Михаил ГРАЧЕВ: КОНЕЦ ЛЕГЕНДы
Урок «псам»
Новгород собрал отборный отряд воинов, замаскировав его под разбойников. Когда Тевтонский орден, Рим, шведы и подвластные им финны узнали об этом и предъявили претензии, боярская верхушка сослалась на то, что не в силах контролировать ушкуйников.
“Точно так же, как и некоторые ярлы у свеев не подчинялись конунгу”, добавили они, прозрачно намекая на давний исторический факт, когда союз ярлов обманом захватил на время Новгород.
Ушкуйники горели желанием проучить немецких рыцарей. В тот варварский век самым весомым аргументом была сила. Она использовалась по определенным правилам, которые были схожи для всех воинов. Но «псы»рыцари вели войны без правил: они могли договориться о мире и тут же его нарушить, могли признаваться в дружбе и тут же предательски всадить нож в спину.
«А раз так, сказали ушкуйники, то с ними нечего церемониться! Нельзя с собакой разговаривать почеловечески». И случай не заставил себя ждать. Вторгшемуся в границы Великого Новгорода немецкому войску они решили дать бой.
Но явно не хватало сил. Тогда воевода Лука Варфоломеев бросил клич: «Кто желает вступить в мою дружину?» Добровольцев было настолько много, что стали выбирать, причем самых ловких и сильных. Выбранные давали роту (клятву).
Клятва ушкуйника произносилась торжественно, обычно в солнечный день на холме. Лицо будущего удальца обращено в сторону Святой Софии, ослепительно блестевшей на солнце своими куполами:
«Аз многогрешный Афоня Черномаз даю роту перед Господом Богом, Великой Софией, Господином Великим Новгородом и моими верными товарищами. Должен я, Афоня Черномаз, драться ловко и умело, защищать веру Христову и Господина Великого Новгорода от велиих врагов. А если зарок мой будет порушен, то пусть меня товарищи сбросят с Волхова моста и пусть мое тело останется без погребения, пусть в отвращении на него будут плевать, и не видать мне вовек Царствия небесного».
Ореол героизма удалых был настолько велик, что любой мальчишка почел бы за счастье стать ушкуйником. И тогда, по распоряжению боярскокупеческой головки, Лука Варфоломеев стал готовить отроков (так назывались младшие вои у князя) для военной жизни. Он отдавал предпочтение сиротам, однако напрашивались сынки богатых купцов и знатных бояр. Экзамен на выносливость и верность проходил далеко не каждый. Перед приемом в отроки осуществлялся постриг. И начиналась подготовка, нудная, тяжелая.
Кто проходил испытания, того опоясывали мечами, что было символом приобщения к настоящим воинам. И только после этого они давали клятву.
…Воевода понимал: перед ним будет сильный противник, готовый драться до конца. Лука верил в победу, но какой ценой она может быть достигнута?
Костяк его верной дружины в последних боях со шведами и предателямифиннами сильно поредел. Действовать наскоками, осыпая войско неприятеля стрелами и дротиками? Этот прием воевода ушкуйников не исключал, но много ли от него будет пользы? Ведь не пробьешь же стрелами этих чертовых рыцарей! Да и «начинка» врага (пешие ландскнехты внутри войска) тоже не будут дремать, и у них есть самострелы…
Лука советовался с верными и мудрыми воинами. Он часто ходил на берег Волхова и долго сидел, глядя на медленно текущие воды древней реки.
Этот берег был для него родным, здесь прошло его детство, здесь он ловил раков, сюда ходил на игрища в Купалов день. С этого берега были одинаково видны и Торговая, и Софийская стороны величественного Новеграда. Да и любил он слушать заливчатых гусляровбоянов, воспевавших удаль и молодечество новгородское, бои богатырей с бесчисленными врагами Руси.
Гусляры напевно рассказывали про военные хитрости святорусских витязей: Илья Муромец приближается к Соловьюразбойнику лишь на полет стрелы, но не ближе, опасаясь загубить своего коня или ожидая какоголибо подвоха от чудовища. С Калиномцарем, наоборот, вступает в близкий, а то и рукопашный бой, чтобы его случайно не убили пороком (катапультой) или не застрелили из лука. Добрыня Никитич – тот неожиданно сбивает Змея шапкой, наполненной греческой землей. Алеша Попович, признавая чудовищную силу и «огненное» оружие Тугарина Змеевича, притворяется глухим, чтобы тот подступил к нему поближе, чем лишает его преимущества.
Да, молодцы богатыри: хотят победить и выжить, да и смерть им в бою не писана! А больше любил воевода песни про князя Александра Невского и князя Пскова Довмонта. Както он заслушался песней о битве при Раковоре, где псковский князь Довмонт пороками (метательными орудиями) погубил целое войско немецкое.
«А вот и разгадка моей победы!» вдруг неожиданно хлопнул Лука себя по лбу и одарил рублем боянагусляра. Старик певец был несказанно удивлен и обрадован свалившимся на него богатством.
Воевода приказал найти мастеров стенобитных метательных орудий. Под его личным присмотром, расставив деревянных и каменных идолов, мастера крушили их здоровенными камнями. Он примечал, как они это делали, чтобы потом научить свое войско.
А над Новгородом уже сгущались тучи. Папа в Риме потирал руки: еще бы, ему наконецто удалось создать единое европейское войско! Немцы, шведы, датчане и финны решили совместным ударом покончить с удалыми. Договорились, что бронированные «псы» ударят в лоб, а шведы и датчане сделают обходной маневр и зайдут в тыл новгородским головорезам.
