Первый удар
На город не упало ни одной бомбы, хотя о возможности этого говорилось на каждом занятии по местной противовоздушной обороне. Каждый горожанин должен был знать, чем может грозить это затишье, а потому ещё настойчивее овладевать военными знаниями. Специально подготовленные группы учились тушить зажигалки, отряды санинструкторов тренировались оказывать первую помощь раненым. Город ощетинился зенитками. Они стояли и в черте города на высоких холмах, и на гривах вдоль рек Оки и Волги, а то и на крышах заводских цехов. Город работал, но все понимали, что тишина над ним временная. Враг подходил к Москве, а это значило, что Горький уже входил в зону действий вражеских бомбардировщиков и ждать их визита осталось недолго. Но куда враг ударит в первую очередь? Вне всякого сомнения — по заводам, перешедшим на военное производство. А ещё куда?Первый бомбовый удар стал неожиданностью…
Цель Сейма!
В ясные погожие дни осени 1941 года над городом стали замечать силуэты неизвестных самолетов, которые военными специалистами определялись как вражеские самолетыразведчики. Достать их истребителями из полков прикрытия города было невозможно. Летали они на большой высоте и уходили при первом же появлении в небе истребителей. Не надо было быть искушенным специалистом, чтобы предположить, что гдето в немецких штабах формируется подробная фотокарта города и определяются цели для нанесения бомбовых ударов. Самолеты меняли маршруты, и было ясно, что им не хватало какихто участков, которые оказались не попавшими в объектив. Конечно, военным думалось, что вот сейчас всё, что нужно, отснимут и прилетят с грузом, от которого сотрясется город. Шел отсчет дней. Когда?
Невольным свидетелем первого бомбового удара оказался Герой Советского Союза Сидор Васильевич Слюсарев:
«В конце октября 1941 года я был командирован в район Горького на станцию Сейма, где базировался запасной истребительный авиаполк. Здесь я должен был принять три полка для ВВС ЮгоЗападного фронта. В расположении полка находилась и моя семья, жена и два сына, одному 8 лет, другому 2 года, которые были эвакуированы из Киева. Поздно ночью наш поезд подходил к станции Сейма, но был остановлен возле семафора изза воздушной тревоги. В воздухе на большой высоте летал вражеский бомбардировщик, наши зенитчики вели по нему огонь. Все пассажиры вышли из вагонов.
С первых дней войны, начиная с госграницы и до самого Харькова, я всё время находился на передовых позициях наших войск, где управлял боевыми действиями нашей фронтовой авиации. Когда я ехал в Горький, думал, что здесь, наверное, немного отдохну.
Немецкий стервятник подошел к станции Сейма, перешел в отвесное пикирование и на высоте 500600 метров сбросил серию крупнокалиберных бомб на шестибашенный, заполненный зерном элеватор, который разрушился и загорелся.
Через два часа наш поезд подошел к станции. Свою семью я нашел на аэродроме, где они проживали в землянке. Надо ли говорить, как я обрадовался встрече. Вдруг в два часа ночи меня вызывает главнокомандующий ВВС Красной Армии генерал П.Ф. Жигарев к аппарату «ВЧ» и передает приказ Сталина, чтобы я немедленно отбыл в Горький и полностью отвечал за ПВО Горьковского района. В мое распоряжение выделялись 12 истребительных авиаполков. Вот и отдохнул! Но приказ есть приказ».
Элеваторная война
На Сейме к звукам летающих самолетов давно привыкли. Здесь на полевом аэродроме базировался запасной авиационный полк, и по летающим самолетам узнавали даже о погоде: раз летают значит день будет хорошим. Так что звук моторов приближающегося бомбардировщика особой тревоги не вызвал, к тому же самолет шел на большой высоте. Это был одиночный немецкий
Ю88. Нельзя сказать, что он пересек всё прифронтовое пространство незамеченным. Посты воздушного наблюдения вели его, и в городе Дзержинске, куда он, возможно, направлялся, были предупреждены о его появлении. Сигнал тревоги там прозвучал, но самолет не прилетел. В городе думали, что это вновь была учебная воздушная тревога, пока на следующий день не узнали, что вражеский юнкерс отбомбился на Сейме.
Удар, который нанес юнкерс, авиаторы оценили как мастерский, только вслух никто об этом не говорил. С такой огромной высоты точно спикировать и положить все три бомбы в цель, которая кажется небольшим квадратиком, мог только опытный летчик.
Конечно, мы и думать не могли, что когданибудь узнаем его имя… Через много лет стало известно, что в тот день, 22 октября 1941 года, поднявшись с аэродрома Сещинская, свой Ю88 вел на цель немецкий летчик Ханс Георг Бётхер. Это был действительно опытный и уже повоевавший пилот, совершивший к тому времени 80 боевых вылетов. За польскую кампанию он получил Железный крест 2й степени. Затем воевал во Франции, участвовал в налетах на Англию. С 21 июля 1941 года на Восточном фронте и сразу же летит на Москву. Военными историками отмечается, что все 195 экипажей были оснащены подробными авиакартами с нанесенными военными и политическими объектами. И это не удивительно, начальником оперативного отдела штаба 2го авиакорпуса люфтваффе был фон Грамон в недавнем прошлом военновоздушный атташе Германии в Москве.
