру в победу Советской армии. Они, будучи в тайниках своей души людьми подленькими, беспринципными людьми, у которых шкурные интересы преобладали над всеми другими, начинали подлаживаться к новым условиям, надеялись построить благополучно жизнь при немцах. Именно такой мерзавец занимал пост начальника лагерной полиции. Бывший старший лейтенант Иванов. Думаю, что фамилия у него была вымышленной, такие типы умели заметать следы. Очень быстро он сумел «сориентироваться», рьяно сотрудничал с немцами и даже мечтал о карьере. Иногда он заходил к нам в комнату и делился своими соображениями. Однажды проговорился: дескать, если и дальше так удачно пойдут его дела, то к концу войны он может стать командиром дивизии. Глаза Преснякова при этих словах презрительно и гневно сверкнули. Невзирая на то, что Иванов, как начальник полиции, был властен в его жизни и смерти, Иван Андреевич дал резкую отповедь предателю. — А вы знаете, молодой человек, что всякая монета имеет две стороны? Иной ставит на орла, а выпадает решка. Неплохо бы вам об этом подумать… Вместо того, чтобы помогать товарищам, попавшим в беду, вы смеете думать о своем благополучии. Неужели не стыдно? Иван Андреевич ненавидел фальшь, ложь и открыто, не считаясь с мнением вышестоящих, выступал против несправедливости, причём очень горячо, страшно, подчас себе во вред. Небольшого роста, скорее, невзрачный, он имел огромную внутреннюю силу, перед которой пасовали даже фашисты. Помню один характерный случай на прогулке. Произошёл он в марте 1942 года. Мы шли между бараками и ещё издали увидели начальника лагеря фонбарона Клайбена или Крайдена (точно не помню), старика лет 70, важного помещика из Восточной Пруссии в чине майора. Не дойдя до него нескольких шагов, Пресняков повернулся и остановился сбоку дороги, заложив руки за спину. Майор, остолбеневший от такого непочтительного отношения, свирепо закричал: — Почему не приветствуете начальника лагеря?! Иван Андреевич спокойно сделал поворот на 180 градусов и сказал переводчику: — Передайте начальнику лагеря, что он только майор, а я генерал-майор. Не я его должен приветствовать, а он меня. Фон-барон обомлел от такой дерзости, а затем начал неистово браниться…
* * *
Военнопленных кормили одно время совершенно несолёной пищей, что приводило к цынге, нарушению правильного обмена веществ в организме. Иван Андреевич приложил немало усилий, чтобы через своих людей достать текст Женевского соглашения от 1926 года за подписью заместителя наркома иностранных дел т. Литвинова, где был особый пункт о содержании военнопленных. Опираясь на это соглашение, Иван Андреевич написал протест начальнику лагеря, в котором в резкой форме говорилось о недопустимости такого отвратительного питания. Протест подписали пять человек: сам Пресняков, полковники Прудников, Медведев, подполковники Горношевич, Северюхин и Тазетдинов. Через врача этот протест вручили начальнику лагеря. На второй день часов в 11 вечера всем подписавшим протест приказали собрать вещи и ждать. Это ожидание было не из приятных. Так отправляли в штрафной лагерь, в карцер и на расстрел. Иван Андреевич посмотрел на наши помрачневшие лица. — Вот что, друзья, — сказал он. — Что бы не случилось, помните, все мы — старшие офицеры Советской армии. Держитесь достойно. Никакого унижения, никаких просьб о пощаде. Мы простились с товарищами и друг с другом — всё могло случиться. Наконец, томительное ожидание кончилось. Явился унтер-офицер и приказал спуститься в тёмный подвал, который днём служил столовой. Здесь нас выстроили в шеренгу около стены. Вошёл штаб-фельдфебель с двумя автоматчиками и переводчиком — бывшим советским лейтенантом, немцем Поволжья. Фельдфебель сделал перекличку, а потом, достав из кармана наш протест, спросил: — Вы писали это заявление? Получив утвердительный ответ, он продолжал: — Вы, коммунисты, вздумали требовать соли, а знаете, как обращаются с нашими пленниками в Советской России? Над ними жестоко издеваются, вырезают пятиконечные звёзды на лбу, груди, без разбора расстреливают. А вы требуете хорошего отношения к себе, хорошего питания! Вас в России считают изменниками, вы там совершенно не нужны. И тут же прочитал резолюцию на нашем протесте, где приказывалось оставить нас на трое суток без хлеба. Иван Андреевич, выждав, когда переводчик закончит, отчётливым, резким, не допускающим возражения тоном сказал: — Я пленный генерал Советской армии, а не изменник, как вы назвали нас. Вы — фельдфебель, низший чин и не имеете права разговаривать с нами в такой грубой форме, да ещё по вопросам, которые вы разрешить не в состоянии. Я требую, чтобы нашим заявлением занялись начальник лагеря или тот, кому этот лагерь подчинён. Фельдфебель, услышав перевод, даже растерялся. Смелость, командирский тон генерала подействовали на него, как ушат холодной воды. Куда делась вся важность эсэсовца! Они ведь были храбрыми с людьми беспомощными, обессилевшими. Человек с сильной волей, железным характером всегда страшил их. Фельдфебель что-то тихо сказал переводчику, тот перевёл: — Завтра соль будет, но начальник лагеря просил вас больше такие протесты не писать. «Просил!» Мы с восхищением смотрели на генерала. Вот у кого нужно учиться стойкости и бесстрашию! Кончилась вся эта история тем, что в рацион стали добавлять соль, а на нашем протесте начальник лагеря написал: «Очередная провокация коммунистов».