Новгородцы понимали, какой перед ними сильный и коварный враг. Перед боем дядьки рассказывали молодым ушкуйникам о боевых коварствах немцев, их жестокости.
…Воевода Варфоломеев спросил своего помощника:
Ну что там “псы”, готовы к встрече со своим создателем, чертом лысым?
Тот ответил:
Идут “свиньей”, со свиным рылом в наш калашный ряд лезут!
Воевода сплюнул:
Сейчас мы им рылото на сторону своротим! Ты только молодыхто попридержи, не больно им давай воли…
Молодые ушкуйники, еще не бывавшие ни разу в бою, молчаливо ждали. Ждали и чувствовали, как холодеют рукояти мечей.
Воевода наблюдал, как «свинское» войско медленно движется в сторону его дружины.
Ну давайте же, братья Девы Марии, как вы себя величаете…
И когда немцырыцари, построенные клином (“большой свиньей”), хотели ринуться в яростную атаку на смешанную пешеконную новгородскую рать, та вдруг расступилась, и десятки пороков ударили прямо в лоб атакующим.
Огромные камни, чурбаны и здоровенные горшки с огнем летели в бронированных немецких воинов. Особенно досаждали горшки с огнем (зажигательная смесь состояла из смолы, нефти, серы, селитры, которая горела даже на воде). И если от булыжника – мгновенная смерть или увечье, то от огненного горшка – смерть лютая.
Паника и неразбериха возникли в немецком войске, а прошлито всего считанные минуты боя. Но не было команды отхода.
Выждав еще немного, воевода Лука Варфоломеев приказал идти на врага в лоб.
С двух сторон в остатки немецкого войска врубились конные новгородцы, и началось бегство хваленых рыцарей.
Молодой ушкуйник Фома на мечах схватился с опытным немецким рыцарем, лицо которого было закрыто забралом. Рыцарь сделал ложный выпад в сторону Фомы, но тот никак не отреагировал на него.
А вот это как тебе понравится? ушкуйник взмахнул мечом.
Немец резко отклонился от удара. Вдруг изпод щита ушкуйника вылетела булава, ударившая рыцаря в голову. Тот медленно скатился с лошади и был затоптан сражающимися.
А что вытворяли в бою опытные ушкуйники! Они и не пытались биться с «псами» на мечах, прекрасно зная их мастерство в этом виде боя. Русичи предпочли метать ножи.
Старый ушкуйник Веревка отражал щитом яростные удары «пса». Рыцарь был опытен: много упражнялся во дворе Великого магистра ордена, многих противников сбил на рыцарских турнирах. Он зорко следил за обеими руками Веревки, но тот приготовил ему гостинец: конь ушкуйника неожиданно взвился на дыбы и ударил передними ногами в грудь противника.
Веревка с удовлетворением усмехнулся: зря, что ли, терпел ехидство своих товарищей, когда упражнял свою лошадюку!
Немцы только теперь поняли, что столкнулись с противником, превосходящим их по боевым качествам. Победа была полной.
Отличившихся ушкуйников награждали. И опять досталось Веревке! Насмешники кричали, что надоде наградить коня, который победил знатного рыцаря.
Подвиг священника
Однажды шведы тайными тропами обошли основное войско и пытались ударить в тыл. Но вдруг столкнулись с неожиданным заслоном. Путь им преградила неизвестная рать. Командор шведов, Карл Сваненнберг, понял по разношерстной одежде, что перед ним наспех собранная толпа, ополчение. «Ну с нимито мы справимся быстро», усмехнулся он и бросил вперед тяжелую рыцарскую конницу.
Наспех сколоченная дружина ждала наступления. Русичей было в полтора раза меньше, чем норманнов. Новых воев воодушевляли ушкуйники: «Не боися, карела! Вот увидите, как свеи любят бегать. А мы, так и быть, освободим вас на три года от данивыхода!»
Вражеские конники остановились перед большим завалом. Воспользовавшись этим, часть карельских воинов стала баграми стаскивать неуклюжих, закованных в броню свеев, а другие уже на земле добивали их топорами и длинными ножами.
Командор, чтобы спасти элитную часть войска, бросил на выручку пехоту.
Тогда ушкуйнический священник Варлаам, высоко подняв свой массивный крест, воскликнул:
Вперед, воины православного Христа! Это наша победа, иже с нами Бог!
Священника не брала стрела и обходил меч. Он шел вперед величественный, уверенный. А с ним шли вперед и наши воины.
И вот ряды шведов дрогнули. Стройная норманнская когорта дала трещину. Еще напор! Противник показал плечи.
А священник, зажав рану, упал: «Вот теперь и помирать можно!»
На его теле было семь ран. Две смертельные.
Что, командор, кричал Лука Варфоломеев плененному начальнику вражеского войска, выиграл бой?! Не я победил ты проиграл Богу, который вел мой отряд!
В гостях у Вия
Ушкуи атамана Дубины остановились в затоне Волги. Два разведчика отправились осматривать место.
Вот черт, мара (наваждение) какаято. Тебе ничего не глянулось? – спросил Твердила у напарника Юрки Беспалого. Тот отрицательно мотнул головой.
Атаман, крикнул Твердила, все чисто, можно высаживаться!
Полторы сотни ушкуйников сошли на берег, подтянув лодки на крупный речной песок.
