ЦЕЛЫЙ ВЕК В КАРМАШКЕ СО СКЛАДКОЙ
В каждой семье есть вещи, которые нами ценимы и о которых можем долго рассказывать потому, что с ними связаны разные истории. Газета предложила читателям заглянуть в шкафы, на книжные полки, в шкатулки с украшениями, в ящики с инструментами и рассказать о домашних реликвиях. Так получился конкурс «Вещица с историей». Он важен не столько для нас, взрослых, сколько для наших детей и внуков. Давайте прочитаем вместе семейные были.
Это платье помню столько, сколько себя. Мама говорила, что его сшила мне бабушка, но вот вопрос: какая? За давностью лет если не многое, то кое-что стерлось из памяти. Но знаю точно: мне надели его до того, как исполнился год. Значит, этому лоскуту шелка с рукавами и кармашком чуть больше шести десятков лет. Родом он из конца 50-х годов прошлого века.
Мой отец Юрий Дмитриевич был военным, а мама — радисткой там, где отец был военным. Когда на свет появилась дочь, родители решили демобилизоваться и перебраться из холодного Якутска на родину главы семьи — в Горький. Отец, кстати, коренной нижегородец, родившийся немногим позже Октябрьской революции, никогда не называл город именем писателя, только — Нижний. «Помню Нижний, приедем в Нижний, изменился Нижний…» Так, видимо, было привычней, а вовсе не потому, что он не любил пролетарского литератора. Отец был великим книгочеем, и кроме книг из «Когиза» — книжного магазина на Караваихе, прочитал всю районную библиотеку имени Шевченко, и заведующая лично привозила ему тяжелые томики из других. Так вот, мне год, я стою на столе в палисаднике во дворе деревянных двухэтажных домиков на стыке улиц Белинского и Кулибина именно в этом платье. Из открытой двери длинного узкого темного коридора на улицу тянет керосином, у деревянного туалета в глубине двора на траве и земле снежно-белая пороша – хлорка, и резкий удушающий запах ударяет прямо в ноздри. Весь в цвету старинный, как и большинство обитателей трех домов, куст сирени. Кошки мяучат. Трамвай стучит по рельсам за досчатым забором. А над всем этим миром изо дня в ночь, из ночи в день шум станков чулочно-носочной фабрики имени Клары Цеткин, ее огромные окна светятся прямо над нашей крышей. Засыпаю и просыпаюсь под стрекот вязальных машин в игрушечной квартире своей бабушки Евгении Ивановны Беляевой: метр на метр прихожая с рукомойником, керосинкой и дверкой печки, комната со слониками на диванной полке, две узких высоких вазы бледно-зеленого стекла на комоде, кровать с подзором и вышитой накидкой на подушке. Еще одна комнатка с электроплиткой на столе и узенькой бабушкиной кроватью. Конечно, эта картинка не из годовалого детства, она сложилась за десяток лет, бабушка ушла в начале 1970-х. Но мой ранний Нижний именно такой — с запахами керосинки, хлорки, зверинца в садике Пушкина, стуком трамваев и вязальных станков. А как же платье? Где оно? Здесь, на другом фото, надето на куклу. Уже во взрослой жизни пыталась надеть это платьишко на своих маленьких дочерей, но никогда ничего не получалось: головы не пролезали, руки не протискивались. И их куклам наряд тоже не достался. Может быть, поэтому темный шелк сейчас холодит мне ладонь. Рассматриваю оборку и аккуратные мелкие шовчики, на кармашке складочка. Нет, все-таки это работа Евгении Ивановны. Она была известной в Нижнем Новгороде модисткой — шила барышням корсеты, а их родительницам бюстгальтеры. Такие мастерицы очень ценились модницами во все времена. Корсет носили и в эпоху готики, и Возрождения, и барокко. В XIX веке он начал меняться под напором врачей-гигиенистов, уж очень вредной была для женского здоровья жесткая утяжка. В начале XX века, в молодость бабушки — она родилась по моим подсчетам в 1896 году — корсет разделился на пояс и верх, но многие уважающие себя дамы предпочитали прежний вариант и считали невозможным выходить без него в люди. Так что ремесло модистки было востребовано и позволило молодой мастерице-вдове в одиночку поднять двоих сыновей и пережить войну, когда оба ее мальчика ушли на фронт. В наследство