Бомбовый удар по Сейме был полной неожиданностью. Когдато местные историки представили его как случайный. Просто самолет заблудился, не вышел на Дзержинск или на Горький и отбомбился по станции, которую штурман указал на карте. Может быть, это была запасная цель: всётаки здесь был аэродром, железная дорога…
Так думали и собравшиеся на следующий день на заседание бюро Горьковского обкома ВКП(б). Цель элеватор казалась несущественной. И в этом было большое заблуждение.
Но Бётхер вел свой юнкерс точно на элеватор и со своей задачей справился сотни тонн заготовленного на зиму зерна сгорело или пришло в негодность.
Цель бомбежки элеватора на Сейме прояснилась, когда по секретным каналам пришли сообщения о результате налетов на Москву. Там тоже одной из целей бомбового удара были элеваторы. Дальше больше: были разгромлены элеваторы под Калугой, в Ярославской, Ивановской и Тульской областях.
Стало понятно, что бомбовый удар по Сейме не был случайным. Враг продуманно спланировал бомбежку элеваторов. Сразу же стала ощущаться нехватка зерна и возможность голодной зимовки.
27 октября секретарь МГК ВКП(Б) А.С. Щербаков пишет Сталину:
«По состоянию на 27 октября остаток муки составляет 33 тысячи тонн, что удовлетворяет потребность области на 1011 дней и по Москве на 89 дней».
По всему Поволжью снижается норма выдачи хлеба. Вводятся карточки.
Звёзды,
а не кресты
Согласно записям в боевых журналах частей, сформированных 25 июля 1941 года для воздушной охраны города, до 9 сентября тревогу в Горьком объявляли только семь раз. Восьмая тревога прозвучала лишь через месяц. И вновь наступило затишье. Бомбежка Сеймы вызвала в городе панику и нервозность. К тому же в эти дни усилился поток беженцев из Москвы.
В своем дневнике, который вел всю войну, инженер И.А. Харкевич отметил:
«19 октября. Москва тронулась. По Московскому шоссе в 4 ряда идут машины с наркомами и всяким начальством. Везут барахло, собачек. Вереницей идут и пешеходы с рюкзаками за печами. …Шофер рассказывал, что в Москве хаос, громят мясокомбинат и магазины. Совнарком выпустил постановление о выдаче расчета всем рабочим. Правда ли это? Часть правительства съехала, все дипломатические корпуса и т.д.,неужели Москву готовят к сдаче?».
Москвичи говорят об ужасных ночных бомбежках. Бомбы падают в торговые центры, на площади и даже в Большой театр. Теперь стало очевидным, что Горький был уже в зоне досягаемости бомбардировщиков и скоро его ждет такая же участь…
Из воспоминаний Сидора Васильевича Слюсарева:
«В горисполкоме и горкоме партии меня приняли очень хорошо, я передал приказ тов. Сталина и распорядился немедленно установить дневное и ночное патрулирование над городом заводских летчиков 21го авиационного завода, которые мне подчинялись. Жители Горького были сильно возбуждены налетом гитлеровских бомбардировщиков, их надо было успокоить. Люди в небе должны видеть звёзды, а не кресты! Я же отбыл на Сейму, где на аэродромах формировались запасные истребительные авиаполки. Там я принял восемь полков, которые рассредоточились по аэродромам района. Летчики этих полков находились в повышенной боевой готовности и ждали сигнала с постов наблюдения ВНОС, которые располагались по границе района».
Немецкие бомбардировщики продолжали утюжить Москву. Ни одна ночь, за исключением, когда была нелетная погода, не обходилась без бомбардировок. Отбомбившись по элеваторам, враг оставил Поволжье в покое.
В планах германского командования окончание военной кампании 1941 года намечалось на линии Волги. Пока Москва подвергалась ожесточенным ударам с воздуха, сухопутные гитлеровские войска рвались северным флангом группы армии «Центр» к Ярославлю и Рыбинску, а южным флангом к Владимиру и Горькому. Танковый клин Гудериана должен был выйти на Рязань, оттуда взять направление на Муром и, переправившись через Оку, повернуть на Арзамас. 10 октября его танки должны были катиться по улицам этого городка и уже через пять дней входить в измотанный массированными ударами авиации Горький.
На вражеских аэродромах усиленно пополняли запасы бомб. Летчики изучали маршруты подхода к Горькому. Цель для них лежала как на ладони, обозначенная развилкой двух рек.
От танков Гудериана город срочно копал глубокий ров. С 16 октября вражеские разведывательные самолеты начинают видеть эти работы на аэрофотоснимках. В очередной вылет экипажи разведчиков прихватывают листовки: «Если вы завтра придете рыть окопы, мы вас разбомбим!», «Дамочки, бросайте копать ямочки. Приедут наши таночки, зароют ваши ямочки!».
ался дождливым. Каждое утро начиналось с плотных туманов, которые долго не рассеивались. Взлетные полосы на грунтовых аэродромах раскисли. Фронтовая авиация не летала. Экипажи немецких бомбардировщиков вынужденно отдыхали и «до рези в глазах» изучали новые маршруты будущих налетов.
Им уже в скором времени предстояло прорываться к Ярославлю, Горькому, Рыбинску, Саратову, Сталинграду и другим городам Поволжья. Приказ отдан! На фотокартах помечены главные цели. В Горьком это автозавод. Немцы будто знали о телеграмме Сталина, посланной автозаводцам, в которой он просил увеличить выпуск танков. Правда, почемуто долгое время немцы думали, что там собирают Т34, а не легкие танки, о которых шла речь в телеграмме. Может быть, это и отвело опасность от завода «Красное Сормово», где разворачивалось производство «тридцатьчетверок».