Даа, местечко диковатое, тут, наверное, и лешие водятся. Вот что, братия, обратился атаман Дубина к дружине, пойдука я с двумя ребятками посмотрю, что за народец здесь проживает. Располагайтесь да приготовьте обед к моему возвращению…
Начали пробираться через чащобу. Вдруг словно изпод земли выросли страшные оборванцы, их пики уперлись в животы и спины удалых.
Кто такие и откеля? – грозно спросил здоровенный детина звероватого вида.
«А вот такое чудовище может хорошим воином быть», с удовлетворением отметил про себя атаман, а вслух сказал:
Други, ищем мы воев для битья инородцев, не хватает у нас людишек для войска.
Его почтительный ответ понравился старшому. Дубина же с жаром стал расписывать выгоды будущих разбоев.
Все, что ты баешь, чесал в затылке старшой, уж больно заманчиво, но не можем мы ослушаться: велено нам каждых сторонних людей приводить в деревню…
У деревни Дубина и двое его приближенных увидели частокол, на котором были человеческие черепа. «Даа, протянул он мысленно, веселенькое место!»
Дубина спросил подошедшего к нему старосту:
В кого же вы веруете, честные человеки?
Наш Бог и покровитель – подземный царь Вий, а его близкие слуги суть МоренаСмерть, ЗмейЯша и Бабаяга. И мы, недостойные его служители, должны принести вас в жертву нашему покровителю…
Дубина заметил, что люди в селении ходили в черном. «Плохой знак, отметил он, на их помощь уж точно рассчитывать не придется».
Мужики вывели атамана и его подручных на широкую площадь, где стояла высокая вежа (башня). Дюжий детина ударил в колокол. Народ стал быстро собираться.
Атамана первым подвели к дубовым бабам (столбам), между которыми находился высокий железный истукан с рогами на голове и со злобной застывшей маской, половину которой занимали треугольные глаза, закрытые веками. Изпод век тонкой струйкой курился дым.
Не бойсь, не бойсь, подбадривали ушкуйника звероватые черные люди. Мы тебя зарежем быстро, даже боли не почувствуешь, а потом всю кровь и выцедим!
Дубина бодрым голосом попросил напиться перед смертной мукой. Ему подали глубокую серебряную чашу родниковой водицы. Служитель Вия, чтобы сильнее поразить чужака, большим ножом поднял веки идола, в глубине глаз которого плескался огонь.
Толпа с криком упала на землю и стала молиться. Дубина же, засмеявшись, крикнул:
Какой это, к черту, бог?! Вот, смотрите, как я потушу его зыркалы…
И он с силой плеснул воду в железное лицо Вия. «Глаза», зашипев, погасли. Минуту народ стоял на коленях, застыв от ужаса. Главный служитель Вия бросился с ножом на Дубину.
Нечестивец, завизжал он, сейчас ты умрешь лютой смертью!
Но, получив сильный удар ногой в пах, согнулся и заскулил пособачьи. Дубина расхохотался еще сильнее.
Другие два жреца Вия, направившись было в сторону атамана с угрожающим видом, остановились в нерешительности.
Видишь, честной люд, как тебя дурят?! – крикнул Дубина, обратившись к толпе. – Не верьте жрецам: они вас обманывают! Ну да ладно. Время обеденное, хочу откушать. Где тут у вас поварня (кухня)?
А может, удалой хочет у меня отобедать? – неожиданно поинтересовалась знатная вдовакрасавица с длинной черной косой. – У меня есть хорошее вино. И люблю я храбрых людей. А ты, чувствую, храбрец хоть куда, давно у меня в гостях таких не было.
Стол ломился от угощений.
А вот попробуй, удалой, сначала вина! сказала женщина.
Дубина сделал глоток, второй: вино было изумительным, но вдруг чтото с ним произошло, он не мог сделать ни одного движения. Женщина неотрывно смотрела на него и, казалось, заволакивала его своими черными колдовскими глазищами. Да молодуха ли это? На него уставилась страшная косматая ведьма. Вся комната наполнялась ужасными кикиморами, чертями, водяными и мертвецами.
Страшно, удалой?! –хохотала ведьма. – Еще страшнее будет!
Дубина хочет прочитать молитву «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его» – и не может. Вдруг видит, как два здоровенных черта валят ведьму на пол, выворачивают ей руки.
Вовремя мы подоспели, воевода, говорит Твердила, а иначе не быть тебе живу!
Дубина потом болел его выворачивало целых три дня. Но старый лекарь отряда вылечил предводителя. Женщинуведунью долго допрашивал христианский священник.
Потерянный она для мира человек, сделал он вывод. Многих на тот свет отправила. И зело в ереси замерзела…
Дубина тут же распорядился:
На костер ее вместе с жрецами!
Оказывается, жрецы Вия и их прислужницаведьма «отмораживали» память, делали людей покорными. Их называли по имени славянской богини смерти и зимы Морены моренниками. Жрецы для приготовления зелья использовали травы, подмешивали отвар несчастным в пищу.
Веришь ли, отче, со слезами говорили священнику новокрещенные матери, каждый год на капище приносили этому мерзкому Вию по ребеночку, а всех чужаков тут же убивали во славу чудища…
Отряд Дубины увеличился в деревне на шестьдесят человек, и все, как на подбор, были молодцами хоть куда.
Последнее отчаяние
Долго мы будем терпеть этих разбойников? спросил хан Тохтамыш у своих полководцев. Что ни год, они разоряют наши селения, продают в рабство наших подданных, некоторые улусы Золотой Орды даже платят им дань, лишь бы не трогали! Великий Булгар платит дань! Они захватили, ограбили и спалили саму столицу СарайБерке! И сейчас растрепали много наших селений, перебили часть отборных войск. Князь Дмитрий (о, я знаю, это он их науськивает!) говорит, что эти душегубы ему неподвластны, и умывает руки! А он ведь наш улусник! Так кто кого пленил: Золотая Орда Русь или Русь Золотую Орду?! Я вас спрашиваю! Хан Бату смотрит на нас из рая и негодует! Мы, чингизиды, боимся русов!
