«Роль я взял наглостью!»

ЕСЛИ у кого и было счастливое детство, так это у отпрысков творческой интеллигенции. Сын известного украинского поэта Петра Иванова Сергей рос благополучным мальчиком, в благополучном киевском районе – Печерском. В центре города жила «золотая» молодежь, у них в районе – «позолоченная».
В вуз поступил сам, без папиной помощи. В Институте театрального искусства имени И. Карпенко-Карого – главном отделе кадров для кино и театра – юношу приметили: высок, худ, пожалуй, чересчур, но строен и пластичен. Хорошо декламировал стихи.
В те годы украинская киноиндустрия работала четко, как конвейер Форда. Одна студия имени Довженко выпускала по пятьдесят картин ежегодно. Даже для мелких эпизодов брали профессионалов – студентов кинофакультетов. Впервые Иванов снялся в кино на третьем курсе.
А после окончания были «Старики». Леонид Быков, актер и режиссер, признался, что фильм про небо и людей, умеющих летать, – его детская мечта. И Кузнечик – это он сам в молодости. Только в жизни из Быкова летчик не получился: ростом не вышел. А из лейтенанта Александрова, в фильме по прозвищу Кузнечик, – да. Выходит, мечта сбылась.
Эту роль Быков, отсмотрев рабочий материал картины «Как закалялась сталь», предложил сначала Владимиру Конкину. Будущий Шарапов и тогдашний Корчагин отказался, но пожалел об этом даже раньше, чем закончились съемки «Стариков».
Без любви Иванова к футболу не получилось бы в фильме эпизода, когда комэск Титаренко вколачивает гол Сагдуллаеву-Ромео. Мотор: «Ну-ка, встань на ворота». Короткий разбег, удар… «А, слабак!» – и фирменный жест Быкова рукой. Снято.
В футболе это называется пенальти. В кино – импровизация.
Предвоенное танго «Утомленное солнце» ребята узнавали с первых тактов. Но танцевали из них немногие. Комэск научил «желторотиков» не только летать. А Кузнечик, как оказалось, движется в ритме танго не хуже самого Маэстро.
«Главное, – говорил режиссер Быков, – монтажом, ракурсом и панорамой не расплескать душу». Потому оператор Владимир Войтенко снимал много крупных планов: летчица Зоя, Ромео, Смуглянка, Кузнечик. Советский зритель не мог не запомнить Кузнечиковых глаз – наивно, по-детски распахнутых, с опущенными уголками. Печальных глаз Пьеро под маской Арлекино.
За глаза, говорят, Иванов попал в «Дни Турбиных». Правдой это было лишь отчасти. Режиссер-постановщик Владимир Басов хотел видеть неловкого юношу, длинного и худощавого, эдакого мямлю, трогательного, как Кузнечик, но лишенного его мальчишества и бравады. И, словно опровергая себя трехлетней давности – летчика-истребителя лейтенанта Александрова, кузен Ларион бормотал: «Душевно признателен… Я человек не военный…» Во всех интервью Иванов твердил, что эту свою работу ценит гораздо больше той. Кузнечик вырос.
Пока процветало кино, Иванов снимался. Три-четыре эпизода в год. Это меньше, чем хотелось бы. Но больше, чем ничего. По крайней мере, хватало на содержание семьи.
Вместе с деньгами откуда-то появлялись новые приятели. Одалживались, льстили, фамильярничали – лицедея легко похлопать по плечу.
Потом начался развал СССР, а с ним – медленное и мучительное умирание союзных киностудий. Сначала заглохла Одесская, затем – Довженко в Киеве. Безработным актерам Союз кинематографистов Украины назначил «пособие» – 15 гривен. Это две бутылки горилки.
Многие предпочли сферу услуг за границей сфере искусства дома. Большинство уехать не могли. Спивались на родине.
Коллегам Сергея Иванова раздали звания еще в семидесятые. Ему присвоили «заслуженного» только в 92-м. «По совокупности работ», – откомментировал кто-то.  Народные и давно заслуженные просветили новичка: просто поносят на руках дней пятнадцать. Иванова носили меньше. А через пару лет забыли вовсе.
Актер подался на телевидение. Снимал программу «Наши за границей». Научился говорить «бывшие соотечественники» и почти весело рассказывать о новой жизни уехавших коллег. Оказавшись в Америке, Иванов сделал сюжет с Ольгой Матешко – той самой летчицей Зоей из «Стариков». Это было тонко, интеллигентно, с легким налетом ностальгии. Но зритель видел свое: Кузнечик постарел.
Мыть кости артистам – наиглавнейшее зрительское занятие. Мол, и в личной жизни у них неладно, и пьянство – болезнь профессиональная. Поговаривали, что у Иванова тоже. Дескать, потому и выглядит лет на восемь старше. Злорадно подмечали мешки под глазами.
Но пить актер бросил. Прежде всего ради дочери Машки – своего маленького божка.
Появилась работа – вернее, он сам ее придумал. Иванов затеял новый проект: постановку сериала о замках Западной Украины. В печати заранее окрестили его творческие экзерсисы «смелыми художественными попытками» и «небывалыми дерзновениями».
Не только потому, что затея отдавала юношеским задором и выглядела кощунственной на фоне развалин украинского кино. Название придумал такое, что и нефилологи заметили: такого сочетания в украинском языке нет – «Джерела з минулого» (что-то вроде «Источник из прошлого»).
Иванов успел снять только одну серию. Врачи сказали: «Сдало сердце».
Только в кино умирают понарошку.
Почти два десятилетия спустя после гибели Леонида Быкова вышла книга о нем. Среди прочих – воспоминания Сергея Иванова. Вернее, одно письмо. Неотправленное.
«Уважаемый Леонид Федорович! Лежу я в данный момент в траве на широком летном поле. Самолеты не летают. Кузнечики поют. Умеют ли они петь на самом деле – не знаю. Но я слышу их голоса. Смотрю на облысевшие головки одуванчиков и думаю, что было бы, если бы не я, а другой актер играл Кузнечика?.. Нет, этого просто не могло произойти. Я знаю, что Кузнечик – это я, я, больше никто… И то, что Вы, Леонид Федорович, назвали тогда наглостью, – совсем нет, не наглость. Это мое обретение себя в этой роли. Внезапное, неожиданное. Ведь это я, и только я, каким являюсь сейчас и каким себя ощущаю, – тот желторотик, которого Вы поставили в строй «2-й поющей». И это я, а не кто другой, пью свои первые в жизни «законные 100 грамм»… И это я, а не кто другой, погибаю в бою, еще не насмотревшись на небо…»