«Держитесь до последнего. Мы вас не забудем»
В одном из номеров за 1956 год была помещена статья «Das Drama von Leskino» («Драма в Лескино»), где описывался последний бой русского лыжного батальона. Статья была написана участником тех событий не предвзято, с уважением к храбрости противника и рассказывала о малоизвестном эпизоде войны. Собственно, с этой публикации и начался поиск неизвестных солдат неизвестного лыжного батальона.
Для начала фрагменты из этой статьи:
«Это было в конце февраля 1943 года. 35-я пехотная (немецкая. — Ред.) дивизия находилась на позициях северо-восточнее Гжатска. Подготовка к отступлению со Ржевского выступа, которая получила кодовое название «Скачок Буйвола», была почти завершена. Отступление должно было начаться 3 марта. Имелась информация о том, что русские готовились к крупной наступательной операции. Было совершенно ясно, что враг, зная о готовящемся отступлении 9-й и 4-й армий, нанесет мощный удар в направлении Гжатска в самые последние минуты перед нашим отходом.
22 февраля русское наступление началось, и центром его тяжести стала деревня Воробьево.
26 февраля случилось неожиданное. Утром этого дня пришло сообщение с командного пункта дивизии, что в деревню Лескино просочились русские лыжники.
…Радиоразведке удалось, при помощи приданного батальону связи переводчика, перехватить сообщение русского гвардейского лыжного батальона, которое было передано открытым текстом и из которого следовало, что русский батальон находится в Воробьево. Это породило смятение. По нашим сведениям, враг был только в Лескино, а в Воробьево находится 3-й батальон
111-го гренадерского полка. А тут оказывается, что враг еще и в Воробьево.
Очевидно, враг принял Воробьево за Лескино. Это предположение подтвердила следующая радиограмма: «Находимся не в Воробьево, а в Лескино, мы ошиблись».
Эта и следующие перехваченные радиограммы длились 3-4 минуты.
…События развивались драматически. Наша батарея открыла огонь. Враг в Лескино осознал грозящую ему опасность и запросил у командования разрешения отойти. Ответ был таков: «Продержитесь до темноты, подкрепления подойдут».
Запросы русских о поддержке артогнем остались без удовлетворения. Зато враг сообщал о своих больших потерях в Лескино.
Драма в Лескино подходила к своему скорому концу. Последняя радиограмма защитников Лескино: «Нас осталось 3 радиста и 1 связной. Можем ли мы пойти на прорыв?» После ответа: «Держитесь! Назовите ваши имена! Будьте героями!» — обе радиостанции замолчали.
В Лескино потом обнаружили тела 320 убитых солдат русского лыжного батальона, 30 пленных взяли севернее деревни. Целый батальон был уничтожен в храбром оборонительном бою.
Радиоперехват существенно облегчил нашу контратаку».
Пистолет, направленный на Москву
В декабре 1941 года немецкие войска, отброшенные в результате контрнаступления под Москвой, заняли позиции в 20-30 км восточнее города Гжатска. Красная армия не смогла продолжить контрнаступление и остановилась перед укрепленными рубежами противника. С декабря 1941 года по февраль 1943-го в 180 километрах от Москвы шли непрекращающиеся бои с врагом. Целью тех боев было освобождение Гжатска и дальнейшее наступление на запад, ликвидация образовавшегося Ржевского выступа. Сменявшие друг друга дивизии Красной армии ежедневно теряли сотни и тысячи человек. Наступление в районе Гжатска значительных успехов не приносило…
Успехи советских войск на других направлениях вынудили немецкое командование в марте 1943 года организовать постепенное отступление.
Получив данные об отступлении противника, командование 5-й армии предприняло меры по его преследованию — в бой вводились все имеющиеся на передовой силы. Боевой приказ получил и лыжный батальон 29-й гвардейской дивизии, который был сформирован в дни жестоких боев под Москвой. На батальон возлагали большие надежды в будущих боях. Личный состав встал на лыжи, научился маневрировать и атаковать.