Ваша ханская милость, но они великие воины, да еще и нападают неожиданно, осторожно возразил татарский вельможа, а к их осиному гнезду трудно подобраться: всюду тайга и болота.
Тогда давайте и мы, потомки великого Чингиза, будем платить дань этим головорезам, насмешливо предложил Тохтамыш, ведь платят им уже некоторые наши мурзы! И не только мурзы, но и сам эмир Булгарии! Да, сейчас он не поддержит нас, но мы заставим его силой!
В толпе военных сановников произошло замешательство и раздались возмущенные голоса.
Вперед вышел царевич Бекбут. По его лицу было видно, что такой человек не отступит от своего. Он был знаменит многими победами: усмирил грузинские племена, разбил мятежную часть ногаев, вздумавших откачнуться от Золотой Орды. Не давал спуску и воинам Белой Орды. Его имя с уважением произносил даже Великий Железный Хромец – так звали хана Тимура. Волевое лицо царевича с двумя большими шрамами от сабель выражало негодование.
Хан, обратился он к Тохтамышу, я знаю твои заслуги перед Ордой, знаю, сколько ты сделал для золотоордынского народа, но мне, чингизиду, обидно слушать такую речь! Пошли меня на верную смерть только бы мои уши не внимали таким словам! А Булгар не может быть великим: тот, кто склонил голову и согнул спину, до самой смерти не разогнется!
Среди мурз воцарилось молчание. Тохтамыш прощал Бекбуту и не такие выходки, но что он скажет сейчас? С минуту длилось тягостное молчание. Потом хан заговорил:
Вот слова настоящего мужчины, потомка великого Чингиза! Мы знаем и уважаем тебя, Бекбут, как великого воина, в жилах которого течет благородная кровь, а не кобылья моча, как у некоторых…
Тут хан выразительно посмотрел на вельможу, высказавшего свои опасения. Толпа татаромонгольских сановников грохнула от смеха.
Но с Русью надо теперь драться осторожно. Хан признавал, что после поля Куликова русичи все меньше и меньше стали считаться с Ордой.
Тохтамыш и Бекбут начали готовиться к походу на Вятку. Бекбут долго разговаривал с участниками предыдущего неудачного похода, выяснял способы и приемы борьбы ушкуйников. Он спросил оставшихся в живых мурз: «Хотите ли вы наказать ваших обидчиков?» На лицах неудачников отразился неподдельный ужас. «Вижу, презрительно усмехнулся он, что в вашем теле слишком много рабской крови!»
Сановники виновато ссутулились, но ужас вятского кошмара оказался сильнее чести! Разве для того они остались живы, чтобы еще раз попробовать сразиться с этими проклятыми и изобретательными сорвиголовами?
…На пути к Вятке ордынский полководец долго слушал легенды о том, как обманывали в свое время ушкуйники его соплеменников. Казалось, все учел железный воевода и тщательно подготовился. И вот двинулся разорить, а то и снести это разбойничье гнездо, постоянно тревожащее Орду своими набегами. Шел 1391 год.
«Поднимается Русь! с неудовольствием думал чингизид. А этого не должно быть! Ну да ничего, недолго тебе торжествовать: начнем с ваших хваленых разбойников, а кончим Москвой и спесивым Новгородом».
К войску, предвкушая легкую добычу, присоединилось немало ордынцев.
Но были и другие настроения. Великий Булгар, вспомнив, как небрежно и жестоко обходились с его воинами татаромонгольские полководцы, не дал ни одного дружинника, хотя и обещал снабжать продовольствием.
Как смерч прошел Бекбут с двадцатитысячным войском, разоряя русские, мордовские, вогульские, вотякские и марийские селения. Полководцу было противно использовать пленных, но он приказывал собирать всех в толпу и гнать к Вятке.
Однако начались осечки…
Все ли готовы? спросил шепотом головной Авдотий Медведь. Начинаем по крику совы.
Ушкуйники кивнули. Они еще накануне затаились в селе, куда пришел отряд ордынцев. Около двадцати кочевников охраняло пленных. Ночное нападение на охрану было внезапным: никто не только не успел достать оружие, но даже крикнуть!
А теперь быстро переодевайтесь! шепотом приказал своим Медведь.
Он еще раз быстро осмотрел подчиненных, вооруженных кривыми саблями и кинжалами: ох, как мало похожи они на воинов Аллаха, ну да кто там будет разглядывать! Двадцать палаток по двадцать человек. На каждого нашего по одной палатке. Трижды раздался крик совы…
Четыреста тридцать захватчиков были уничтожены. Полон освобожден. Там было сто пятьдесят мужиков, которые тут же взяли в руки оружие.
Как оказалось, ордынцы ждали еще полтысячи воинов, которые должны были прибыть вечером.
Ну что ж, мы их встретим, сказал Авдотий Медведь.
Приближающийся ордынский ертаул ничего подозрительного не заметил: правильно расставленные палатки, около которых ходят дозоры.
Но только отряд подошел к лагерю, вдруг с трех сторон полетели стрелы. Переодетые в кочевников ушкуйники метко били из трофейных луков. На минуту ордынский воевода был ошеломлен, его войско топталось на месте, и стрелы разили наповал. Но вот ордынцы, потеряв около семидесяти человек убитыми и ранеными, отступили в боевом порядке.