от бабушки мне осталась и дожила до нынешней поры только одна, но так понимаю, самая ценная для нее вещь — полотняный мешочек с инструментом и металлическими шайбочками — не знаю, как их точно назвать — для проколов и фиксации шнуровки на корсетах и поясах. Мне не довелось научиться его использовать, а мама умела: все детство и юность я щеголяла в обновах со шнуровкой, мама вставляла ее везде — в платья, блузки, летние ситцевые безрукавки, благодаря чему во дворе и в классе меня считали модницей. Наверное, тогда я была в бабушку: она считалась красавицей и щеголихой. Ходила только на каблуках. Была членом коммунистической партии и всегда повторяла моим родителям: «Меня похоронит партия», конечно, хоронили сыновья со снохами. По пятницам она ходила на Малую Ямскую играть в преферанс, и когда за полночь возвращалась домой, это слышала вся площадь Лядова, Краснофлотская и Белинка. Стук ее каблучков по каменной мостовой раздавался на всю округу. Брат моего деда утверждал: все жители проверяли часы — половина первого ночи, Женечка Беляева возвращается с преферанса. Что интересно, мой отец в карты не играл. А бабушка после гибели мужа больше не вышла замуж, на комоде у нее всегда стояла фотография моего деда Дмитрия Ивановича. Но детское платье… Платье с кармашком и оборочкой у горла… Кто же шил его? Может быть, всетаки другая бабушка, Анна Антоновна Шабанова, от которой меня увезли из Якутии, и предназначалось оно не для носки, а на долгую память, как и получилось? Моя мама Надежда Николаевна из большого рода, начало которому положил политический ссыльный Дормидонт Шабанов, женившийся на якутке Татьяне. Эта семья была одной из пяти присланных семей политических ссыльных на берег реки Лены, где они должны были основать станок на новом Якутско-Иркутском тракте. Они его основали, он долгое время носил название ближайшей якутской деревни Мухтуя. В советские годы здесь вырос город Ленск. Потомки основателей, к которым причисляю и себя, до сих пор живут там. Это род моего деда. Жену он нашел себе под стать: тоже из семьи политссыльных, работавших на приисках под Иркутском. Бабушка моя сантиментов не признавала, но всегда держала в кармане фартука карамельки для внуков — своих и соседских. Она попадала из ружья белке в глаз, рулила любой лодкой, скакала на лошади, знала законы тайги, одна ходила в орешник. Все ее шестеро детей были обучены тому же. Хорошо помню ее, хотя при ее жизни бывала в Ленске всего-то раза три. Вот она у печи, варит варенье из голубицы: в одной руке ложка с длинной ручкой, в другой папироса «Север», она мешает ягоды в тазу и кричит внукам: «Кабысдоха накормили?» Всех собак в доме она всегда называла Кабысдох — и никак иначе. Она тоже родом из самого конца XIX века. В войну одна пекла хлеб для всего городка. Месила вручную тесто в огромных чанах, ставила в печь тяжелые противни. Мама моя, вспоминая военное детство, говорила, что выжили только благодаря корове и брюкве с огорода, о хлебе речь не шла. А дядька рассказывал, что вернувшись с фронта, застал мать худой, совсем высохшей, такой она и была до старости. В самой светлой комнате бревенчатого дома у окна стояла швейная машинка Зингер. Может быть, на ней сострочено это детское платье? Не исключено. Любопытно: ни я, ни мои дочери шить не умеем, как и вязать, вышивать. Зато двое из нас лихо управляют байдаркой. И все предпочитаем кроссовки каблукам. Мы все любим свой Нижний, хорошо его знаем, с закрытыми глазами выведем вас из любого проулка верхней части города. На днях четырехлетняя внучка вместо меня ответила пассажирке в троллейбусе: «До Свободы всего пять минут». И вот о чем я сейчас подумала: а что достанет моя внучка, вспоминая обо мне. Пора учиться шить.
Елена БЕЛЯЕВА.
Конкурс «Вещица с историей» продолжается. Рассказы о семейных реликвиях, подкреплённые фотографиями, принимаем по электронной почте zeml.nn@ya.ru или по адресу 603006, Нижний Новгород, улица Максима Горького, 151 Б, помещение 5.
#газета #землянижегородская #конкурс #вещица #история