Комдив 29-й гвардейской стрелковой дивизии А. Т. Стученко в своих воспоминаниях пишет:
«29-я гвардейская по-прежнему седлает Минскую автостраду в ста семидесяти километрах от столицы. В начале февраля получаем приказ готовиться к наступлению. К этому времени для войск Западного фронта создалась весьма благоприятная обстановка. Войска нашего правого соседа — Калининского фронта — угрожающе нависли с севера над флангом вражеской группировки. С юга так же грозно нависли над противником войска Брянского и Центрального фронтов. Успешное их наступление поставило бы немецко-фашистские войска на ржевско-вяземском плацдарме перед угрозой неминуемого окружения. Правда, фашисты пока не собирались оставлять этот опасный выступ. Три лучшие немецкие дивизии составляли первую линию его обороны. Гитлер заявил, что ржевско-вяземский плацдарм — это «пистолет, направленный на Москву», и требовал удерживать его во что бы то ни стало, до последнего солдата.
Мысль, что противник уже начал отход, овладела руководством Западного фронта, командующим 5-й армией и, конечно, их штабами настолько, что нам просто не стало житья. Через каждые два-три часа из штаба армии, а то и из штаба фронта слышалось:
— Вы что сидите? Противник давно начал отход, а вы спите… Немедленно переходите в преследование!
Мы давали сигнал передовым частям, те устремлялись вперед и тут же попадали под такой плотный огонь, что двигаться дальше было невозможно. Мы засекали огневые точки и убеждались, что вся огневая система противника осталась без изменений. А раз так, то, значит, у него все на месте и никуда он не собирается отходить. Наоборот, немцы, опасаясь нашего прорыва, стали еще больше укреплять свои позиции.
После донесения о неудавшемся «преследовании» нас оставляли на несколько часов в покое, а потом все повторялось снова. Особенно эти эксперименты были тягостны ночью. За несколько дней нас настолько издергали, что пришлось подумать над тем, как все-таки сохранить силы на случай настоящего наступления.
Выход нашли такой: на всем фронте дивизии организовали и посадили в траншеи небольшие огневые группы с пулеметами, а то и с орудием. Как только из штаба армии или фронта поступал очередной разнос, что противник ушел, а мы спим, дежурный по штабу дивизии подавал сигнал. Все огневые группы тотчас открывали стрельбу. Всполошенные немцы, принимая это за наступление, начинали отвечать всеми своими огневыми средствами, вплоть до тяжелой артиллерии. Через несколько минут такой перепалки специально посаженные наблюдатели, засекая стреляющие огневые точки противника, уже докладывали после краткого анализа прямо в штаб, в разведотдел:
— У противника все на месте.
Но вот случилось событие, которое опять надолго всех всполошило. На участке соседней 144-й дивизии добровольно перешел на нашу сторону фельдфебель. На допросе он показал, что в ближайшие день-два на гжатском направлении начнется отход немецко-фашистских войск, а некоторые части якобы уже ушли на Гжатск. Этот перебежчик вообще испортил нам всю жизнь. Стало твориться что-то невообразимое. Каждый час нас, комдивов (корпусов тогда у нас не было, и дивизии непосредственно подчинялись командарму), обвиняли в незнании обстановки, в преступной медлительности и других смертных грехах.
Командующий Западным фронтом генерал-полковник И. С. Конев решил двумя стрелковыми дивизиями, 29-й гвардейской и 352-й перейти в наступление и захватить город Гжатск.
Шли ночью в суровую февральскую вьюгу. Дороги превратились в сплошные сугробы. Сильный ветер слепил снегом глаза, сбивал с ног. Трудно в такую погоду шагать с полной боевой выкладкой, тянуть за собой санки-лодочки, тяжело нагруженные патронами, минами, пулеметами. И все же дивизия образцово совершила марш, сосредоточившись в новом районе в сроки, установленные командованием.
Вместе с частями дивизии лыжбат совершил поход в район предстоящего прорыва. Он составил резерв первой очереди комдива как наиболее подвижный.