Погода задалась в самом начале ноября. Подморозило. Прояснило. Как только на аэродроме Сещинска можно было взлетать с полным бомбовым грузом, самолеты начали выкатываться на взлетную полосу. Те экипажи, что летели на Горький, были проинструктированы: бомбить автозавод, завод «Двигатель революции», который поставлял для фронта минометы, и радиотелефонный завод имени Ленина.
К городу самолеты должны были подходить одиночно, с разных сторон, и на бреющем полете точно выходить на цель, сбрасывать бомбы и тут же ложиться на обратный курс. На 4 и 5 ноября было запланировано совершить 13 вылетов.
Первый «Хейнкель» появился над Горьким ночью 4 ноября в 1 час 40 минут. Бомбовый удар пришелся по автозаводу. Никакого сигнала тревоги в городе не прозвучало. Зенитчики тоже пропустили самолет, который неожиданно вывалился из облаков прямо над целью.
Бомбы легли точно в моторный цех и в угол кузнечного цеха.
В 2 часа 15 минут вышел на цель второй «Хейнкель»…
Он должен был поразить цех, в котором собирали легкие танки Т70. Штурман ошибся в расчетах: одна бомба не долетела, а вторая перелетела цель.
Два ночных бомбовых удара посеяли в городе панику. Говорили о десятках погибших и раненых. Архивные документы оставили сведения о 27 убитых и 40 раненых.
Но самый страшный удар был впереди. В 16 часов 10 минут над Окой со стороны Дзержинска появился самолет. Он тенью летел в наступающей темноте, только гул двигателей обозначал, что он есть и приближается к городу. Под фюзеляжем самолета крепилась мина весом в тонну. Она предназначалась радиотелефонному заводу имени Ленина. Летчик «Хейнкеля» точно вышел на курс и избавился от своего груза. Мина пробила все этажи здания и взорвалась. Разом погибли 101 человек, почти всё управление завода.
Правда, есть свидетельства очевидцев, которые утверждали, что «Хейнкель» сделал два захода, видимо, примеряясь, как ударить поточнее. Но это вряд ли. Наматывать лишние круги было опасно. В 16 часов 20 минут над городом появились еще два вражеских самолета, они могли столкнуться уже в ночном небе.
Рассказывают очевидцы
Из воспоминаний Н.В. Надежиной, во время войны она была начальником техсектора экспериментального участка инструментального производства:
«Это было в конце рабочей смены, пост моего дежурства был расположен на крыше заводоуправления. На посту стояли с бойцом из военизированных частей. Перед нами лежали фотографии всех наших и немецких военных самолетов. Методом сравнения мы должны были определить, чей самолет приближается к заводу.
И вдруг на горизонте показались два самолета. Очертания их трудно было различить. Они быстро приближались. С волнением смотрели мы на самолеты и фотографии. Неосведомленность наша в конструкциях самолетов усиливала беспокойство. Но скорость движения самолетов большая. Успели только сообщить в штаб о приближении самолетов, а чьи они были, убедили всех три взрыва, последовавшие один за другим в ремонтномеханическом цехе.
Низкий полет самолетов, отделение бомб, их завывание и падение до сих пор живы в памяти. Облетел завод один самолет, второй отправился в сторону станкозавода. Но и одного было достаточно, чтобы разрушить цех.
Поднялась паника и рабочие побежали к проходной.
Самолет же, сделав круг над заводом, дал одну за другой три пулеметные очереди по проходной. И, спускаясь в укрытие чердачного помещения, я видела, как рядом выкрошивается штукатурка от потока пуль, и слышала их смертоносное жужжание.
Не отдавала себе тогда отчета в опасности спуска по лестнице под огнем, но помню большую злобу, вспыхнувшую в сознании, против тех, кто всё начал. Это была первая кровь, кровь на заводе. А сколько ее было потом…»
Из воспоминаний работника обкома ВКП(б) Анны Александровны Коробковой:
«Во время перерыва между заседаниями мы вышли на улицу и к своему ужасу увидели черный самолет со свастикой, описывающий круги вокруг Кремля. При этом летчик высунулся из кабины и помахал нам рукой. После этого мы вернулись в здание и нам сообщили только что разбомбили завод им. Ленина, его директор Кузьмин погиб…»
Из дневника инженера автозавода Ивана Андреевича Харкевича:
«Война и нас накрыла своим крылом. Пережили жуткие дни. Началось 4 ноября часа в 3 дня. Был очень облачный день, облака плыли низко. Была объявлена воздушная тревога, и мы заняли свои места на крыше, стали наблюдать. Били зенитные орудия заградительным огнем и по всему городу. Вскоре над инструментальным поселком вывалились самолеты «Ю88» с крестами и свастикой на хвосте. Встреченный разрывами зениток, он быстро снова ушел в облака. Потом снова самолет появился над заводом, я ожидал, что вотвот бросит бомбы, было жутковато. Самолет еще один бросился в югозападную строну, очень низко летя.
Вслед за ним гнал наш «ястребок»… «Ястребок» резко пошел вниз, сбитый, очевидно, пушкой с самолета, а «немец» спокойно развернулся и пошел заходом на «Двигатель революции». Вскоре раздался грохот сброшенных бомб и поднялись столбы дыма и пламени… Зенитки не могли достать его за крышами домов… «Немец» вел себя хозяином и бомбил на выбор… Всю ночь была бомбежка автозавода, 12 часов просидели в щели и вышли под утро, когда объявили отбой».
