Где водою сморена смородина
Его знали как комсомольского поэта. Поэзия его была могучей, основательной. Он был кержак, в нем старина боролась с современностью. Иногда она побеждала, хотя нельзя упрекать автора в поклонении старине. Просто кержацкие корни диктовали ему образ жизни. Он был всегда прям и честен, говорил то, о чем другие молчали. Его поэзию признали кулацкой. А как он мог отречься от того, на чем был воспитан? Как же он, вдруг, стал комсомольским поэтом? Что, эту кулацкую жилку в нем не распознали бдительные современники? Не выявили вовремя?Он писал стихи о своих современниках. Начинал в горьковской «Ленинской смене» и продолжал в Ленинграде. Заблуждался? Скорее, сравнивал… Ему нравилась трудовая молодежь, выбирающая свой путь в жизни. Он воспевал ее, не забывая и о своих кержацких корнях.Борис Петрович Корнилов разделил судьбу тысяч людей, попавших в жернова репрессий…
К 15-й годовщине Октября на киностудии «Ленфильм» готовили к выходу кинокартину «Встречный». Хотя и название романтическое, и фильм был о молодежи, но встречным был план, который брал коллектив завода в дополнение к государственному.
Вся кинофабрика болела за картину, а особенно руководитель группы, старый большевик Адриан Пиотровский. Считалось, что ленинградские кинематографисты как бы включались этим фильмом в трудовую пятилетку — становились ее героями.
Но какой же фильм без хорошей песни, которую должна подхватить вся страна? По замыслу к фильму требовалась песня маршевая, задорная, полная рабочего энтузиазма.
Адриан Пиотровский предложил пригласить для ее написания молодого комсомольского поэта Бориса Корнилова. Дарование у этого поэта было самобытное, яркое, наполненное силой молодости. Он ведь и сам по рекомендации укома комсомола, оставив глухое прикерженское село, где рос, уехал в Ленинград на учебу. Здесь сразу же привлек к себе внимание певучими, задиристыми стихами.
Борис Корнилов согласился написать песню, хотя никогда этого не делал. Но надо дерзать, пробовать, убеждал его старый большевик.
Через несколько дней слова были готовы:
Нас утро встречает
прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
Написать музыку попросили молодого композитора Дмитрия Шостаковича. Через многие годы он признается: «Я считаю Бориса Корнилова выдающимся нашим поэтом. Любил и люблю его произведения».
Фильм, как и полагалось, вышел к юбилею, и вся страна запела:
Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня!
На пять последующих лет имя Бориса Корнилова стало популярным, а потом…
О поэте суждено было забыть. Навсегда.
Песню петь продолжали, но в сборниках было указано только имя композитора.
Борис Петрович Корнилов, как уже было сказано, разделил судьбу тысяч соотечественников, попавших в жернова репрессий.
В дом Корниловых пришли первые письма. «…Борис Петрович восстановлен в правах члена Союза писателей…» Из загса Куйбышевского района Ленинграда поступило свидетельство о смерти. В графе «Причина смерти» стоял прочерк.
И всё, успокоиться бы землякам. Больше никто косо не смотрит на мать поэта, сестру Александру Петровну.
Но где-то в архивах лежало дело поэта…
Дело Корнилова начиналось документом, который, по существу, и вынес ему приговор. Один из издателей написал отзыв на его стихи:
«Ознакомившись с данными мне для анализа стихами Б. Корнилова, могу сказать следующее. В стихах много враждебных нам, издевательских над советской жизнью, клеветнических и т. п. мотивов. Политический смысл Корнилов выражает в прямой, ясной форме, протащив их под маской «чистого лирического» стихотворения, под маской воспевания природы и т. д. Несмотря на это, враждебные контрреволюционные мотивы в целом ряде случаев звучат совершенно отчетливо и недвусмысленно.
Они отчетливо прорываются во многих стихотворениях, они являются лейтмотивом некоторых стихотворений целиком…»
Борис Петрович Корнилов был арестован 20 марта 1937 года, а через год расстрелян.
После смерти «вождя народов» его реабилитировали одним из первых, не найдя в деле состава преступления.