Обрадовало решение командарма придать нам 153-ю танковую бригаду. Но когда я увидел, какими машинами она была укомплектована, радость сменилась разочарованием. Это были «двухэтажные» (так мы их называли) устаревшие американские средние танки М-3. Очутились они на вооружении Красной армии в порядке помощи, о которой после войны так много начали кричать наши бывшие союзники. Танки были со слабой броней, неуклюжие, неповоротливые; над основным корпусом возвышались орудийные башни. Башня с правой стороны имела цилиндрическую форму, в ней помещалось 75-мм орудие (главное вооружение). Танк высокий — почти четыре метра, видно его было издалека. Даже по неглубокому снегу он проходил с трудом. А вдобавок ко всему его двигатель («Райт») работал на авиационном бензине. Танк легко воспламенялся и сгорал в течение нескольких минут. Если экипаж (семь человек) не успевал выбраться из машины, он весь погибал.
Днем 20 февраля командующий фронтом вызвал меня на командный пункт 352-й стрелковой дивизии, которая должна была наступать правее нас. К моему прибытию здесь уже находились командующий фронтом и командарм. Доложил о прибытии. Конев, ответив на приветствие, приказал:
— Доложите, как вы представляете себе противника в полосе предстоящего наступления дивизии.
Я стал докладывать. Особенно подробно охарактеризовал вражескую огневую систему, вплоть до каждого дзота.
— Хм… вы хотите сказать, что в группировке противника изменений не произошло?
— Так точно. Не произошло.
— А вот генерал Пронин и командарм другого мнения. Видимо, вы в обстановке еще не разобрались, — И. С. Конев качает головой и продолжает настойчиво расспрашивать о траншеях противника, о позициях в глубине обороны, о резервах. — Значит, вы считаете, что противник находится здесь по-прежнему в старой группировке и главных сил не отводил?
— Так точно, — твердо заявляю я, несмотря на укоризненные знаки командарма.
Окинув меня недоумевающим взглядом, Конев повернулся к командиру 352-й дивизии генерал-майору Пронину, бывшему преподавателю академии.
— Ну а вы не изменили своего мнения после доклада вашего соседа, генерала Стученко?
Пронин, высокий, худощавый, седой, сутулясь над картой, звучным, хорошо поставленным голосом опытного лектора докладывает, что в полосе наступления обеих наших дивизий противник имеет только слабые части прикрытия, а главные силы он отвел за Гжатск…
События показали, что генерал Пронин был глубоко неправ. Откуда у него появилась такая оценка обстановки? Может, просто хотел «попасть в яблочко», как говорили слушатели академии, когда решение учебной задачи совпадало с решением кафедры?
Командующий фронтом благосклонно выслушал Пронина. Одобрительно закивали головами и остальные присутствовавшие.
— Ну вот, видимо, придется согласиться с выводом штаба армии и старого, опытного генерала, — подытожил Иван Степанович. — А вы генерал молодой, но слишком осторожный.
Дорого может обойтись нам недооценка сил противника. Оставалась только одна надежда: немцы не выдержат нашей дружной атаки и, деморализованные, не смогут оказать упорного сопротивления. А наши действия будут поддержаны и развиты другими соединениями, особенно тремя лыжными бригадами. Одна из них предназначалась мне, и я рассчитывал ввести ее в бой, как только будет прорван вражеский передний край. А первым двинется в глубину обороны противника лыжный батальон дивизии под командой капитана Костарева — очень храброго и инициативного командира. Под стать ему был и его заместитель по политической части майор Соколов. За этим батальоном должна была пойти оперативно подчиненная мне лыжная бригада».
Дорогая цена наступления
Весь следующий день, 21 февраля, шла подготовка к бою. Чистилось и приводилось в порядок оружие, подгонялось снаряжение, каждый еще и еще раз уточнял свое место в предстоящем бою.
Во всех частях и подразделениях состоялись партийные и ротные красноармейские собрания, краткие совещания парторгов и агитаторов. Вышли боевые листки, посвященные предстоящей XXV годовщине Красной армии. В бою готовились встретить юбилей Вооруженных сил.
