ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ПРОРЫВ
Памятник этому молодому офицеру царской армии у экскурсоводов, за которыми стайками следуют любопытствующие, всегда вызывает некоторое замешательство. Понятно, что памятник установлен штабс-капитану Петру Николаевичу Нестерову, об этом говорит надпись на пьедестале, но за какие заслуги? Чем отличился этот офицер в те далёкие времена? В советское время памятью царских офицеров не жаловали. И этот памятник шёл к своему пьедесталу долго. Аргумент против был один: а в каком бы лагере он мог оказаться, доживи до революционных событий, на чьей бы стороне воевал? Мог быть контраргумент: Нестеров был одним из первых военных российских лётчиков. Да, но не первым. Погиб в Первой мировой войне, совершив воздушный таран вражеского самолёта. Это, конечно, подвиг, но уж больно непопулярной в истории была та война, и жертвенный поступок молодого лётчика мог в ней затеряться. Что же ещё? С годами Нестерова стали называть просто автором «мёртвой петли» и основоположником фигур высшего пилотажа. Таким он вошёл в историю авиации. Но «мёртвая петля» стала тем самым вертикальным прорывом, который, по сути, спас авиацию и обозначил её будущее.
В учителях — птицы
21 марта 1910 года. В России произошло событие, которое особого ажиотажа не вызвало, но было отмечено всеми выходившими в то время газетами. Раз это было впервые, значит — сенсация: в Одессе, на аэродроме бегового общества, состоялся единственный полёт русского авиатора Михаила Ефимова. Сам полёт диковинкой не был, до него небо над ипподромом занимали приехавшие из Европы гастролёры. А тут первый полёт отечественного авиатора. Именно эту дату и затвердили как начало истории российской авиации. Как всякая новинка она породила племя фанатов, и именно в это время был замечен в России резкий всплеск интереса к доселе невиданной почтовой службой подписке на авиационные журналы. Можно ли было отнести к фанатам молодого артиллерийского поручика Петра Нестерова, который служил в это время на Дальнем Востоке и до которого вести о гастрольных полётах доходили из газетных сообщений? Хотя он уже имел отношение к воздухоплаванию, выполняя служебную роль воздушного корректировщика артиллерийских стрельб. Но делал это с привязных аэростатов, стараясь превратить наблюдения в математические расчёты, как учили их в Михайловском артиллерийском училище. Не зря же среди юнкеров бытовала пословица: «Красивые — в кавалерию, умные — в артиллерию». Скоро таблицами корректировок, разработанными поручиком Нестеровым, с успехом стали пользоваться дальневосточные артиллеристы. Но это было его прощание с артиллерией. А дальше начиналась его любовь к авиации. Начиналась, но всё не так просто. Он не стремился стать непременно летуном. В одном из авиационных журналов он вычитал, что американские братья Райт, на чьих аэропланах уже летали, начинали с наблюдения за птицами. Будучи в отпуске, в родном Нижнем, он решил последовать их примеру. Наблюдения оказались заманчивыми. Казалось, птицы в своих воздушных манёврах не подчиняются никаким законам физики. Но разве это возможно? Ещё не видев ипподромных полётов заезжих гастролёров, он заложил в схему придуманного им моноплана рулевое управление для возможных манёвров, чем напугал специалистов из Главного инженерного управления, куда попали его чертежи. Проект предлагаемого аппарата был отклонён «в связи со сложностью конструкции». Но это не остудило азарта молодого офицера. Надо было с чего-то начинать. Со временем авиационные конструкторы изучат его сохранившиеся чертежи и придут к выводу, что идеи поручика Нестерова лишены безрассудной фантазии. Он всего лишь опередил время лет этак на двадцать. Но кроме как у птиц, учиться служивому офицеру было не у кого.