Эти строчки Иван Андреевич Харкевич сумел написать в дневнике только 6 ноября. Может быть, поэтому он успел забыть ночную бомбардировку начала дня 4 ноября, когда первые бомбы упали на город, и отметил лишь дневной налет. Мы пробовали искать в архивных документах сведения о «ястребке», который предположительно был сбит вражеским самолетом. Пока ничего обнаружить не смогли. Авиационных потерь в этот день не зафиксировано.
Вспоминает Виктор Петрович Мурзаев (р.п. Дальнее Константиново). В ночь первой бомбежки Горького он находился на сооружении противотанковой обороны вокруг Горького:
«Вечером 4 ноября мы были дома. Пришли на собрание, посвященное 24й годовщине революции. Во время чтения доклада вдруг услышали отдаленные взрывы. Тоненько зазвенели стекла в окнах. Под потолком качнулись керосиновые лампы. Все тут же выбежали на улицу. В стороне города Горького, а напрямую здесь было меньше 100 километров, в темном небе виднелись трассы зенитных снарядов и мелькали лучи прожекторов. Слышался гул самолетов.
На другой день выпал большой снег. Через наши места потянулись беженцы. От них мы узнали подробности прошедшей ночи. Говорили, что в городе погибло много людей.
Скоро мы уже привыкли к полетам вражеских самолетов. Прилетали они и днем и на большой высоте всё кружили над нами. Видимо, это были самолетыразведчики.
7 ноября по радио узнали, что в Москве на Красной площади был парад наших войск и что с речью выступил Сталин».
Из дневника автозаводского художника И.И. Пермовского:
«В сторожке собираются люди. У всех на уме события сегодняшней ночи. Принимается решение вырыть землянку. Неожиданно вбегает Анатолий Смирнов, киномеханик. Он упрашивает дать ему тележку.
Хоть куданибудь, лишь бы подальше от этого ада… Надо сейчас же отправлять свою семью, а то, говорят, камня на камне здесь не останется…
Люди панически бегут из Соцгорода, из бараков, которые вблизи завода. Бегут с места работы.
Передайте Кульницкой, что я уехала в деревню, мне никакого расчета не надо. Да неужели в таком ужасе жить! говорит, уходя, уборщица клуба».
Из воспоминаний С.М. Ушакова, работавшего на автозаводе:
«На другой день я с трудом добрался до автозавода. Работать в этот день (5 ноября) было трудно: каждый стук заставлял вздрагивать, хлопок двери напоминал выстрел. Не слышалось ни смеха, ни громких разговоров. В обед мы узнали о чрезвычайном происшествии на крыше ТЭЦ. Пожарный, осматривая кровлю, заметил в одном месте пролом. Заглянув туда, он обмер: на прямоточном котле, подходившем под самый свод, лежала фугаска большого размера, продавившая крышу. Дрожа от страха, пожарный запер выход на крышу и доложил о случившемся начальнику.
Группа саперов прошла на крышу и обезвредила «подарочек». Фашистский стервятник спикировал на ТЭЦ с предельной точностью, но подлетел к крыше так близко, что сброшенная бомба не успела развернуться и упала плашмя, продавив крышу. Поэтому взрыватель не сработал. Было очевидно намерение фашистов в первую же бомбежку нанести удар по «сердцу» завода его ТЭЦ. Но она выстояла».
Среди тех, кто бомбил автозавод в дни начала ноября, был и наш знакомый Ханс Георг Бётхер, совершивший налет на сеймовский элеватор. 6 ноября налет на Горький стал его 90м боевым вылетом и последним в 1941 году. Он был отозван на отдых…
Хитрая тактика
После первых бомбардировок были приняты срочные меры по переброске в район автозавода дополнительных зенитных орудий и боеприпасов.
Военные историки, в подробностях изучавшие оборону Горького осенью 1941 года, утверждают, что она была организована крайне плохо. Не хватало войск противовоздушной обороны, зенитных орудий и авиационного прикрытия. Всё это находилось в стадии организации. Плохо выполнялись сроки маскировок заводов и оборонных предприятий.
Только в августе 1942 года Горьковский городской комитет обороны принял постановление «О строительстве ложных объектов промышленных предприятий г. Горького». Почему же так поздно? Ведь люфтваффе к этому времени располагало точнейшими аэрофотоснимками всех целей в Горьком и ближайших городах, которые их интересовали.
На этот вопрос мы ответ вряд ли найдем. Ясно одно: постановление принято по следам правительственного решения и теперь имело силу немедленного исполнения. Дата принятия постановления 1 августа, а уже к 15 августа крупнейшим заводам было необходимо «разработать проекты ложных объектов, согласовать со штабом МПВО города и осуществить строительство».
Казалось бы, невозможно в 15дневный срок выполнить весь объем задуманных работ по осуществлению задуманной «хитрой тактики». Но, как выясняется только сейчас, сама идея «хитрой тактики» уже существовала и уже начинала выполняться, но по какимто причинам не была доведена до реального воплощения.
Может быть, не хватало конкретного решения правительства? Скорее всего так. Попробуем разобраться в этом более подробно.
Хитрая тактика
В один из осенних дней 1941 года с учебного аэродрома, который располагался на Мызе, в воздух поднялись два самолета У-2. Во вторых кабинах на местах пассажиров находились… архитекторы Валентин Николаевич Рымаренко и Николай Васильевич Ушаков.