Бои по прорыву вражеской обороны начались утром 22 февраля.
Из воспоминаний А. Т. Стученко:
«Всю ночь крупными хлопьями валил снег. В 8 часов утра из-за снегопада артиллерийскую подготовку начать не смогли и перенесли ее на 9 часов. Снегопад продолжался. Артподготовку перенесли на 9 часов 30 минут. А снежные хлопья все падают и падают. В десяти-пятнадцати метрах ничего не разглядеть. Несмотря на это, командарм подал сигнал: начать артподготовку. И она началась…
Такой артиллерийской подготовки, наверное, никому больше за всю войну видеть не пришлось. Все было скрыто густой пеленой падающего крупными хлопьями снега. Ни о каком наблюдении за результатами огня не могло быть и речи. Звуков разрывов почти не слышали, их глушил мягкий пушистый снег. К концу артподготовки стало ясно, что танки атаковать не смогут из-за абсолютного отсутствия видимости.
Дан сигнал пехоте: «Вперед, в атаку!» Бойцы тяжело оторвались от земли, выбрались из траншей и пошли, утопая по пояс в снегу, — лыжи в то время были только в лыжных батальонах и у разведчиков. Проделанные за ночь проходы в минных полях и проволочных заграждениях противника занесло. Обозначавшие их вехи оказались заметенными снегом или поваленными. Пехота, достигнув проходов, не смогла их найти в непроницаемом белом месиве.
Гитлеровцы, почуяв недоброе, открыли заградительный огонь. Начался тяжелый бой. Каждый шаг давался дорогой ценой».
Это были очень жестокие бои, дивизия несла большие потери в людях. По данным политдонесений, потери дивизии за 21-24 февраля оцениваются в 1945 человек.
23 февраля в 17.00 выступил лыжный батальон. Командир батальона Костарев выслал вперед взвод разведчиков под командованием гвардии лейтенанта Аркадия Чемикова. Взводу были поставлены задачи: разведать путь движения, встречающиеся огневые точки уничтожать. Разведка, пройдя метров 600 от маленькой рощи, обнаружила огневую точку противника. Ее приказали уничтожить 10 автоматчикам под командованием старшего сержанта Николая Пустовит. Пулеметную точку обошли с двух сторон и забросали гранатами.
Вспоминает старшина 2-й стрелковой роты лыжбата Сергей Николаевич Лапунин:
«Хорошо помню: в 23.00 нам пришлось встретиться на пути с гитлеровским дзотом-землянкой, в котором пировали фашисты, не ожидая опасности. Не теряя времени, мы сразу окружили дзот. Чтобы избежать потерь, наш боевой товарищ Николай Пустовит бросил в трубу дзота две противотанковые гранаты. Николай был находчивым, энергичным парнем-сибиряком. Таким он мне запомнился навсегда.
Брошенные Николаем гранаты ошеломили немцев — раздался взрыв. После взрыва мы решили зайти в землянку. На подступах к дверям вражеская пуля сразила Николая Пустовита. Так у нас не стало хорошего товарища и друга…»
Сколько бойцов потерял лыжный батальон при переходе линии фронта, стало известно только в 1999 году.
Поисковая группа «Рейд» в лесу западнее урочища Лукьянцево обнаружила неизвестное до этого захоронение 111 красноармейцев. Имена некоторых из них удалось установить по солдатским медальонам. Двое из захороненных — гвардии младший сержант Попков Алексей Петрович и красноармеец Полуэктов Садокей Иванович — числятся в списках лыжного батальона. Имена остальных солдат из-за отсутствия медальонов установить не удалось. Остается только догадываться, сколько еще бойцов лыжбата, погибших по дороге к Лескино, было в той яме.
Цена
ошибки
Деревня оказалась полностью в руках лыжников. Было уничтожено до взвода немцев, шесть человек захвачено в плен. Захвачен склад с продовольствием, который накануне был пополнен с базы в Гжатске, захвачены канцелярия штаба батальона, три автомашины с имуществом связи, 30 коней.