* * *
В лагере Кальварач наших трёх генерал-майоров — Преснякова, Наумова и Данилова — поместили отдельно от нас с тем, чтобы они меньше встречались с другими военнопленными. Но в скором времени встреча произошла, да ещё какая. В июле 1942 года эсэсовцы торжественно готовились к приезду какого-то высокопоставленного немецкого генерала — командира корпуса. Прибыв в лагерь, важный гость прежде всего потребовал, чтобы ему представились советские генералы. Очевидно, чувствовал себя этаким маленьким наполеончиком, ему хотелось разыграть спектакль на тему: «Встреча победителя с побежденными». Всех военнопленных, тысячу с лишним человек, выстроили во дворе. Первым подошёл генерал-майор Наумов и совершенно неожиданно для всех каким-то подхалимским голосом отрекомендовался: — Бывший фельдфебель царской армии Наумов! Ропот негодования прошёл по рядам. Вот когда он раскрыл свои карты — трус и изменник, хочет заслужить расположение фашистов, отрекаясь от своей службы в советское время. Метнув на Наумова гневный взгляд, Пресняков подошёл к немецкому командиру корпуса и отчеканил: — Командир дивизии генерал-майор Советской армии Пресняков. Также представился генерал Данилов, старый честный воин. Поведение Наумова, очернившего звание советского генерала, возмутило всех нас. Позже мы узнали ещё многие позорные подробности его жизни. Оказалось, что в начале войны, когда немецкие войска вошли на Украину, Наумов бросил свою дивизию на произвол судьбы, а сам на легковой машине, сделав чуть ли не 500 километров, уехал в Киев, к семье. После того, как немцы заняли столицу Украины, Наумов, окончательно перетрусивший, нанялся дворником, сменив генеральский мундир на грязный фартук, оружие — на метлу. Но недолго пришлось подметать этому отъявленному трусу тротуары. Кто-то узнал его, и немцы отправили «храброго» вояку в лагерь. Дальнейшая судьба Наумова явилась логическим завершением всей его постыдной жизни: как только сформировали власовскую армию, он перешёл на службу к предателям Родины.
* * *
Расскажу ещё об одном случае, которым была отмечена дорога в новый лагерь. На станции Борисово всех военнопленных вывели из вагонов для получения хлеба. Паёк выдавал какой-то рослый черноглазый и черноволосый человек. Протягивая кусок хлеба, он одновременно ударял по лицу очередного военнопленного, сопровождая всё это бранью и проклятиями в адрес советской власти и коммунистической партии. В сторонке стояли немецкие офицеры и хохотали, забавляясь бесплатным спектаклем. Но их развлечение прервал Иван Андреевич. Он, как только заметил безобразное поведение негодяя, тут же вышел из строя и подойдя к новоиспечённому полицаю, слишком рьяно выслуживающемуся перед фашистами, своим властным, не терпящим возражения голосом, приказал: — Немедленно прекрати битьё! Не то я сейчас же доложу немецкому командованию. Кто тебе дал право, негодяй, издеваться над военнопленными? Обер-лейтенант, стоящий рядом, увидев генеральскую форму Преснякова и узнав, о чём он говорит, тут же отвесил несколько пощёчин полицаю и распорядился, чтобы тот выдавал хлеб без драки. Глядя на перетрусившего, поникшего, точно побитая собака, мерзавца, военнопленные не могли удержаться от смеха. «Что, холуй, перестарался? Заслужил любовь хозяев? Отблагодарили по морде?» — слышались насмешливые восклицания. Полицай свирепо поглядывал на советских офицеров, но рукам воли не давал и прикусил язык.
* * *
Очень по душе пришёлся всем вот такой случай. Летом 1942 года в лагерь прибыл капитан вермахта. Это был вылощенный офицер, с массивными золотыми перстнями на холеных аристократических руках. Как-то он приказал собрать всех старших офицеров во дворе лагеря, повесил карту мира и стал разъяснять, как победоносно шагает по земному шару Германия, как ещё успешнее пойдут её дела, когда армия оснастится чудо-танком, носящим название «тигр». — Скоро «тигры» появятся на Восточном фронте, — сказал в заключение капитан. — Перед ними ничто устоять не может, и война очень быстро закончится победой немцев. Когда оратор с пафосом произнес эти слова, замолчал, Пресняков встал и как всегда отчётливо и спокойно сказал: — Господин капитан, «тигры», как известно, водятся только в жарких странах. На Восточном фронте они не оправдают возлагаемых на них надежд: холодный климат придётся «тиграм» не по нраву…
Сагит ТАЗЕТДИНОВ.
Рукопись документальной повести «От смерти к жизни» хранится в архиве Оренбургского областного краеведческого музея в машинописном варианте. А мы сегодня знаем, что генерал-майор Иван Пресняков погиб в плену. Он был расстрелян вместе со своими товарищами после неудачного побега.
#газета #землянижегородская #возвращенныеимена #война #память #плен #генерал