Этот полет был для них особым. Они должны были определить, как следует скрыть город от вражеских летчиков и уберечь его от бомбовых ударов. Конечно, весь город скрыть было невозможно, в первую очередь необходимость маскировки касалась оборонных заводов, которые должны были в круглосуточном режиме давать продукцию фронту. Требовалось также «размыть» видимые ориентиры — трубы заводов, нефтеналивные баки, чтобы не дать вражеским самолетам точно заходить на цели. Понятно, что у вражеских летчиков уже были на руках точные планы города, значит, надо было подстроиться под них и увести бомбардировщики на ложные объекты.
Вот такие задачи предстояло решать архитекторам города. Для этого и были откомандированы в распоряжение штаба местной противовоздушной обороны работники архитектурно-планировочного управления Горьковского горисполкома В. Н. Рымаренко и Н. В. Ушаков. Конечно, опыта маскировки промышленных корпусов у горьковских архитекторов не было. За помощью они обратились к московским коллегам, которые к тому времени сумели замаскировать все важные объекты в центре Москвы и даже кремль с мавзолеем. На Красной площади «стояли» дома и «пролегали» улицы.
Москвичи рекомендовали разрисовывать заводы, изображая на крышах цехов частные дома и городскую застройку. Так, деревню Молитовку «продлили» на территорию завода «Двигатель Революции». При облете предприятия архитекторы убедились, что с большой высоты ложная деревня хорошо просматривается. И действительно, после первой бомбардировки завода, когда он еще не был закамуфлирован, интенсивность ударов по нему значительно слабла. Вражеские летчики его потеряли.
В помощь горьковским архитекторам были выделены бригады строителей, которые тут же брались за осуществление их замыслов.
В районе деревни Мордвинцево, рядом с Федяково, был выстроен огромный муляж автозавода. Строили его из фанеры, вставив в оконные проемы стекла, чтобы они бликовали на солнце, когда попадут в объективы самолетов-разведчиков.
Ночью на территории ложного завода горел свет. Когда звучал сигнал тревоги, его специально выключали с опозданием, чтобы вражеские летчики видели исчезающий в темноте объект. Очевидцы подтверждали, что иногда бомбовые удары приходились по фанерным цехам, но было это не часто. Основной груз бомб всё-таки приходился по автозаводу.
Беспокойство архитекторам доставляли заводские трубы. Скрыть их, конечно, было можно, выкрасив под цвет зелени, но куда деть тени от них, как их замаскировать? Решено было возвести большое количество ложных труб в разных местах промышленной зоны. Воздушная разведка показала, что высота в 2,5 метра будет для них достаточна, чтобы на снимках авиаразведки они выглядели как настоящие. Но опять же тень могла выдать фальшивку. Придумали ложные тени, для создания которых пригодились шлаки, гарь, глина, земля. «Тени» простирались по земле, по зеленым насаждениям — по всему, что встречалось на их пути.
Нефтяные баки «Нефтегаза» превращались в скверы и зеленые островки детских площадок.
Уже после войны работавшие над маскировкой города архитекторы признавались, что многие места с высоты невозможно было узнать.
Но оставался один стратегический объект, который был не под силу разработанной архитекторами «хитрой тактике» — Канавинский мост. Как скрыть его? Конечно, размыть очертания было возможно, но всё равно он оставался неподвижной целью.
И всё-таки выход был найден. Специальные катера круглосуточно дежурили на воде и только раздавался сигнал тревоги, как они ставили плотную дымовую завесу. С 12 по 18 ноября 1941 года немцы предприняли ряд налетов одиночными самолетами на Канавинский мост, но дымовая завеса надежно скрыла его и ни одна бомба на мост не упала.
Неизвестный
лейтенант Васильев
5 ноября. Второй день налета на Горький. Летчики люфтваффе придерживаются всё той же тактики — одиночные прорывы самолетов к целям, которые заранее определены.
Повреждается линия электропередачи, которая шла от Балахнинской ГРЭС, падают бомбы на автозавод и «Красное Сормово», прорываются бомбардировщики и к авиационному заводу. Приходятся удары и на жилой сектор. По данным ПВО, к городу прорвалось 14 самолетов. В районе автозавода убито пять человек.
В этот день стало ясно, что у вражеских летчиков появилась новая цель — Дзержинск. Один из летевших к Горькому «Хейнкелей» отбился от общей стаи, повернул на город химиков, сбросив две фугасные бомбы, прошелся на бреющем вдоль позиций зенитных батарей, поливая их огнем из пулемета и пушек. На батарее 583‑го зенитного артиллерийского полка был убит лейтенант Васильев. Он стал первой жертвой налета фашистской авиации на Дзержинск. Лейтенанта похоронили на городском кладбище.
Мы поставили перед собой задачу побольше узнать о погибшем лейтенанте Васильеве, но понимали, что сделать это почти невозможно. Тогда ведь было только начало бомбовых ударов, сколько еще жертв будет после этого, первого. Даже в летописи города потерялись инициалы лейтенанта, осталась одна фамилия.
Это только кажется, что с электронным архивом работать легко, но и там документы разбросаны, и надо долго примерять разные комбинации поисковых кодов. Наконец, была найдена копия извещения о гибели лейтенанта Васильева, посланная его матери:
«Ваш сын Васильев Леонид Павлович, уроженец РСФСР, города Воронежа (ул. 10-й годовщины Октября) в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, был убит».
