ХРАНИТЕЛЬ СОЛНЦА

При работе над рассказом о Степане Веселове заминка вышла. Подумалось, а так ли уж знаменит хохломской художник, которого никто и не видывал? Ну работал себе, творил, сидя у себя в деревне Мокушино Ковернинского района. Там-то он известен был, а дальше что… Но вошло имя Степана Павловича во все энциклопедии по народному творчеству. Признано, что талант его был уникален. Многое в его творчестве объяснить просто невозможно, да и сам он этого не делал — не кружил, как говорят в его местах. По писанному говорить не любил, а объяснить, кто его к кистям и краскам подталкивает — не мог. И всё же попробуем рассказать о Степане Веселове как о знаменитом хохломском художнике.

В рамочках не удержался

Вы никогда не задумывались, откуда пошло слово «хоровод» или «хоромы»? А всем знакомое колесо почему так зовется, а не иначе? Сейчас это может объяснить только знаток языка. Между тем, все эти слова близкие, родственные. У них прародитель один — языческий бог солнца Хорос. В свою очередь корень «хоро» в древнеславянском языке означал «круг». Одни народы произносили «хоро», другие — «коло». Суть же одна: колесо, круг, окружность. Так что если доведется вам увидеть старую деревянную резьбу, кружева северные или музейную хохломскую чашу, то знак Солнца вы на них непременно найдете.

Солнце греет,

Да всю землю,

Да всю руську,

Да святоруську.

Когда профессиональные художники за хохломскую роспись взялись да стали её править, то всю старинную символику попытались извести. Золотой фон, что мигом в солнце превращался, лишь круг опиши, заполнили цветочками да лепесточками, травкой да ягодками. — Негоже, — говорили художники, — в новую жизнь всякое старьё языческое тащить. Пережитки всё это. Не ведали они, что творили. А вина их велика. Они то ли по незнанию, то ли по убеждению, что ещё хуже, стирали древние знаки и символы. Солнце покидало людские избы. Оно уже не было им оберегом. Никто не мог их защитить от темных и враждебных сил. Казалось бы, всё, закатилось солнышко, затянуло его кудриной. Но должен был остаться на хохломской земле хоть один хранитель космического кода, и вам всяк в Сёмине, сельце в северном Ковернинском районе, истинном месте рождения хохломской росписи, скажет, что это Степан Веселов. Учёные — знатоки хохломской росписи — давно причислили Степана Павловича к «травникам». Его учителями были старейшие мастера Степан Юзиков и Архип Серов, а они «травники», да к тому же свою первую ложку Веселов в пять лет расписал по золоту верховым письмом — «травник» и есть. Ох уж эти знатоки, они норовят всё по полочкам разложить, а мастеров в рамочки взять, чтоб они оттуда ни ногой, а то беспокойство вызовут, путаницу. Степан Веселов был человеком хитрым. В споры об искусстве не вступал, на полочку, куда его определили, он лишь присел и тут же спрыгнул, а жёсткая рамочка — это и вовсе не для него. В работе он своей тропинкой шёл, которая в дорогу превратилась. На склоне лет ему звание «Заслуженный художник Российской Федерации» присвоили. Да что ему звание, оно дров во дворе не прибавит и огород не вскопает. По-прежнему всё самому приходилось делать. Соседи даже посмеивались — мол, негоже заслуженному спину с лопатой гнуть. Одно то, что храним Богом был, судьбе спасибо. Жизненного лиха пришлось сполна хлебнуть, а вот, поди, жив остался, хотя многие его сверстники лишь фамилиями на сельском обелиске отмечены. Он же уцелел. Считай, что случайно: кто в пехоте до конца войны протопал — сыщи такого. Ему тоже не удалось. Первый бой под Сухиничами принял, потом под Козельском ещё. Отмечен был медалью «За боевые заслуги», а в марте 1942 года снарядными осколками посекло ему руку и ногу, да так сильно, что пришлось поработать над ним военным лекарям. После излечения в госпитале со службы был начисто списан. Позже Степан Павлович запишет в своей памятной тетради: «Слава Господу, что правую, творческую руку не покалечило, но в госпитале думал, что с росписью покончено. В деревню возвращался инвалидом… И то рад. В том же аду побывал, что и отец в Первую мировую. Отца-то вот убило, а мне жизнь продолжать». После войны о росписи забыл, работал колхозным бригадиром, счетоводом. А потом смена подросла, и с лёгким сердцем взялся мастер за кисточку. За эти годы так по ремеслу писания соскучился, что наработаться не мог. А вначале и страх был — может ведь дело не пойти, давно оставлено. Казалось, лёгкость в руке потерял, кисть летать перестала, да и узоры подзабыл. Не надо быть знатоком хохломской росписи, чтобы отличить этого мастера по почерку. Лишь раз глянешь — навек запомнишь. А какое удовольствие было смотреть, как он пишет. Суров, сосредоточен, серьёзен, будто годовой бухгалтерский отчёт составляет — дебет с кредитом сводит. В работе и поговорить мог, а надо, так и отложить делание да за гармошку взяться. Любил приговаривать: — В своём Мокушине я был первый парень на деревне. Все посиделки мои. После войны по песням-то как стосковались, только играй. Он в Новый год перед ребятишками Дедом Морозом представал, шутил и балагурил. У большинства отцы из боёв не вернулись — надо было детскую жизнь радостью разбавить. Поговорит, поиграет Степан Павлович, а потом опять за работу. Не боялся узор «потерять». Казалось, что рукой его водит неведомая сила, она и узор в памяти бережёт.