По данным немецких наблюдателей, численность обороняющих Лескино оценивается в 50 человек. Около 5.30 утра переходит в наступление 11-я рота в полном составе, действуя при поддержке взвода станковых пулеметов 12-й роты 451-го пехотного полка и прибывших из Кузнечиков расчетов тяжелого вооружения.
В боевом донесении 35-й пехотной дивизии отмечается: «Несмотря на смертельную усталость, после долгого марша, смело и решительно наступая, 11-я рота продвинулась лишь на 70 м к южной окраине деревни. На этом рубеже рота остановлена метким огнем множества станковых пулеметов и автоматов, снайперов, а также плотного артиллерийского огня орудий различного калибра».
В сводке немцы отмечают: «Противник продолжает ожесточенно обороняться, и нет никакой возможности пленения его живой силы. По состоянию на 13.00 населенный пункт Лескино все еще не взят нами».
Лыжники получили приказ — без команды комбата Костырева не стрелять, максимально беречь боеприпасы. Многие бойцы и командиры, отложив до решающей минуты свои автоматы, вооружились немецкими винтовками. Всякое движение в деревне прекратилось. Когда немцы подходят на 200 метров, лыжники открывают огонь из винтовок. С расстояния 100 метров лыжники открывали автоматный огонь.
Все это время радист лыжного батальона с позывным «Напор» поддерживал устойчивую связь со штабом дивизии — позывной «Упор».
Но сколько «Напор» ни просил поддержки артиллерийским огнем, артиллерия дивизии молчала. В то же время «Упор» просил корректировать разрывы. Но в Лескино не долетел ни один снаряд, разрывы слышались в районе деревни Воробьево. И только тут радист понял, в чем дело. Он настойчиво просил огня на деревню Воробьево, не зная, что находится в Лескино. Это была ошибка начальника штаба, которая стоила жизни батальону. Отходить из Лескино было уже поздно.
Противник при поддержке танков ринулся в атаку. Лыжники решили драться до последнего, а для этого вызвать огонь артиллерии на себя: «Немедленно дайте огонь прямо на нас. Дайте больше огня. Противник идет со всех сторон».
Тяжелораненые первым делом передавали товарищам оставшиеся патроны. Те, кто мог сражаться, сражались. Кольцо окружения сжималось.
Начинало темнеть. Оставшиеся в живых лыжники бросились в контратаку на врага. Они забрасывали гитлеровцев гранатами, а когда патроны были на исходе, шли врукопашную. Нескольким санитарам удалось во время боя вывезти на санях раненых солдат и офицеров. Их собрали в блиндаже за деревней, надеясь потом эвакуировать. Санитары работали самоотверженно, прикладывая нечеловеческие усилия, с боем прорывались к роще, волоча за собой сани с ранеными.
В 18 часов 45 минут связь с лыжниками была прервана… Последнее, что услышал радист: «…Вы герои, держитесь до последнего, зубами грызите. Мы вас не забудем».
Из воспоминаний санинструктора А. И. Невзорова:
«Когда я в третий раз пришел в блиндаж, куда мы стаскивали раненых, еще продолжал идти неравный бой. Бойцы батальона отражали атаки врага, одну за другой, однако обещанного подкрепления все не поступало. И вот раненые бойцы, среди которых были и офицеры, почувствовали, что могут попасть в лапы врагов. Они решили живыми не сдаваться и приготовили личное оружие и гранаты. Я получил приказ немедленно эвакуировать одного из офицеров. Он был очень тяжело ранен, необходимо было доставить его в медсанбат. Пользуясь сумерками, я пробрался в медсанбат. Там передал старшего лейтенанта хирургам и доложил командиру о раненых, оставшихся в блиндаже. Он приказал собрать санитарный отряд, человек 20, и под моим руководством двинуться в тыл врага, чтобы эвакуировать остальных. Однако в это самое время из штаба дивизии сообщили о последней радиограмме моего батальона… Мы опоздали. Немцы снова заняли свои старые рубежи. Блиндаж с ранеными оказался в их руках. Только 4 марта нашей дивизии удалось прорвать оборону врага, а еще через два дня — 6 марта 1943 года — освободить Гжатск. А потом мы двинулись дальше на запад».
