Владимир Коренев: Оптимистом быть выгодно
– Возраст 75 лет вас радует или пугает?
– Вы знаете, мне нравится мой возраст, я не боюсь его. Единственное – хочется, чтобы не был никому в тягость, когда стану очень старым. Сейчас же, слава богу, чувствую себя нормально.
И в 75 лет жизнь прекрасна: многое умеешь, понимаешь, являешься профессионалом, чувствуешь себя уверенно, делая что-то доброе для людей. К примеру, учу студентов – 12 лет руковожу факультетом театрального искусства Института гуманитарного образования. Воспитываю будущих актеров и получаю от этого удовольствие. А еще играю на сцене театра имени Станиславского.
– Вы оптимист?
– Да! Считаю, оптимистом быть выгодно. А что пессимист? Вот он говорит: «Все плохо…» Ну и что дальше? Никакого дальше! У оптимиста всегда есть надежда. А она дает силу.
– Что помогает вам оставаться в тонусе? Быть может, занятия спортом?
– Нет, к физкультуре и спорту равнодушен. Я сибарит, люблю комфорт. Мне не нравится, когда кусают комары, холодно и дует ветер. Люблю, когда тепло, удобно, ничего не мешает и я могу заниматься своим делом.
– Сценарий фильма «Человек-амфибия» десять лет пролежал невостребованным на киностудии «Ленфильм» – режиссеры не хотели браться за съемку из-за технической сложности. В 1940-х годах идею экранизации романа Беляева вынашивали в Голливуде, но отказались от ее осуществления по этой же причине…
– Сценарий интересовал многих режиссеров, так как он замечательный. Но преградой действительно становились технические сложности. Тогда не было практически никаких средств для подводной съемки. У нас в магазинах даже ласты в то время не продавались. Те, в которых я снимался, делались на заказ. Непросто было сделать освещение под водой и многое другое. Поначалу съемки планировались в Саргассовом море, где богатая подводная растительность. Однако это оказалось очень дорого, не по средствам «Ленфильму». В результате снимали на Черном море, где такого биоразнообразия нет. Но поскольку за дело взялся блистательный оператор Эдуард Розовский, складывалось впечатление, что действие происходит в океане.
Сложность в осуществлении съемок заключалась еще и в том, что фильм не политический – в нем нет никакой идеологии, только любовь. А время ведь было такое, что всюду обязательно требовалось отражать политику партии.
– Говорят, за границей фильм «Человек-амфибия» получил практически такую же известность, как в СССР.
– Он шел, мне кажется, в 65 странах мира. Правда, никто из нашей группы на показы не ездил. Когда фильм был удостоен премии на кинофестивале в Триесте, мне позвонил один чиновник, сообщил об этом и поздравил. Я его спросил: «А почему вы получали награду? Я что, мертвый был?» Он ответил: «Мне сказали, что вы заняты».
К слову, Миша Козаков рассказывал, когда его мама была в Париже, в течение недели картина «Человек-амфибия» шла в ночных кинотеатрах. Это показательно, ведь там идут топовые фильмы. Свидетельством популярности картины было и то, что я получал письма из многих стран. Филателисты ходили за мной и выпрашивали марки.
– Анастасия Вертинская, сыгравшая в фильме роль Гуттиэре, в одном интервью рассказывала, что, когда фильм вышел на экран, ей проходу не давали. «Жаль, что мы не могли нанять телохранителей», – сетовала. Наверняка вы испытали нечто подобное?
– Когда поклонницы становятся назойливыми, это ненормально. Весь подъезд, где я жил тогда, до шестого этажа был разрисован губной помадой. И мне за свой счет пришлось делать ремонт.
А вот если люди относятся к тебе с благодарностью, это приятно.
– Правда ли, что однажды зрители чуть не сорвали спектакль, когда увидели вас на сцене, то есть живого Ихтиандра из «Человека-амфибии»?
– Да, это произошло на гастролях в Куйбышеве. Мне в спектакле «Дни Турбиных» дали маленькую роль юнкера, всего в несколько слов. Но едва я вышел, в зале поднялись овации. И меня с этой роли сняли.
– Полвека вы сохраняете верность не только одному театру, но и одной женщине. Постоянство – редкое качество, тем более в актере.
– А я воспитан в хороших консервативных традициях: мой отец, военный, научил меня не ломать в жизни то, что хорошо. Мои родители очень любили друг друга, а потом еще и вера в Бога удерживала от необдуманных поступков. Думаю, я вообще очень надежный. За все долгие годы в театре ни разу не опоздал на репетицию, ни разу из-за меня не отменили спектакль. Вот и брак у меня крепкий.
В иерархии моих ценностей главное – семья, дети, внуки, друзья, застолье, книги. Думаю, если есть это, тогда и в работе будет получаться.
– У вас после такого успеха в кино было много предложений сниматься?
– Дело в том, что я по природе своей театральный актер. И театр люблю больше, чем кино. Хотя в кино больше платят. Но кино – это как любовь по телефону, где предмет твоей любви на том конце провода. А в театре – вот они, твои любимые, рядом. Связь со зрителем возникает непосредственная.