Озорство и лихость

Тут уместно один эпизод описать. Как-то однажды пожаловали к Степану Веселову учёные люди из Московского института художественной промышленности и попросили воссоздать ту роспись, какой старые мастера изделия украшали. Сгоряча-то Степан Павлович возьми и согласись — думалось, дело пустяшным будет, ведь вся роспись его учителей перед глазами. А как сел за работу, так всё и поплыло. Изрядно помучился, но дело сделал. Когда работу сдавал, так сказал: — Повторять узоры труднее, чем новые придумывать. У нас в хохломе один рисунок всегда другой нарождает. Хохломской узор можно ведь и с бумаги срисовать, но мёртвым он будет, застывшим, без души писанным. Степан Павлович всячески избегал «приписок» и по готовым рисункам не работал, «наляпок» избегал — излишних украшений листочками. Мужская хохлома особый рисунок имела, да только сейчас его не увидишь. Как-то так получилось, что стал хохломской узор насквозь женским. В музей сёминской фабрики «Хохломский художник», когда он ещё был, привезли как-то на экскурсию криминалистов. Среди них оказалась женщина, которая могла по почерку полную характеристику человеку дать. Посмотрела она на расписные ковши да вазы и давай о художниках такое говорить, будто она их хорошо знала. Все, конечно, удивились, а она спокойно заметила, что роспись всё может о человеке сказать. Осеклась она, когда ей ученическую работу показали. Молодой мастер приемы письма отрабатывал, а узор с образца срисовал: изображение есть, а мастера нет. Экстрасенсы над музейными экспонатами руками водили, будто колдовали. Потом об энергетике толковали. От расписных чаш каким-то неведомым жаром веяло. Не каждый его почувствует. И чем больше этого жара, тем вещь притягательнее, а художник, её исполнивший, талантливее. Так ли всё? Кто его знает! Но раз говорят, поверим. А может, и на нас энергия та снизойдёт, может, наведёт она красоту. В рисунке озорство должно быть, лёгкость и лихость. Степан Веселов поозоровать любил. Он ведь в доме всё подчистую расписал, дальше пошёл — забор, ворота, лавочку, скворечники, клеёнки столовые, что в запасе хранились. Ему ведро принесут, он и ведро распишет, и на цветочном горшке след оставит. Доску, на которой хлеб режут, поговоркой пометит: «Хлеб на стол — и стол престол. Хлеба ни куска — и престол доска». На чаше другую изобразит: «Прошу за стол сесть и кушать, что в этой чаше есть». А если расписным петухом клеёнку украсит, то непременно стих ввернет: «Кура уважает петуха за то, что он без греха: не курит, не пьёт и с курой весело живет. И целый день петух поёт». Озорничанья веселовские во многих домах до сих пор хранят. Коль увидите и читать будете, то на ошибки пальцами не указывайте, не особой грамотности был человек, но такому мастеру простительно.

Подсказки старых мастеров

Не мужская вроде работа — цветочками ложки да посудины расписывать. Мужик тяжёлую работу должен делать. А поди ж ты, никто над художниками в деревнях не смеялся, никто их не попрекал: «На вас пахать надо, а вы цветочки рисуете». Ремесло древним было, да и не каждому давалось, оттого уважали мастеров. Их ведь и поныне всех помнят. Две страсти в росписи у Степана Павловича были: солнце и петухи. Собрать бы их все да на выставку, так в любом государстве просто бы ахнули. Откуда такие страсти взялись, он и сам не знал. — Велит будто кто мне их писать. Как сигнал — пиши, и повинуюсь, пишу. И рукой быстро-быстро, а изпод кисти лучи брызнули. Вот вам и солнышко. Катится оно по блюдам да по ковшам расписным, двух одинаковых не сыщете. — Эка ведь страсть розетку наводить! — удивлялась Агафья Ивановна, жена Степана Павловича. — Сядет, бывало, долго думает, а потом опять за своё. Розеткой солнце называли. И мало кто догадывался, что это солнце и есть. Рисунок мастера выбивался из художественного строя большинства хохломских изделий, а потому и был привлекателен. Когда же Степан Павлович и вовсе не мог совладать с собой, он в солнечный круг умудрялся ромб вписывать. Говорил, что видел, как старые мастера такое делали. Редко кто из художников сейчас на такое решится. Ромб этот у нынешних мастеров «пряником» зовется, а старые мастера в нём поле пахотное видели. Круг да ромб — два простых символа, а целая картина перед глазами стоит. Есть в доме чаша с такой росписью , и надежды на урожай непременно сбудутся — так в старину считали. Нам все втолковывали, что хохломская роспись кудриной да травкой славна — любуйтесь завиточками и радуйтесь. В травке мы этой запутались. Красиво, ярко, золотно… А как оказывается, хохломской узор особый смысл нёс, его ещё читать надобно было уметь. Кто ж этому научил? Букварь тот, что мог научить, давно затерян. То, что Степан Веселов был самобытным мастером хохломской росписи, — бесспорно, но не это главное. Он тайной великой обладал. Знал мастер космический код. Он в хохломском узоре для нас солнце сохранил, поле… Да и петушки, которых любил писать, тоже ведь с затеей. Они нам сигнал подавали — мол, смотрите, чудо на землю нисходит, солнце зарёй её разукрасило, росой траву окропило, леса зашумели, птицы запели, трудиться пора. Не проспите! А мы не всегда их зов слышали… Теперь, когда узнали, внимательнее будем?

Вячеслав ФЁДОРОВ.

#газета #землянижегородская #художник #хохломскаяроспись #ковернино #мокушино #солнце