ПОЗНАТЬ САМОМУ

Чем обернулась этнографическая экспедиция в Заволжский край

Эту книгу случайно увидел на базарном развале старьевщика. Ещё в 70-х годах прошлого века водились такие. Старые елочные игрушки, гаечные ключи, баночки с винтиками, ещё какая-то мелочовка – и среди всего этого, нужного кому-то хлама стопка старых книг. Одна из них была дореволюционной реликвией 1909 года выхода. Значилось авторство – М. Пришвин. Писатель, известный со школы по детским книгам, а тут толстенькая книжица «У стен града невидимого». Поладив с ценой, книга оказалась моей. Не читана, о чём она… Так началось знакомство с неизвестным далёким миром глухоманного лесного Заволжья и Светлого озера, сокрытого этими чащобами, в котором когда-то побывал писатель Михаил Михайлович Пришвин. С годами, благодаря краеведческому любопытству, я узнал историю написания этой книги, которая, быть может, будет интересна и вам.

Предмет искания «искателя»

В один из дней октября 1908 года на заседании Императорского Российского географического общества произошло событие, которое запомнилось присутствующим и впоследствии нашедшее отображение в мемуарной литературе. Собравшаяся публика, состоящая из маститых ученых, немало странствовавших по миру, приготовилась заслушивать цикл докладов, отмеченных в программке заседания. Значился в ней и доклад писателя Михаила Михайловича Пришвина о посещении лесного Заволжья. Тема, конечно, для почтенного собрания мелковатая, но писатель привлек интересом к этнографии, что было редкостью в среде этого рода творческих людей. «…Вот он вышел на эстраду, моложавый, гибкий, волосом черный – друзья звали его в те годы «Грач»; кожа светлая и по-детски нежная – такой сохранялась до глубокой старости; светлые глаза с двойным выражением – открытые с улыбкой к людям и неизменно серьезные внутрь себя. Начинает рассказывать. И вдруг опустился на пол эстрады, лег на живот и пополз, повторяя вслух: «Ползут, все ползут… тут, там, везде. Мужчины, женщины, дети – все ползут…». Публика, конечно, была возмущена, но лектор добился главного – внимания к себе. Оказалось, что это он изобразил неизвестный учёной публике обряд «оползания» святынь, который он увидел на берегу Ветлуги в церкви святого Варнавы. После чего он спокойно встал, занял место за кафедрой и продолжал рассказывать о неизвестном мире, который он смог увидеть в самом центре России. В апреле 1905 года в газетах был напечатан Указ императора Николая II «Об укреплении начал веротерпимости». Положение Русской православной церкви, как и других исповеданий в Российской империи, определялось законами. Православию отводилась роль господствующей религии. Старообрядчество попало в статус «терпимых». Благодатная пора пришла для журналистов и писателей. Цензура открыла новые темы для публикаций, и пишущая братия начала осваивать заповедные места России. Был тогда Михаил Пришвин тридцатилетним писателем, еще никому не известным, но попробовавший работать в агрономии, поучаствовать в марксистских кружках. Работая в газете, тяготел к писанию рассказов и художественных очерков. Скоро получил прозвище «Искатель». Сам себя он называл «народознатцем». А предметом своих исканий он выбрал «правильную веру». Для своих поездок он обозначил север. Туда из журналистов редко кто заглядывал, а тем более писателей.

Куда подевалась книга?

Так появились первые две книги «В краю непуганых птиц» и «За волшебным колобком». Книги вызвали интерес читателей и вдохновили писателя на скорый подъём в очередное путешествие. Куда на этот раз? «Я думаю о том неизвестном мне заволжском крае, куда мне предстоит ехать летом. Это решено, я туда еду. Пусть всё там изучено, пусть всё известно, но я-то почти ничего не знаю. И меня почти никто не знает на свете. Я оторву кусочек большого таинственного мира и расскажу другим людям по-своему». Пришвин готовится к поездке. Одно дело – старообрядцы на севере, они не испытывали на себе жестокость карательных экспедиций, а в лесах заволжских оставили огненный след душители старой веры. «Советовали мне сделать так: взять с собой старую икону, одеться по-местному и поселиться где-нибудь у христолюбцев, в любом доме; потом на глазах хозяев креститься двумя перстами, пить из своей чашки, молиться своей иконе и потихоньку попросить не говорить о себе полиции. Тогда будто бы сейчас же откроются двери всех скрытников-христолюбцев, а вместе с тем и настоящих скрытников, которые живут часто тут же в потайных местах. Но эта комедия мне была не по душе». Он избирает другую тактику: «Чтобы сойтись с ними, я перестаю курить, есть скоромное, пить чай. И всё-таки побаиваюсь. Первое условие для сближения – искренность. Но где её найти, когда все эти предметы культа: старинные иконы, семь просфор, хождение посолонь, двуперстие – для меня лишь этнографические ценности». На всякий случай он подстраховывается документами Академии наук, в которых его называют этнографом, а сам себя он определяет как «народознатец». В дорогу он не брал никаких путеводителей, старался не читать, что было написано о тех местах, где ему придётся побывать. Всё познавать самому, всё видеть своими глазами… Заволжские краеведы проследили весь путь Михаила Михайловича Пришвина по заволжскому краю. Всеми отмечается, что принят он был здесь добролюбно и нигде не испытывал трудностей в разговорах с местными жителями. Ветлужский пароходик принёс его прежде в Варнавин, и попал он на Варнавинскую годину, которая отмечалась, да и отмечается поныне, в конце июня, в память о местночтимом святом Варнаве Ветлужском, основателе поселения, которое стало городом и имело свой, пожалованный государыней Екатериной II герб. Вот с этого момента в прежние годы и началось замалчивание визита писателя. Всё сводилось к тому, что писатель интересовался природой и жизнью глухоманных районов России, вот и выбрал поэтому для своего путешествия поветлужскую сторону. Конечно, письмо, отосланное своему другу из Варнавина, никогда не показывали и мы о нём ничего не знали. А он писал: «Выношу пока такое впечатление: здесь такая смесь всяких староверческих и сектантских толков, что совсем нельзя строго разграничивать одно от другого. Это любопытнейший винегрет… Действительность превосходит мои ожидания». Не зная этого письма, так и думалось, что Пришвин, действительно, был «певцом природы», по сути, ничем не отметивший визит в лесную сторонку. Первые две книги о путешествиях на север переиздавались в советское время и были доступны в библиотеках. Выходит, третьей книги о поездке в заволжскую глухомань не было. Случается, не вдохновила писателя поездка, но в письме-то Пришвин пишет, что она превзошла его ожидания. А если книга была написана, то куда же она подевалась? Поэтому вы можете представить увиденную мною у старьевщика с базара радость – книгу Пришвина «У стен града невидимого». Прочтена она была залпом, и стало понятно, что не суждено было появиться ей на свет во времена обезбоживания и осталась она лишь следом от поездки в далёкой дореволюционной поре.