Уход от «блинчиков»
Те гастрольные полёты, что он увидел впоследствии, его разочаровали. Не такой он представлял авиацию. «Меня не приводили в восторг происходившие в России и за границей полёты, — писал Нестеров, — ибо я считал их до крайности несовершенными и не чувствовал в них победы гордого духа над косной материей. Наоборот, в этих полётах меня не удовлетворила рабская зависимость пилота от каприза стихии… Поэтому я поставил себе задачей построить такой аэроплан, движение которого меньше всего зависело бы от окружающих условий и который всецело подчинялся бы воле пилота. Только тогда авиация из забавы и спорта превратится в прочное и полезное приобретение человечества…» Нестеров, поступив на учёбу в Гатчинскую авиационную школу, всё свободное время проводит на Комендантском и Корпусном аэродромах, иногда выезжает и в Петербург посмотреть полёты заезжих гастролёров. Все демонстрируемые ими программы были схожи, будто списанные друг у друга. Всё те же утомительные полёты «блинчиком» без резких кренов и манёвров. Видно было, что и публика начинает разочаровываться в летунах. Брожение умов наблюдалось и в военном ведомстве. Всё больше люди в погонах склонялись к тому, что авиации суждено остаться воздушным цирком, чем превратиться в новый род оружия. В Гатчинской авиационной школе курсантам запрещалось проводить всяческие эксперименты в воздухе. Первый же инструктор предупредил Нестерова: — Когда вылетишь самостоятельно, тогда и экспериментируй. На свою ответственность. Что касается меня, то я не хочу рисковать жизнью ради твоих экспериментов. Нестеров понимал, что каждый шаг в сторону чреват отчислением из школы. А это потеря времени и возможности хотя бы научиться летать. И он терпеливо повторял упражнения, предписанные инструктором. За что и получил безупречную характеристику: «Поручик Нестеров — лётчик выдающийся, технически подготовлен отлично. Энергичный и дисциплинированный офицер. Нравственные качества очень хорошие. Офицерскую воздухоплавательную школу окончил по 1-му разряду. Достаточно подготовлен к должности начальника отряда». У него было право выбора места службы. Он предпочёл Киев. У поклонников авиации этот город считался авиационной столицей России. В газетных сообщениях ему нередко приходилось читать о том, что студенты местного университета преуспели в конструировании летательных аппаратов, а Киевское общество воздухоплавания их всячески поддерживает. Это, конечно, сыграло свою роль в выборе места службы, но не окончательную. То, с чем он ехал в Киев, предполагало ещё и удаление от министерского военного начальства. А в Киеве его будто ждали. Командир авиационной части, в которой ему предстояло быть начальником отряда, встретил его словами: — Вот что, батенька, вы лётчик и, как я слышал, не из плохих. Так вам и карты в руки — командуйте своим отрядом, как найдёте лучшим! Понравился молодой, энергичный офицер и обществу воздухоплавания. Один из членов общества вспоминал о нём: «Особенно интересно было спорить с Нестеровым по вопросам, которые всем казались уже выясненными. В таких случаях Пётр Николаевич сперва молчал, слушал говорящего, а потом неожиданно спрашивал: « А не кажется ли это вам чересчур очевидным?» После чего высказывал положения, проливающие на обсуждаемый вопрос совсем иной свет».
Авиация принимает бой
Не будем больше сгущать покров тайны вокруг молодого офицера-лётчика и скажем прямо: он приехал с главной мыслью — выполнить ту самую воздушную петлю, которую демонстрировал на лекциях учёный-механик профессор Николай Егорович Жуковский. Он доказывал математическими расчётами, что выполнение её возможно, если даже лётчик в полёте окажется летящим вниз головой. Надо было только проверить это в реальности. Полёт предполагался рискованным: удержится ли летун в самой верхней точке петли? Нестеров чётко увидел тот прорыв, который избавлял авиацию от надоевших полётов «блинчиком». Это уже походило на полёт птиц.
От товарищей заслужил эпиграмму:
Ненавидящий банальность,
Полупризнанный герой,
Бьёт он на оригинальность
Своею «мёртвою петлёй».