Что за шайтан приказал им стрелять в своих! кричали рассерженные сотники.
Тут чтото не так! покачал головой полутысячник. Начальник ертаула, почему ты не подошел близко к лагерю, не доложил о нашем прибытии?
Тот опустил голову.
Отныне будешь собирать кизяк и пасти лошадей! бросил ему полутысячник.
На начальника ертаула тут же набросились воины, сорвали с него оружие и, бросив ему рваный кафтан, а под ноги кнут, презрительно плюнули и отошли. Через минуту, не выдержав позора, он висел на сосне. В качестве удавки использовал кнут…
Новый начальник ертаула обнаружил пустой лагерь с горой трупов и лужами крови. Ни раненых, ни пленников не было. Казалось, здесь поработал сам шайтан. Мрачную картину усилил пасмурный день: небо вдруг заволокло тучами, и пошел мелкий, но частый дождь, как осенью.
Только потом, чуть позже, Бекбут восстановил картину событий, да и то не полностью: какойто ушкуйнический отряд перебил его первую полутысячу, освободил полон, а потом устроил засаду второй полутысяче. Это была звонкая пощечина.
Но слухи были еще страшнее. Оказалось, что все это сделали двадцать ушкуйников. В ярости Бекбут приказал разжаловать второго полутысячника в простого воина…
А потом была осада Вятки. Ордынцы выставили было вперед полон и погнали на стены с лестницами, но вдруг с ужасом увидели на стенах связанных пленных ордынцев. Оказалось, ранее глубоко в тылу Золотой Орды появились ушкуи, которые брали в полон воев и мирное население и отвозили к Вятке.
Бекбут приказал остановить наступление и попытался пойти на хитрость: он послал к вятичам послов, чтобы разрешили войти в город.
Да заходите, не жалко, только сложите все ваше оружие вон у той стены! сказали вятичи. А лучше убирайтесь отсюда, иначе всех побьем, никого не пощадим. И если хоть волос упадет с русских полонянников, посадим всех ваших на колья.
Бекбут был взбешен:
Только штурм, штурм и еще раз штурм! неистово кричал он.
Но, великий полководец, получены нехорошие известия: на помощь Вятке идет всякий сброд с Устюга и Новгорода!
Неужели воины Аллаха не справятся с этой толпой оборванцев?
Царевич, это профессиональные воиныразбойники!
Много ли их и когда будут?
По нашим сведениям, около полутора тысяч, и прибудут они через двое суток!
Посылайте навстречу БекБулата с тремя тысячами.
Судьба этого отряда была печальной – он был взят в клещи: с одной стороны – новгородскоустюжские ушкуйники, с другой – водные удальцы, которые спешили на помощь осажденной Вятке.
Отряд БекБулата попал в засаду, причем новгородскоустюжские разбойники впервые применили «тюфяки». Из пяти медных пушек прямо в лоб вдруг выстрелила сама смерть. В ордынцев полетели смертоносные осколки железа и свинца.
Нанесенный урон был чувствительный, но опытный БекБулат нутром чувствовал, что это лишь небольшая засада. Его «железные сотники» (так любил называть их царевич Бекбут) вновь пошли на русичей. После небольшого сопротивления тяжеловооруженные ушкуйники начали отступать. Их яростно преследовали.
– Не увлекайтесь, – надрывно кричал БекБулат. – У них пушки.
Но добыча казалась такой легкой, ордынцы увлеклись…
Вдруг залп – и около сорока ордынских конников оказались на земле! БекБулат закрыл руками лицо: он знал, что война есть война и потери на ней неизбежны, но чтобы так…
Однако и ордынцы озверели – очередной залп «тюфяков» их уже не остановил. Они хотели посечь всех пушкарей. Взвились арканы…
Бой превратился в ад. БекБулат был настоящим воином и попытался воспользоваться приемом русичей: загородиться телегами. Однако сбоку ударила пешая бронированная рать…
Ордынскому воеводе не удалось выйти из боя живым.
Удар по ордынцам, осаждавшим Вятку, был нанесен ночью, внезапно с двух сторон. Связь между вятскими осадными и речными ушкуйниками была постоянной.
– Яловцы (лоскутки цветной ткани, прикреплявшиеся в старину к верхушке шлемов, чтобы отличить своих воинов от чужих. – Авт.) ночью мало помогут, – сказал хлыновский воевода и после некоторого раздумья приказал: – Сделаем вот что: побольше крика, и убьем сразу двух зайцев – своих не покалечим, а кочевников перепугаем…
Паника у врага была страшной: ночь, отовсюду яростные крики удалых… Бой длился до рассвета. Подошедший свежий отряд устюжан внес еще больший хаос в ряды противника. Ордынцы были разбиты наголову.
А в это время…
А в это время в Хлынове около заставных ворот городни (части крепостной стены в виде сруба из бревен, засыпанного песком или щебнем) новенький привратникушкуйник остановил деда, который пытался пройти к главному начальнику головорезов.
– Уж не воевать ли ты захотел, дедок? Так мы таких ведь не берем!
– Да я ведь, внучок, всю жизнь воюю, кажись, – ответил, улыбаясь, старик, – а ты меня в войско свое не хочешь пустить!
– Да сколько же тебе лет? Семьдесят, восемьдесят, сто?!
– Ну к стато надбавь маненько, один годик, – ответил седой, кряжистый, похожий на бога Сварога дед, озорным взглядом окидывая юношу.