Оригинал извещения послан 20 января 1942 года, но дома его не получили, копия была выслана уже в 1947 году по просьбе матери на ее новый адрес проживания в город Канев Украинской ССР.
Значит, в том же архиве где-то есть ее заявление. Курсор компьютера листает страницы архивных дел. Ага, вот то, что мы искали: заявление Васильевой Екатерины Пантелеймоновны, направленное в Каневский райвоенкомат. Из него мы узнаем биографические данные о лейтенанте Васильеве.
«… В 1939 году мой сын окончил десятилетку и поступил в Севастопольское военное училище зенитной артиллерии, которое закончил 1 мая 1941 года и был направлен в город Смоленск.
В самом начале войны при бомбежке города и высадке десанта был тяжело ранен в левую почку. Ранение было сквозное пулевое, его эвакуировали в город Горький на излечение. Там он находился в эвакуационном госпитале № 1389. По выздоровлении, в сентябре 1941 года, приблизительно в 20‑х числах, был направлен в Москву в отдел кадров Министерства Вооруженных сил за назначением. Служить в дальнейшем ему предстояло в 538‑м запасном зенитном артиллерийском полку ПВО, который стоял в Дзержинске Горьковской области, командиром батареи.
Убит он был 5 ноября 1941 года».
На то время, когда Екатерина Пантелеймоновна писала это заявление, ее сын вообще числился без вести пропавшим. Похоронного извещения она не получила, все архивные документы в Воронеже сгорели, деньги по аттестату сына ей выплачивать прекратили, затребовав документы, которые она не могла достать. Только в самом конце 1947 года она сумела узнать о сыне всё, что было можно.
Вот такой у нас получился поиск. Очень жаль, конечно, что мы не отыщем фотографии девятнадцатилетнего офицера, который навечно остался на нашей земле, но хорошо хоть восстановили его имя и кое-что узнали о его жизни.
На этом можно было закрывать электронный архив, но будто кто-то подсказал нажать курсором компьютера еще на несколько файлов. И вот новая находка, письмо с обратным адресом: «г. Дзержинск. Почтовое отделение 2, п / я 6 / 2» и отправителем — «лейтенант Васильев». К сожалению, даты нет. Как оно попало в архивные бумаги? Возможно, лейтенант не успел отправить его домой, а после его гибели все личные документы сдали в архив.
«Здравствуй, дорогая мамочка!
Прости, что так долго я тебе не писал. Я очень и очень виноват перед тобой, что заставил тебя сильно беспокоиться.
Знай, что где бы я ни был, за меня не беспокойся. 17 сентября я выписался из госпиталя и поехал в Москву за назначением. Просил, чтобы направили в действующую армию, но получил отказ, что меня очень огорчило.
Направили в Дзержинск, это от Горького 35 километров. Ничего, не сейчас, так после на фронт попаду, а Родине и здесь служу честно. Раз сюда направили, значит, я здесь нужнее, а как бы хотелось еще хоть раз сразиться за Родину, за Сталина, ведь этим сейчас живут все.
Раны мои зажили, чувствую себя прекрасно. В Москве был у теток. Как я их помню, они мало изменились.
Напиши, пожалуйста, кто где, в особенности те, кто был со мной в училище.
В случае чего непредвиденного списаться можно через Валю, о ней я уже писал тебе. Вот ее адрес: г. Горький, ул. Белинского, д. 45, кв. 1, Порошиной Валентине Дмитриевне.
Не обижайся, что редко пишу, сейчас работы много. Я назначен командиром батареи, то есть с повышением.
Посылаю тебе фотокарточку, которую сделал 2 октября, как видишь, выгляжу неплохо.
Наша победа обеспечена, и тогда опять мирно заживем. Крепко тебя целую и обнимаю. Любящий сын Лёня.
Целую братьев.
P. S. Как отец?»
Вот пока и всё, что удалось узнать о первой жертве вражеского налета на Дзержинск — лейтенанте Васильеве Леониде Павловиче.
Секретный репортаж
Приходится сожалеть о том, что о защитниках горьковского неба мы знаем до обидного мало. В послевоенное время данные никто не собирал, да и мало вспоминали о том, что тыловому Горькому крепко досталось от вражеских бомбежек и его кто-то защищал. А не будь этой защиты, не будь у асов люфтваффе боязни, что их встретят огнем зенитки и истребители, город пострадал бы неизмеримо больше.
Осенью 1941 года Горький охраняли шесть авиационных полков. По данным боевых журналов, они несли круглосуточную вахту в небе. Кто были летчики? Увы, мы о них тоже ничего не знаем. Даже плохо представляем себе, где были аэродромы, с которых они взлетали на патрулирование.
Совсем неожиданно у нас появилась возможность оказаться на таком военном аэродроме. Перенесемся в зиму 1942 года. В одной из газет мы нашли разрозненные снимки летчиков этого военного объекта. Съемка была секретной. Фотографии печатались в разное время на протяжении всей зимы. Конечно, никакой привязки к местности не было.
Мы разыскали эти снимки и объединили в единый репортаж. Сегодняшние технические возможности позволили нам сделать качественные копии и показать их вам.
Хитрая тактика
В один из осенних дней 1941 года с учебного аэродрома, который располагался на Мызе, в воздух поднялись два самолета У-2. Во вторых кабинах на местах пассажиров находились… архитекторы Валентин Николаевич Рымаренко и Николай Васильевич Ушаков.