Вот уже и название возникло. И он пишет ответ:
Одного хочу лишь я,
Свою петлю осуществляя:
Чтоб эта «мёртвая петля»
Была бы в воздухе «живая».
Нестеров сам определил своё поведение тех дней: выполнение петли стало «вопросом самолюбия». Осталось выбрать момент и оказаться в нужном месте и в нужное время. В нужном месте он уже оказался. Теперь надо было выбрать нужное время. И его он выбрал… Киев жил предстоящим праздником — первой российской Олимпиадой, на которую съехалось более 600 спортсменов. Это был ответ на «позор всея русского народа», который год назад «привезли» спортсмены с Олимпийских игр в Стокгольме, где российская команда заняла среди восемнадцати стран-участниц предпоследнее место. Нестеров рассчитал, что под шум Олимпиады его опыт пройдёт незаметно и не привлечёт сенсационного внимания. И была ещё одна причина поспешить выполнить задуманное ради очередного «вопроса самолюбия». Во Франции к «мёртвой петле» подбирался лётчик Адольф Пегу. Газеты внимательно следили за его полётами, но вертикальная петля у него по какойто причине не получалась. Как оказалось впоследствии, он ничего о ней не знал, просто в полётах искал новые акробатические манёвры самолётом для удивления публики. Единственными зрителями, кого Нестеров пригласил на демонстрацию петли, были комиссар Всероссийского аэроклуба летчик Орлов, врач и несколько авиаторов. 27 августа 1913 года в шесть вечера все они расписались под протоколом о выполнении Нестеровым «мёртвой петли» в воздухе. Протокол был отослан в Петербург, но восторга содеянное не вызвало, заметка о Нестерове в газете «Вечернее время» появилась лишь через несколько дней. Известно, что Адольф Пегу последует за Нестеровым через девять дней. Франция, ничего не зная о русском лётчике, ликовала. А в России Нестеров стал невольным последователем Пегу. С историей первенства разобрались довольно скоро. Адольф Пегу был приглашён в Петроград с рассказом о петле. Когда он узнал, что среди слушателей в зале присутствует Нестеров, то тут же попросил выйти его на сцену и публично признал за ним первенство. Возможная ссора между авиаторами, на которую надеялись репортёры газет, рассеялась. Но ещё долго российские высокие военные чины не признавали петли Нестерова, считая её лишь акробатикой «бессмысленной и нелогичной». «Рисковать жизнью, чтобы поразить трюком — бессмысленно…» — это утверждение одной из газет. Как трюк, петлю стали исполнять гражданские лётчики, устроив авиационный «чёс» по ипподромам России. Военное же ведомство настрого запретило выполнять петлю служивым летунам. Нестеров признался, что «за свой опыт получил… только порицание, брань и пожелание возмездия». У авиаторов Европы 1914 год начался под знаком «мёртвой петли». К марту уже насчитывалось 70 лётчиков, которые выполнили эту фигуру. Постепенно признание пришло и к Нестерову, но ему уже было не до этого. Назревала война. Предвидя войну в воздухе, он просил укомплектовать аэропланы пулемётами, но получил отказ — «по штату не положено». Авиация оставалась безоружной, главным уделом её была разведка и доставка срочных депеш. Но у Нестерова была одна задумка: аэроплан противника можно ударить колёсами сверху. Математически тут всё не рассчитаешь, нужна была интуиция, а для этого надо было больше летать. Подвернулся случай: над позициями русских войск стал регулярно появляться австрийский разведчик… В ночь перед принятым решением Нестеров писал письмо матери, в котором есть такие строки: «Я думаю, что… война скоро кончится. Вот тогда я и осуществлю свои планы: выйду в отставку и поступлю на гражданскую службу где-нибудь в Москве или Петербурге». Он ничего не писал конкретно. Но было понятно, что авиацию, для которой он осуществил вертикальный прорыв, бросить бы не смог.
Вячеслав ФЁДОРОВ.
Фото из открытых источников.