«Похоронен в море…»
Кроме Бориса Мочалова, на лодке служили наши земляки: командир штурманской боевой части Виктор Кораблев и краснофлотец, электрик Виктор Грузов. О Викторе Кораблеве мы немного рассказали, а вот о Викторе Грузове рассказа не получится. В Горьком, в доме на улице Дзержинского (ныне Алексеевской), где он жил, никого из родных не осталось, и архив семьи полностью утерян. Не сохранилось ни писем, ни фотографий, которые он присылал домой.
О Борисе Мочалове оставили воспоминания сестры Александра Яковлевна и Лидия Яковлевна.
Многое в жизни Бориса Мочалова было обычным, характерным для парня с довоенной биографией. Да, может быть, и сложилось бы в его жизни все вполне обычно. Но случилась война. Она по-требовала его жизнь. Он отдал ее ради будущего, в котором мог бы жить сам.
Чуть больше двадцати лет прожил он на земле. Сестры оставили записи о нем. Написали то, что сохранила память.
В один из январских дней 1942 года, как вспоминает Лидия Яковлевна, они с отцом пилили дрова. Отец по-доброму ворчал на нее. Конечно, какой из нее, пятнадцатилетней девчонки, пильщик.
Откуда-то прилетевшая большая черная ворона опустилась на забор и громко каркнула. Отец вздрогнул и замахал на ворону руками:
— Кыш, раскаркалась, еще беду накликаешь.
А беду уже несла в своей сумке почтальон, направляясь к дому Мочаловых…
С потерей сына и брата в доме давно уже свыклись. Война, судя по сообщениям, разворачивалась большая, и горе в домах стало обычным. От Бориса уже давно не было писем. Но неизвестность — это надежда, а «похоронка» подводила черту: все, дальше ждать нечего.
«Ваш сын, краснофлотец Мочалов Борис Яковлевич, погиб при выполнении боевого приказа командования. Похоронен в море…»
Мать простилась с сыном еще в сороковом, когда он уходил служить на флот. Всю ночь перед отправкой сидела у его кровати и плакала. Тогда еще никто не знал, что война так близко. Мать была больна и думала, что не суждено ей будет дождаться сына, не доживет до его возвращения. А вышло вон как…
И тогда она поступила так, как поступили тысячи людей: она не поверила в гибель сына. Она до конца дней ждала его.
И гадалка, что жила «на песках» и к которой тайком ходили солдатки да солдатские матери, нагадала: «Жди. Сын в казенном доме».
Придя домой, мать объявила об этом. Что это за дом такой, может, плен? Отец, Яков Петрович, отправил в адрес 1-й бригады подводных лодок Черноморского флота, где служил его сын, письмо. Ответ пришел неожиданно быстро:
«Уважаемый Яков Петрович! Вы просите сообщить вам подробности о смерти вашего сына Бориса Яковлевича.
Сын ваш погиб в ноябре 1941 года при выполнении боевого задания, похоронен в море, которое вскормило его и явилось его вторым родным домом. В этом же Черном море и могила вашего сына.
Борис Яковлевич служил на подлодке, которая покрыла себя неувядающей славой в борьбе с немецкими захватчиками. Они первые на Черном море открыли счет потопленным вражеским кораблям.
За сына вашего мы жестоко отомстим.
В. Обидин,
военком соединения,
полковой комиссар».
Борис Мочалов был зачислен в экипаж, видимо, в конце июля. В начале месяца он еще находился в Ленинградском учебном отряде подводного плавания и готовился к отъезду в Феодосию. В письме, написанном 16 июля, он сообщал:
«…На корабль еще не распределен. Живу хорошо. Кормят лучше, чем в школе. Попали на одну базу — три человека из Горького. Так что живем не скучаем».
Мочаловы — сормовичи потомственные. Большой дом, стоявший на улице Восстания, можно было считать родовым. Когда-то, каким-то образом отсудил в нем место их дед — отец матери Иван Глазов.
Памятной личностью был старик. Он был похож на горьковского деда Каширина. Тоже мечтал разбогатеть, выбиться в уважаемые люди. Был скуп, экономен, во множестве скупал акции завода, мог бы стать настоящим деспотом, но времена перевернулись, и его собственные сыновья, на которых он возлагал надежды, с легкостью покинули дом. Они не прокляли его, не отреклись, но и уступать не стали. Отцовский мир показался им архаичным и неинтересным.
Позже один из сыновей будет воевать вместе с Лазо на Дальнем Востоке, другой дослужится до авиационного генерала и застрелится в годы сталинского культа, третий станет комсомольским вожаком, а позднее — крупным хозяйственным работником.
А дед продолжал гнуть свою линию, не делая поправки на время.
Когда в дом провели электричество, дед смекнул, что это разорительно, и велел прорубить дополнительные окна.
Характер деда не мог не сказаться на семье, ведь все жили в одном доме. Но, опять же, сказался своеобразно. Большая семья не стала беспризорной, и дети привыкли к дисциплине. Появление к обеду вовремя было обязательным ритуалом.
Дед называл клуб «чертовым гнездом», а они бегали туда смотреть хлесткие выступления «Синей блузы». Дед всегда ратовал за старый уклад жизни, а его внук Борис купленный на ярмарке игрушечный пароход назвал «Опора социализма». Дед приучил всех к труду, исполнительности, бережливости и… почитанию себя как старшего в доме.
В каждом письме Бориса из армии последняя строчка была: «Привет дедушке». И это была не просто затверженная дань уважения к старику. Юноша был искренне благодарен деду. Объяснить, за что, пожалуй, будет трудно. Может быть, как раз за это упрямое постоянство, с которым в доме все молча боролись и оттого становились вполне самостоятельными. А может быть, за пример трудолюбия и непугливого отношения к жизни.
14 ноября 1941 года лодка Щ-211 вышла в свой четвертый поход. Директива Военного совета Черноморского флота предписывала экипажу:
«Решительными, смелыми, дерзкими действиями, идя на разумный риск, прервать коммуникации противника, уничтожая его корабли и транспорты всеми имеющимися средствами».
Все лодки, отправлявшиеся на боевое дежурство, хранили радиомолчание. Даже сигнал о помощи они не могли подать. Выйти в эфир — значит рассекретить свою позицию.
В списке экипажа, ушедшего в боевой поход, значится имя Бориса Мочалова.
На списке поздняя пометка командира дивизиона:
«Погибли на позиции у западных берегов Черного моря вместе с кораблем».