Молодой ушкуйник смотрел во все глаза и только хватал ртом воздух:
– Да как же так? А не подлыгаешь ли ты, дед?
И вдруг покатился кубарем от тяжелой затрещины, полученной от старика.
– А теперь веришь?! – с усмешкой спросил Варфоломеев (ибо это был он). – Или еще добавить за то, что не пописаному речь держишь, лгуном называешь старого человека?
Около них уже стали собираться молодые ушкуйники и с интересом смотрели на происходящее, посмеиваясь над незадачливым привратником.
Проходивший мимо воевода, почтительно поздоровавшись со стариком, спросил:
– Учишь, Лука, свет Варфоломеевич, молодежь умуразуму?
– Да, атаман, только какаято она уж очень неразумная… А ты, внучок, не обижайся да чти старых людей!
Окружившим его молодым сорвиголовам Лука поведал свою историю.
– С тех пор как меня Папа Римский предал анафеме, – досказывал он, – пришлось под другим именем жить. Ох, браты, и трудно это! Пришлось мне стать лесным разбойником Дубиной. А знали об этом немногие: близкие другиушкуйники и московские князья, для которых я службу нес, чтобы Русь крепла в борьбе с погаными!
Молодые воины слушали с раскрыми ртами про дела стародавних богатырейушкуйников. Привратникновичок с восторгом внимал древлерусскому витязю, которого не брали ни ордынская сабля, ни копье свейское, ни стрелы вражеские…
Ты прости меня, неуча, богатырь святорусский, – склонил удалой голову, может быть, в первый раз. – Но уж больно мне все это, бестолковому, непонятно!
– Знай, сынок, в Новеграде Великом, а то и на Руси нередко неумные или худые людишки называют нас, ушкуйников, разбойниками и грабителями. Но не так это, ой не так! Мы потомки варягов. Чай, помнишь про Рюрикато, внучка новгородского посадника, который был первым государем на Руси? От его дружины течет наша кровь. И никак не может она успокоиться от древней обиды, нанесенной нам ворогами, которые суть поганые. Но верю: велик Господин Новеград. Склонят враги перед ним свои головы. Не вечно поганым быть на Руси. Настанет день Господина Великого Новгорода. А еще страшнее для супротивников будет Русь, когда объединится наш преславный город Святой Софии с Москвой. Вдвое сильнее будет наша святая матушкаРусь. Bcех врагов согнет в дугу Христова Родина! Да так согнет, что никто и не разогнется! Вот как эта подкова!
Старик взял подкову и, казалось, легко согнул ее в кольцо. Изумлению молодого ушкуйника не было предела.
– А что, дедушка, – почтительно спросил его другой добрый молодец, – мы попрежнему будем драться одни?
– Как это одни? – изумился старик. – А Святая София, а Господин Великий Новгород? Да ты посмотри, вся Русь поднимается! Это поганые одни, никто им, несчастным, не поможет! А у нас столько настоящих воинов!
Лука много передумал после этого разговора, а потом решил поговорить с атаманом:
– Чувствую, воевода, что не сегоднязавтра кончатся мои дни на этом свете, но, и умирая, хочу сослужить хорошую службу. Попугать хочу поганых. Желаю я, атаман, открыться: тяжело мне носить на остатке дня чужое имя. Давай пустим слушок, что еще жив Лука Варфоломеев. Да, и вот еще что, давно я об этом думку думаю, сынок! Не обращай ты внимания, что говорят княжеские попы! Они будут всячески чернить ушкуйников, называть разбойниками, крамольниками. Чай, не свою волю исполняют, а великого князя, а может, и князька. Нам вменяют в вину и разбои на Волге, Каме, Каспийском море. А разве набеги ордынских хановбасурман на Русь – это не разбои? Или разбои князей и ханов – это святое дело? Народ нас будет звать людьми, которые не испугались обнажить меч против басурманхищников. А ведь для этого святого дела, воевода, хороши все средства. Вспомни погибшего Прокопия, его железную волю. А знаешь, как имя Прокопий в переводе с ромейского? Обнаженный меч! Это был действительно меч для нелюдей!
– Отец, – ответил удалой воевода, – только мы и знаем, что наши ушкуйники всегда воевали очень благородно, никогда не убивали пленного или мирного.
– Нет, сынок, – возразил Лука, – и народ чует правду, и будет эта правда в его песнях и сказках!
Второе нападение на Вятку
Ордынцы спешили. Еще бы! Когда может представиться такая возможность нанести удар в тыл новгородским гяурам?! Как всегда, нашелся предатель. Это был старый удмурт Афоня. С ним долго разговаривал ордынский тысячник НурДевлет. Он понял: Афоня хочет отомстить русским за отобранную землю, веру предков.
– Что ж, – раздумывал военачальник, – месть – сильное чувство, а обещание богатства и земли втройне!
НурДевлет решил поискать кратчайшие и незащищенные пути к Вятке и ударить с тыла, откуда ушкуйники не ждут удара. Тысячник уже считал себя покорителем города, за что хан пожалует ему титул темника.
Увидев реку, НурДевлет сразу же отдал приказ девяти сотням переправляться.
Проводником у ордынцев был старый Афоня, с которым у ушкуйников была своя договоренность. Хитрый старик ничего не сказал о сильном течении реки, которое тут же разбросало ордынские отряды. Этим и воспользовались ушкуйники. Их всегото было около шестидесяти. Оставил их Лука на всякий случай, и вот этот случай настал.