Этот полет был для них особым. Они должны были определить, как следует скрыть город от вражеских летчиков и уберечь его от бомбовых ударов. Конечно, весь город скрыть было невозможно, в первую очередь необходимость маскировки касалась оборонных заводов, которые должны были в круглосуточном режиме давать продукцию фронту. Требовалось также «размыть» видимые ориентиры — трубы заводов, нефтеналивные баки, чтобы не дать вражеским самолетам точно заходить на цели. Понятно, что у вражеских летчиков уже были на руках точные планы города, значит, надо было подстроиться под них и увести бомбардировщики на ложные объекты.
Вот такие задачи предстояло решать архитекторам города. Для этого и были откомандированы в распоряжение штаба местной противовоздушной обороны работники архитектурно-планировочного управления Горьковского горисполкома В. Н. Рымаренко и Н. В. Ушаков. Конечно, опыта маскировки промышленных корпусов у горьковских архитекторов не было. За помощью они обратились к московским коллегам, которые к тому времени сумели замаскировать все важные объекты в центре Москвы и даже кремль с мавзолеем. На Красной площади «стояли» дома и «пролегали» улицы.
Москвичи рекомендовали разрисовывать заводы, изображая на крышах цехов частные дома и городскую застройку. Так, деревню Молитовку «продлили» на территорию завода «Двигатель Революции». При облете предприятия архитекторы убедились, что с большой высоты ложная деревня хорошо просматривается. И действительно, после первой бомбардировки завода, когда он еще не был закамуфлирован, интенсивность ударов по нему значительно слабла. Вражеские летчики его потеряли.
В помощь горьковским архитекторам были выделены бригады строителей, которые тут же брались за осуществление их замыслов.
В районе деревни Мордвинцево, рядом с Федяково, был выстроен огромный муляж автозавода. Строили его из фанеры, вставив в оконные проемы стекла, чтобы они бликовали на солнце, когда попадут в объективы самолетов-разведчиков.
Ночью на территории ложного завода горел свет. Когда звучал сигнал тревоги, его специально выключали с опозданием, чтобы вражеские летчики видели исчезающий в темноте объект. Очевидцы подтверждали, что иногда бомбовые удары приходились по фанерным цехам, но было это не часто. Основной груз бомб всё-таки приходился по автозаводу.
Беспокойство архитекторам доставляли заводские трубы. Скрыть их, конечно, было можно, выкрасив под цвет зелени, но куда деть тени от них, как их замаскировать? Решено было возвести большое количество ложных труб в разных местах промышленной зоны. Воздушная разведка показала, что высота в 2,5 метра будет для них достаточна, чтобы на снимках авиаразведки они выглядели как настоящие. Но опять же тень могла выдать фальшивку. Придумали ложные тени, для создания которых пригодились шлаки, гарь, глина, земля. «Тени» простирались по земле, по зеленым насаждениям — по всему, что встречалось на их пути.
Нефтяные баки «Нефтегаза» превращались в скверы и зеленые островки детских площадок.
Уже после войны работавшие над маскировкой города архитекторы признавались, что многие места с высоты невозможно было узнать.
Но оставался один стратегический объект, который был не под силу разработанной архитекторами «хитрой тактике» — Канавинский мост. Как скрыть его? Конечно, размыть очертания было возможно, но всё равно он оставался неподвижной целью.
И всё-таки выход был найден. Специальные катера круглосуточно дежурили на воде и только раздавался сигнал тревоги, как они ставили плотную дымовую завесу. С 12 по 18 ноября 1941 года немцы предприняли ряд налетов одиночными самолетами на Канавинский мост, но дымовая завеса надежно скрыла его и ни одна бомба на мост не упала.
Неизвестный
лейтенант Васильев
5 ноября. Второй день налета на Горький. Летчики люфтваффе придерживаются всё той же тактики — одиночные прорывы самолетов к целям, которые заранее определены.
Повреждается линия электропередачи, которая шла от Балахнинской ГРЭС, падают бомбы на автозавод и «Красное Сормово», прорываются бомбардировщики и к авиационному заводу. Приходятся удары и на жилой сектор. По данным ПВО, к городу прорвалось 14 самолетов. В районе автозавода убито пять человек.
В этот день стало ясно, что у вражеских летчиков появилась новая цель — Дзержинск. Один из летевших к Горькому «Хейнкелей» отбился от общей стаи, повернул на город химиков, сбросив две фугасные бомбы, прошелся на бреющем вдоль позиций зенитных батарей, поливая их огнем из пулемета и пушек. На батарее 583‑го зенитного артиллерийского полка был убит лейтенант Васильев. Он стал первой жертвой налета фашистской авиации на Дзержинск. Лейтенанта похоронили на городском кладбище.
Мы поставили перед собой задачу побольше узнать о погибшем лейтенанте Васильеве, но понимали, что сделать это почти невозможно. Тогда ведь было только начало бомбовых ударов, сколько еще жертв будет после этого, первого. Даже в летописи города потерялись инициалы лейтенанта, осталась одна фамилия.
Это только кажется, что с электронным архивом работать легко, но и там документы разбросаны, и надо долго примерять разные комбинации поисковых кодов. Наконец, была найдена копия извещения о гибели лейтенанта Васильева, посланная его матери:
«Ваш сын Васильев Леонид Павлович, уроженец РСФСР, города Воронежа (ул. 10-й годовщины Октября) в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, был убит».