Вот этим делом и заинтересовался семеновский краевед Карп Васильевич Ефимов. Именно оно могло содержать страницы биографии поэта, которые долгое время были неизвестны. И началось хождение по мукам.
Ответы на большинство запросов приходили отрицательные: «Ничего не известно», «Допуск не разрешен», «Все возможное сообщено родственникам». Так продолжалось до тех пор, пока очередное письмо краеведа не попало в руки генерала, земляка поэта.
И вот Карп Васильевич Ефимов держит в руках «Следственное дело № 23229 по обвинению Корнилова Бориса Петровича».
В первый же день ареста его допросили.
«Вопрос: Следствие располагает данными о том, что вы до момента ареста вели контрреволюционную работу. Дайте показания по этому поводу.
Ответ: К советской системе я относился отрицательно. В беседах с окружающими я высказывал свои контрреволюционные взгляды по различным вопросам политики партии и советской власти.
Подвергал контрреволюционной критике мероприятия партии и правительства в области коллективизации сельского хозяйства, искусства и литературы и др. Кроме того, я являюсь автором ряда контрреволюционных литературных произведений, к числу которых относятся: «Елка», «Чаепитие», «Прадед». Во всех этих произведениях я выражал сожаление о ликвидации кулачества, давал контрреволюционную клеветническую характеристику советской действительности и восхвалял кулацкий быт.
Эти контрреволюционные произведения я читал среди писателей, артистов и художников».
За такое «признание», добросовестно выдуманное тем, кто вел допрос, Корнилова могли расстрелять в тот же день. Но надо было выждать время, пока улягутся страсти и все знавшие поэта не убедятся, что он действительно «враг народа».
20 февраля 1938 года состоялось закрытое судебное заседание выездной сессии Верховного суда.
Суд был скор:
«Приговорить подсудимого Корнилова Бориса Петровича к высшей мере наказания — расстрелу — с конфискацией всего принадлежащего ему имущества.
Приговор окончательный… подлежит немедленному исполнению».
В архивной справке, которую получил Карп Васильевич Ефимов из управления КГБ по Ленинградской области, значилось:
«…Как установлено, с июля 1937 года лица, приговоренные к высшей мере наказания, захоранивались в районе Левашовской пустоши под Ленинградом. В настоящее время свободный доступ на кладбище пока не производится».
Только в апреле 1990 года тайна Левашовской пустоши перестала быть тайной.
…Шестая остановка электрички, идущей с Финляндского вокзала, — Левашово.
Пустошь эта обнесена зеленым забором. На месте братских могил — только колышки. 46771 человек покоится под ними. Один из них — Борис Корнилов.
Карп Васильевич Ефимов привез из Семенова крест и мемориальную доску. С трудом удалось убедить кладбищенское начальство, чтобы оно разрешило установить ее… в виде исключения.
По приезде домой Карп Васильевич записал в одной из своих многочисленных тетрадок, в которые заносил все, что касалось поиска документов о поэте-земляке:
«Перед первым захоронением в 37-м кладбищенской команде поручили вырыть яму. Землю из нее разровняли. Когда привезли первых расстрелянных и бросили в яму, то трупы засыпали землей, взятой рядом. Благодаря такой рационализации всегда была готова яма для следующего поступления.
Замечу, что всего в десяти километрах от Левашовской пустоши находится знаменитый Разлив с ленинским шалашом».
Большой поэт всегда пророк. Был таковым и Борис Корнилов.
…Мы на Керженце, на реке,
Где моя непонятная родина…
…Эта русская старина,
Вся замшенная, как стена,
Где водою сморена
смородина,
Где реке незабвенность
дана, —
Там корежит медведя она,
Желтобородая родина,
Там медведя корежит
медведь.
Замолчи!
Нам про это не петь.
Не петь… Не дали. Эти строки Борис Корнилов написал в двадцать лет. Будто чувствовал…
Одно хорошо — вернулся поэт. И приняла его Родина. Страна должна была его забыть, а Родина помнила. Всегда!
Вячеслав ФЕДОРОВ.
Фото автора.