НурДевлет, увидев с противоположного берега, как гибнет его отряд, догадался о хитрости ушкуйников, остановил последнюю сотню и приказал привести к нему Афоню.
– Ты этого хотел, зловредный старик? – указал он на тонущих в реке и погибающих на противоположном берегу ордынцев.
Афоня молчал. Тысячник приказал:
– Распять неверного! На другие пытки нет времени!
Ордынцы пригнули вершину здоровенной березы, прибили к ней поперек толстую доску. Повалили Афоню, намереваясь прибить его руки к краям доски, а ноги к березе, чтобы он, по словам тысячника, хорошо видел противоположный берег, ставший роковым для отряда. Вдруг свист болтов лишил жизни по меньшей мере сразу трех человек. Оставшиеся четверо, не сдержав вершины и не успев разжать руки, с воплем взлетели на тридцать метров вверх. А меткая стрела уже летела в тысячника…
– А теперь, братия, – сказал собравшимся в кружок своим воинам знаменитый Гриня Волк, – разобьем вон тех бродяг!
И указал на основное войско татар, черневшее вдалеке.
– А не многовато ли их будет супротив нас? – спросил осторожный седой ратник.
– Стыдись, Рязанец! – возразил ему Волк. – Ты только что лично поразил более двадцати ордынцев!
– Да ведь они не ожидали такого «подарка» от Афони, – возразил Рязанец.
– А эти ждут? – жестко спросил Волк. – Нападем с пяти сторон. Стрелять луками. Кричите сильнее – пусть думают, что на них напало большое войско. Эх, постараться бы прорубиться до главного их начальника, но это навряд ли – убьют. Ты, Афоня, свое дело сделал, спасибо тебе, натерпелся сегодня до жути, переправляйся в Вятку!
– Я с вами, браты, – произнес старик. – Выберу лощинку, да и буду оттуда стрелочки пускать, пока вы переведаетесь с нехристями, а то и маломальски отход вам обеспечу…
Удар с пяти сторон был внезапный. Он нанес серьезный урон кочевникам.
– Что там такое происходит? – спросил недоуменно Лука, увидев, как ордынцы стали отводить часть своих войск от вятской крепости.
Ушкуйнический воевода также не понял вначале, в чем дело. А затем догадался, что какойто незнакомый им помощник врубился в неприкрытую колонну врага. Он тут же сообщил об этом Варфоломееву.
– Надо выпускать тяжелую конницу, а за ними и всех ратников! – крикнул Лука.
– А вдруг это ловушка?
– Никакой ловушки! – сердито крикнул Лука. – Кто бы ни были эти смельчакипомощники, их надо поддержать.
Ворота открылись, и на ордынцев обрушились тяжеловооруженные ушкуйники. Они представляли собой закованные с головы до ног всадников на добрых конях. За ними поспешали пешие ратники.
Атака Гришани Волка оттянула на себя около полутора тысяч основного войска. Опомнившиеся ордынцы стали яростно сопротивляться, а потом перешли в наступление.
– К лесу! – закричал израненный Волк.
Ушкуйники потеряли половину своих товарищей и начали постепенно отходить к лощине, из которой метко стрелял Афоня. Упал ордынец с уже занесенной было над головой Гришани Волка саблей.
Неприятелю удалось ранить Афоню в руку и, пленив его, отвести к воеводе. Тот повелел утопить старого «иблиса» (дьявола) и добавил:
– Уважаю доблестных врагов, поэтому – без всяких пыток!
Избитого, еле живого Афоню повели к реке.
– Ну никак не дадут умереть спокойно, – мелькало в его воспаленном сознании. Старика уже начинало лихорадить.
– А чего это мы должны его в реке топить, лодку отвязывать, везти на глубину? Мордой в воду около берега – и всех дел! – рассуждали между собой ордынские стражи.
Два дюжих всадника, меж коней которых болтался Афоня, сбросили старика на берег, а потом и сами спешились. Но вот окунуть старика им не удалось. Внезапно свистнули две стрелы – ушкуйники Васяй и Ваняй, засевшие в кустах, давно следили за татарами. Так им приказал Волк.
Они погрузили горячее тело старика в лодку и переправили на противоположный берег.