Оригинал извещения послан 20 января 1942 года, но дома его не получили, копия была выслана уже в 1947 году по просьбе матери на ее новый адрес проживания в город Канев Украинской ССР.
Значит, в том же архиве где-то есть ее заявление. Курсор компьютера листает страницы архивных дел. Ага, вот то, что мы искали: заявление Васильевой Екатерины Пантелеймоновны, направленное в Каневский райвоенкомат. Из него мы узнаем биографические данные о лейтенанте Васильеве.
«… В 1939 году мой сын окончил десятилетку и поступил в Севастопольское военное училище зенитной артиллерии, которое закончил 1 мая 1941 года и был направлен в город Смоленск.
В самом начале войны при бомбежке города и высадке десанта был тяжело ранен в левую почку. Ранение было сквозное пулевое, его эвакуировали в город Горький на излечение. Там он находился в эвакуационном госпитале № 1389. По выздоровлении, в сентябре 1941 года, приблизительно в 20‑х числах, был направлен в Москву в отдел кадров Министерства Вооруженных сил за назначением. Служить в дальнейшем ему предстояло в 538‑м запасном зенитном артиллерийском полку ПВО, который стоял в Дзержинске Горьковской области, командиром батареи.
Убит он был 5 ноября 1941 года».
На то время, когда Екатерина Пантелеймоновна писала это заявление, ее сын вообще числился без вести пропавшим. Похоронного извещения она не получила, все архивные документы в Воронеже сгорели, деньги по аттестату сына ей выплачивать прекратили, затребовав документы, которые она не могла достать. Только в самом конце 1947 года она сумела узнать о сыне всё, что было можно.
Вот такой у нас получился поиск. Очень жаль, конечно, что мы не отыщем фотографии девятнадцатилетнего офицера, который навечно остался на нашей земле, но хорошо хоть восстановили его имя и кое-что узнали о его жизни.
На этом можно было закрывать электронный архив, но будто кто-то подсказал нажать курсором компьютера еще на несколько файлов. И вот новая находка, письмо с обратным адресом: «г. Дзержинск. Почтовое отделение 2, п / я 6 / 2» и отправителем — «лейтенант Васильев». К сожалению, даты нет. Как оно попало в архивные бумаги? Возможно, лейтенант не успел отправить его домой, а после его гибели все личные документы сдали в архив.
«Здравствуй, дорогая мамочка!
Прости, что так долго я тебе не писал. Я очень и очень виноват перед тобой, что заставил тебя сильно беспокоиться.
Знай, что где бы я ни был, за меня не беспокойся. 17 сентября я выписался из госпиталя и поехал в Москву за назначением. Просил, чтобы направили в действующую армию, но получил отказ, что меня очень огорчило.
Направили в Дзержинск, это от Горького 35 километров. Ничего, не сейчас, так после на фронт попаду, а Родине и здесь служу честно. Раз сюда направили, значит, я здесь нужнее, а как бы хотелось еще хоть раз сразиться за Родину, за Сталина, ведь этим сейчас живут все.
Раны мои зажили, чувствую себя прекрасно. В Москве был у теток. Как я их помню, они мало изменились.
Напиши, пожалуйста, кто где, в особенности те, кто был со мной в училище.
В случае чего непредвиденного списаться можно через Валю, о ней я уже писал тебе. Вот ее адрес: г. Горький, ул. Белинского, д. 45, кв. 1, Порошиной Валентине Дмитриевне.
Не обижайся, что редко пишу, сейчас работы много. Я назначен командиром батареи, то есть с повышением.
Посылаю тебе фотокарточку, которую сделал 2 октября, как видишь, выгляжу неплохо.
Наша победа обеспечена, и тогда опять мирно заживем. Крепко тебя целую и обнимаю. Любящий сын Лёня.
Целую братьев.
P. S. Как отец?»
Вот пока и всё, что удалось узнать о первой жертве вражеского налета на Дзержинск — лейтенанте Васильеве Леониде Павловиче.
Секретный репортаж
Приходится сожалеть о том, что о защитниках горьковского неба мы знаем до обидного мало. В послевоенное время данные никто не собирал, да и мало вспоминали о том, что тыловому Горькому крепко досталось от вражеских бомбежек и его кто-то защищал. А не будь этой защиты, не будь у асов люфтваффе боязни, что их встретят огнем зенитки и истребители, город пострадал бы неизмеримо больше.
Осенью 1941 года Горький охраняли шесть авиационных полков. По данным боевых журналов, они несли круглосуточную вахту в небе. Кто были летчики? Увы, мы о них тоже ничего не знаем. Даже плохо представляем себе, где были аэродромы, с которых они взлетали на патрулирование.
Совсем неожиданно у нас появилась возможность оказаться на таком военном аэродроме. Перенесемся в зиму 1942 года. В одной из газет мы нашли разрозненные снимки летчиков этого военного объекта. Съемка была секретной. Фотографии печатались в разное время на протяжении всей зимы. Конечно, никакой привязки к местности не было.
Мы разыскали эти снимки и объединили в единый репортаж. Сегодняшние технические возможности позволили нам сделать качественные копии и показать их вам.
Вячеслав ФЁДОРОВ,
Андрей ДМИТРИЕВ.
Использованы фотографии из Нижегородского музея «Холодной войны» и истории города Горького в 19461991 гг.