Кинематограф еще очень молод. Для того чтобы оформиться как отдельный вид искусства, он должен обрести собственный язык. Театр же чрезвычайно традиционен. И он традиционен, поскольку не завязан ни с какой техникой.
Возьмем, например, архитектуру. Изобрели бетон – она меняется. Меняется с появлением нового материала. А театр работает с одним и тем же материалом – с человеком. Он во времена Софокла и Еврипида, Плавта, Теренция был таким же, как сегодня.
Кинематограф, между прочим, создан людьми театра. Театр делегировал туда своих представителей. И обратите внимание, что все лучшие работы в кино сделаны театральными артистами.
– Вы много лет преподаете. Нет ощущения, что молодежь нынче не та?
– Институт для меня сейчас очень важен. Всю жизнь накапливал знания, много читал, познавал и теперь очень рад, что есть кому это все передать. Когда-то маленький курс превратился сейчас в факультет, на котором преподают 42 человека. Построены учебный театр с оборудованной сценой, прекрасные классы, гримерные…
Три выпуска нашли себя, успешно работают в московских театрах.
– Есть «школы», «направления», кумиры? А кумирам подражают. Вам подражают?
– В искусстве нельзя ни за кем становиться в очередь. Да, ремесло – основа, ремеслу можно научить. Но надо запустить механизм собственного творчества – вот задача настоящего педагога. Работая с актером, нужно не просто научить его избавляться от волнения, нужно дать ему возможность получать удовольствие от профессии. Самовыражение актера – его важнейшая задача. Педагог должен развить его индивидуальность до размеров общественного интереса.
Часто перечитываю Пушкина. Подряд листаю сборник и вижу, где он писал по долгу, где – для души. Есть пушкинские стихи – упражнения профессионала. Но есть и такие, что выходят далеко за пределы ремесла, и более прекрасных слов сыскать трудно.
– Сейчас в обществе укоренилась установка, что главная ценность – деньги. Людям творческим приходится считаться с заданными обстоятельствами, мутировать и ассимилироваться…
– Деньги ничего не решают. Однако капитализм диктует свои правила, и молодое поколение приняло ложную формулировку. Сегодня в России сложилась чудовищная политико-экономическая формация. Мне могут возразить, что российский социализм так же страшен, как российский капитализм. Да. Но в основе социализма все-таки лежала идея социальной справедливости, пусть и утопическая, далекая от эллинского социализма Платона. Сейчас наступил кризис индивидуализма, точка всеобщего личностного саморазрушения. И стало понятно: это путь в никуда.
Года три назад среди московских старшеклассников был проведен опрос: чем вы хотите заниматься? Большинство ответов было: бизнесом. Но вряд ли все эти подростки действительно хотят идти в торговлю или в бухгалтерию. Просто общество, родители подвели к мысли о бизнесе. А разве сделает человек карьеру в деле, которое ему не нравится? Никогда! А талант свой угробит, жизнь растратит напрасно.
– А было такое, что вы заработали много денег и не знали, как их потратить?
– Однажды я снялся в Ялте в одной картине, получил большой гонорар и решил: пойду в знаменитый ресторан «Ореанда» и закажу самое дорогое блюдо. Оказалось, оно стоит 38 рублей. При этом зарплата у меня была 85. Блюдо называлось «кокотбардолес». Официантка как-то двусмысленно на меня посмотрела и принесла крошечную серебряную кокотницу с крышечкой. Там оказались… сосиски в томатном соусе. Она пояснила, что этот испанский соус очень сложно готовится. Ну ладно, попался, как идиот. Надо было как-то отыграться. Пришел в киногруппу и похвастался, как шикарно отобедал в «Ореанде», заказав самое дорогое блюдо. На следующий день десять идиотов пришли в ресторан и тоже заказали «кокотбардолес». Надо было видеть лицо официантки! Но побить меня друзья не успели, вечером уехал в Москву.
– А вы покупали жене дорогие вещи: шубу, драгоценности?
– Конечно, у нее же, кроме меня, никого нет. Но когда мы поженились, жили в декорационном сарае при театре, у нас ничего не было.
– Вы же москвич! Могли бы привести супругу к родителям…
– Хотел быть самостоятельным. Жена воспитала меня.
– Вы уверенный в жизни человек?
– Нет, сомневающийся. Всегда готов к самому худшему, поэтому спокоен. Не люблю большие залы и множество людей. Петр Первый спал в шкафу. Он тоже ценил маленькие пространства.
– А к путешествиям как относитесь?
– Обожаю свою дачу. Люблю вкусно поесть, сам приготовить. Сосед у меня там хороший, мы с ним устраиваем пикники.
– Вы счастливый человек?
– Безусловно. С точки зрения формальной логики счастье – это отсутствие несчастья. Мое счастье персонифицировано в людях. Не представляю счастливой жизни без близких и друзей. Понимаете, без людей оно как-то не получается. Не могу быть отшельником и не понимаю, как человек может быть один. Счастье – когда не чувствуешь одиночества, есть люди, которые тебя любят.
Беседу вела Оксана ДАНИЛОВА.