— Обидно, ушкуйники-браты, помирать от простуды, — слабым голосом произнес Афоня. — Распять – не распяли, застрелить – не застрелили, утопить – не утопили, что же, своей смертию, что ли, помирать-то? Ушкуйники громко рассмеялись.- Ну никак на тебя не угодишь, старик, — воскликнул Волк. После того как главному ордынскому военачальнику Махмуду доложили о смерти его верных слуг, которые должны были утопить старика, он подумал о том, что милосердие вредно в отношении новгородцев-ушкуйников. Еще больше ожесточился, узнав о потерях, которые были очень велики. Две тысячи семьсот человек убиты, около девятисот ранено. Моральный дух был ослаблен. «Нужно уходить отсюда, — думал он, — еще один-два таких боя – и у меня не будет войска!» А в Вятке праздновали подвиг Афони и малой дружины Гришани Волка.Взятие КазаниУшкуйникам не впервой было ходить на прикамские и приволжские селения, да и с Жукотиным сколько раз разведывались и всегда брали его с боем. Точно так же и с Казанью. Казань (от татарского «казан» — котел) имела естественное природное укрепление. И трудно завладеть этим городом, если не пуститься на хитрость.Город расположен на левой, луговой стороне Волги. Отделенный от нее низменной полосой шести верст в ширину, он возвышался на холмистом берегу Казанки, впадающей в Волгу.Стены города – ряд дубовых срубов, набитых землею. Самую вершину угла, образуемого Казанкой и протоком Булак, занимал особо огражденный царский двор с несколькими высокими каменными мечетями, в которых находились ханские гробницы и мавзолеи. Тут же на Казанку выходило двое городских ворот — Муралеевы и Элбугины, а на Булак – Тюменские. Со стороны Арского поля шли ворота Арские, Царевы, Ногайские, Крымские и Аталыковы.Единственно удобным местом для нападения было Арское поле – так думали и татары. Но ушкуйнический воевода и его советник решили по-своему. Вначале на Арское поле были выкачены все «тюфяки» — пушки, которые незамедлительно начали прицельно бить по воротам. Туда же начала прибывать и ушкуйническая рать, причем сильно разбавленная пришлым людом: в ней было много беглых русских крестьян, черемисы, мордва и даже вогулы – все те, кто решил поживиться за счет будущих грабежей. Ближе к вечеру татарам стало ясно: будет штурм со стороны Арского поля – там скопилось большое количество ушкуйников. И точно, вечером начался обстрел из двадцати пушек, которые постепенно двигали к крепостным стенам. Казанцы перебросили войска из других частей города. Эти передвижения заметили и нападавшие. Тогда, продолжая закидывать город каменными ядрами, отборные отряды ушкуйников пересели на лодки и Казанкой и Булаком добрались до крутых обрывистых берегов, влезть на которые не было никакой возможности. Так бы сказали казанские воеводы, но не ушкуйники. «Смелым Бог володеет», — любил говаривать Лука Варфоломеев. Четверо наиболее ловких ушкуйников, использовав железные когти и крепкие стальные ножи, с большим трудом, но все же взобрались на отвесный берег. А дальше дело пошло легче. Укрепив волосяные лестницы, они начали принимать бойцов. Около четырехсот бесстрашных сорвиголов, разделенных на четыре отряда, рассредоточились под стенами крепости. Один из них возглавлял Авдотий. Ему была поручена самая трудная и главная задача – ворваться в царский дворец и пленить хана. Крик совы дал знать ушкуйническому полководцу, что отряд готов к выполнению воинского промысла. Моментально на воду Булака были спущены ушкуи. Казанский воевода Джан-Али рассмеялся: «Теперь я понял, зачем они скопились на Арском поле – это, оказывается, отвлекающий маневр, а высадка-то будет со стороны Булака». И приказал перевести часть войск именно сюда. Ушкуйники продолжали стрелять. За громом их пушек и рушниц Авдотий и его товарищи в обуви, обернутой мягкой тканью, смогли бесшумно взобраться на стены, снять немногочисленных стражей и пробраться к дворцу.Опешивший хан, взяв себя в руки, попросил Авдотия отпустить его. Он начал свою льстивую речь так: «О, храбрый воин! Бери все мои сокровища, жен и рабов моих, но отпусти меня. Я очень тебя прошу!» На что Авдотий ответил: «О, всемогущественный царь! Ты отдаешь то, что тебе уже не принадлежит, это уже все мое». Затем приказал связать его и всю челядь и поспешить на помощь своим.Оставив двадцать ушкуйников для охраны дворца, Авдотий взял с собой хана, беклярибека — смотрителя ханского дворца — и еще нескольких мурз, которых заставил кричать о поражении и о сдаче. Только отважный полководец Едигер-Ахмет не помышлял о плене. Запершись в одной из башен, он продолжал обороняться и даже делать вылазки! Приведенный удалыми к веже (башне), хан посоветовал сложить оружие. На что Едигер ответил: «Хан, ты при жизни был трусом. Так хоть умри достойно, как мужчина и воин, и тогда будет якши, а сейчас – яман тебе!» И продолжал сопротивляться со своими воинами даже тогда, когда их стали обстреливать из пушек. Башня постепенно разрушалась, Едигер сделал последнюю вылазку с оставшейся сотней. Но все его храбрые воины, доблестные башкорты-уланы, тут же погибли под стрелами, копьями, пулями и ядрами. Тяжелораненного полководца Едигер-Ахмета ушкуйнический лекарь вылечил, несмотря на то, что тот срывал повязки, стараясь умереть. Тогда с ним поговорил Лука Варфоломеев, восхищенный его мужеством. Едигер, выслушав историю его жизни, и сам захотел жить, принял христианство и потом честно служил великому московскому князю.Часть татарских воинов попыталась спастись вплавь по Казанке, но была частично уничтожена, частично перехвачена ушкуйниками. Эта битва стала наказанием казанцам за их участие в осаде Хлынова. Лука Варфоломеев был доволен. Да, именно он воспитал таких удальцов, именно он воскресил настоящий русский дух. «Бейте и дальше так своих недругов, — говорил он еле слышным голосом окружившим его воеводам ушкуйников и именитым воинам, — вы настоящие витязи! А я теперь в коросту». После этих слов он умер. Лука уже давным-давно держался только благодаря духу, не обращая внимание ни на старые раны, ни на старческую немощь. Его умиротворенная душа победителя воспарила над землей, удивляясь красотам Руси: ее городам, храмам, бесчисленным деревням и селам, опоясанным кудрявыми деревьями. «Именно ее, эту землю, почти девяносто лет ты честно защищал и не замарал меч позором убийства стариков и детей. А семьей для тебя была дружина», — говорил ангел-хранитель, увлекая душу Луки в рай, туда, где торжественно должны были встретить его Христовы воины. Они шли по простертому от райских ворот солнечному лучу. И радостно было душе Луки.