Оставшиеся раненые гвардейцы укрывались в блиндажах, пытались прорваться к лесу. Раненный в руку и ногу старшина Лапунин, истекающий кровью, заблудился в лесу. Немцы преследовали его, били трассирующими пулями, их трассы то и дело сверкали между деревьями. Ползти было тяжело — наст проваливался, снег был глубокий.
С. Н. Лапунин вспоминал:
«Мне пришлось ползти двое суток — валенки промокли, губы потрескались и кровоточили, раны ныли, мучила неутолимая жажда. Мысль из головы не уходила — может, подойдут свои. Еще одно препятствие было на пути — небольшой ручей. Собрав силы, хромая, я сумел перейти его вброд. Вскоре пришлось переползать дорогу, по которой отступали фашисты. Вдруг рядом слышу: «Хальт!» Но я не стоял, а лежал. Они подогнали сани, бросили меня в них, как собаку, а потом сели на меня вместо сиденья. Привезли в Столбово и стали допрашивать — кто я, откуда, где командир батальона. Затем меня отправили в Смоленск, а потом на шахты в Германию, где в 1945 году нас освободили американцы. Меня восстановили в звании, и я, прослужив еще несколько лет, вернулся в родную Воронежскую область».
В донесении 35-й пехотной дивизии докладывается о результатах боя: «Потери: 15 чел. погибших, 41 чел. раненых. Взято в плен: 3 офицера, 30 бойцов рядового состава. Трофеи: 1 миномет, 1 радиостанция, 3 станковых пулемета, 16 ручных пулеметов, 6 тяжелых минометов, 92 автомата, 11 противотанковых ружей, 45 винтовок (частично поврежденных), большое количество лыж (большей частью непригодных к дальнейшему использованию)».
По данным спецполитдонесения 29-й гвардейской стрелковой дивизии от 26 февраля 1943 года, вышло и вынесено раненными из Лескино 52 человека (из них командного состава 8 человек). В ночь на 25 февраля 1943 года командиром дивизии направлена группа из разведроты в составе семи человек под командованием заместителя командира по строевой части с задачей выйти в район Лескино и осмотреть поле боя. Группа задачу не выполнила и, будучи обстрелянной противником в районе высоты 220.0, вернулась обратно.
Пятьдесят лет поиска
В документах 29-й гвардейской стрелковой дивизии поисковики нашли донесение, в котором говорилось:
«В дер. Лескино обнаружено 37 трупов героически сражавшихся 24.02.43 г. бойцов отдельного лыжного батальона дивизии. На трупах обнаружена масса следов пыток и издевательств (ножевые, штыковые раны). Найден труп заместителя командира батальона по политчасти гвардии майора Соколова А. И. Труп командира батальона гвардии капитана Костырева пока не обнаружен. Продолжаются розыски».
По воспоминаниям старожилов, хоронили лыжников женщины. Места захоронения их неизвестны. Лежат отдельно захороненные бойцы и командиры лыжбата по кустам, ямкам, по окопам у речки, на запаханном поле, у того самого мостика.
Восемь бойцов обнаружены поисковой группой «Рейд» весной 2015 года на поле недалеко от запаханных блиндажей на глубине 30 сантиметров. У всех черепа одинаково пробиты в области виска… Видимо, застрелились, будучи раненными. Медальонов при них не было.
Те, кто выжил, — несколько человек — приезжали в Лескино, когда 8 мая 1967 года там был установлен скромный памятник погибшим гвардейцам. Поиск незахороненных бойцов в Лескино и информации о том бое продолжался пятьдесят лет.
Публикацию по сайту leskino.ru подготовил Федор НЕВЗОРОВ.
Фото Александра ЕМЕЛЬЯНЕНКО.
(РГ)