Подальше от дорог, идущих в тупик

Неведомо, сколько времени пробыл Пришвин в Поветлужье. Обычно щепетильный во всём, он даже в дневнике не указал точного срока. Но поездил по этим местам изрядно: из Варнавина подался в Урень, миновал Семёнов и не мог не остановиться на Светлом озере – так кликали раньше Светлояр. Приезжавших в то время на озеро знаменитостей со временем разделят на богоискателей и экскурсантов. Ну, экскурсанты – это понятно: приехал и уехал, а кто такие богоискатели? Религиозный философ Николай Александрович Бердяев сказал о них: «Великое томление, неустанное богоискание заложено в русской душе, и сказалось оно на протяжении целого столетия. Богоискатели отражали наш мятежный, враждебный всякому мещанству дух. Вся почти русская литература, великая русская литература, есть жизненный документ, свидетельствующий об этом богоискании, о неутолённой духовной жажде». Из этого высказывания ясно, что богоискательство было уделом интеллигенции. Но, как всегда , страшно далека была она от народа и никакой поддержки у него не находила. Богоискательским центром считался Санкт-Петербург, поэтому и Пришвин решил выбрать его временным пристанищем, чтобы понять это течение, чем-то оно было близко ему и прежде всего философским отношением к жизни. Город был разделён на секты и собрания, порой проходившие с примесью мистики и гаданий. Часто на этих сборищах говорилось о Светлом озере в Нижегородской губернии, где сходятся «великие крайности русского духа». Первое заседание Религиозно-философского собрания состоялось 29 ноября 1901 года в зале Императорского географического общества. Основной доклад носил название «Интеллигенция и церковь» и призывал задуматься о духовной судьбе России. Реально думалось, что в будущем «придётся лицом к лицу встретиться с силами уже не домашнего, поместно-русского порядка, а с силами мировыми, борющимися с христианством на арене истории». Как знали тогда, что этого не избежать. И чем больше молодой писатель погружался в богоискательство, тем твёрже убеждался, что «интеллигенция ничего не видит, оттого что много думает чужими мыслями». Все эти сектантские сборища стали надоедать, и писатель решается в очередной поездке просто описать виденное и «отделаться от мысли», тем более, что критики отмечали в его писаниях много рассуждений, которые затрудняют чтение. С этим он и едет в заволжские леса к людям «древлей», исконной веры, которую они сюда унесли из разных мест и тайно хранят в скитах, отшельничьих землянках и на холмах, у стен града невидимого на Светлояре. «Вся история христианства прошла передо мной в этих лесах за Волгой», – вспоминал он. И зачем где-то искать Бога. «Бог не ушёл. Он здесь». Эти слова писателя обращены к читающему люду. Со временем Пришвин станет противником всяческих сект, изначально видя в них дороги, идущие в тупик. Да, не забыл писатель выполнить и поручение Академии наук, выдавшей ему документ этнографа. Ну эта задача из лёгких: что видишь, о том и пиши. Он так и сделал: «Что тут за села! Даже на далеком, знакомом мне Беломорском Севере не сохранился так старинный русский быт. Тут самая маленькая лачужка украшена хитрейшей резьбой. У ворот под навесами сидят везде семьи ремесленников-ложечников, в кожаных фартуках, с инструментами в руках. Колют, строгают, чистят. Не очень даже глазеют на проезжего. Похоже, будто у них есть особое деловое семейное самолюбие: стоит немного попристальней глядеть на работу, сейчас же начинают строгать и чистить усерднее. Ложки так и летят в большие кучи перед избами. Горы ложек готовит Семеновский уезд. Пахнет стружками. Глядят далекие прошедшие века ремесленного быта». И вот такая память о визите писателя в Заволжье сохранилась. И мы ему очень благодарны за это. А как быть с книгой, где её раздобыть и прочитать? Тоже дело поправимое, в интернете есть её текст. Так что беритесь за чтение. «Народознатец» поведает вам о многом и, прежде всего, о крае, в котором нам выпало жить.

Вячеслав ФЁДОРОВ.

Фото из открытых источников.