Цыц, жизнь продолжается
Вы его хорошо знаете по фильмам, в которых он играл, а это около 300 картин.В эти дни Юрию Владимировичу исполнилось 80 лет. Предлагаем почитать его размышления о жизни.
Попало
в День Победы
Мое детство — это война. Когда она началась, мне было 4 годка, и я очень многое помню. У меня брат младший, родившийся в январе 1942 года, он настоящая жертва войны. Хиленький, росточка малого. До сих пор стоит перед моими глазами картина, как моя молодая, красивая и беременная братом мама с каменным лицом замирала у радио и слушала сводки с фронта. Ну разве может женщина, проходившая всю беременность с каменным лицом, родить ребенка с нормальным здоровьем? Братик мой все детство умирал от букета болячек. Мама говорила, что его родила дважды, она ему всю свою кровь перелила. Он выжил благодаря ее донорству.
Мне помнятся последние известия от Совинформбюро. Как мрачный голос Левитана говорил: наши части оставили, оставили, оставили… И не было конца и края этому страшному «оставили». И только переломной зимой 1943 года фрица остановили. Кто остановил? Сибиряки!
Из этих речей репродукторов мы ловили главное — надежду. Сегодня, увы, гаджеты-айпады нас надеждой питают все меньше. В наших советских фильмах ощущение надежды густо висело, сегодня этого нет. Кино есть, а надежды нет. Вот это беда.
Жидковат для искусства
Актерство мое? Тут целиком виноват мой друг Витя Лихоносов, это который потом стал писателем. Это он заболел актерским делом, где-то по телевизору увидел Веру Пашенную в роли Вассы Железновой и… пропал. Витя был мальчик стеснительный и не очень уверенный в себе, уговорил меня ехать в Москву, поступать на артиста за компанию. Уговорил! Витьку не приняли, а меня взяли.
Я всегда был самым эмоциональным из нашей дворово-окраинной компании. Мог расплакаться и расчувствоваться от одной строчки. Но мои крестьянские корневые гены научили главному, что крестьяне — это кормильцы. И вот такой эмоциональный кормилец приехал поступать в Щукинское училище. Но поучившись там пару месяцев, решил бросать. Почему? Опять от войны! Военный подранок, я не мог тогда понять, зачем мне это надо? Для меня искусство всегда было сродни проповедничеству. А я тогда не понимал, что и как буду проповедовать. Жидковат был. Какие зерна туда нести и бросать, я тогда не понимал. Вот и ушел. Сам себе не понравился. «Я ватник, я советский, я москаль. Я сын иного времени и века». Не помню, чьи это строки, но они целиком и полностью про меня.
Мои однокурсники по первому заходу в артисты были Слава Шалевич, Вася Ливанов. Помню, мне предложили отрывок Павки Корчагина, а меня совесть замучила. Ну какой я Павка Корчагин? Я же внутреннего права не имел прикасаться к этой судьбе. Я тогда жизни не знал и потому решил ее узнать, бросить учебу и поехать работать на целину.
На целине работа у меня была тяжкая, кувалдой махал по 15 часов в сутки. И был при этом абсолютно счастлив! К лету вернулся и решил поступать в сельхозинститут, искренне считал: ну надо же развивать родную страну! Поступил на агронома в Новосибирский сельхозинститут. Потом хотел поступать в мореходку. Посмотрев на мои метания, мать погнала меня работать грузчиком. Там заработал денег на билет до Москвы и вернулся в родную Щуку. Во как меня мотало!
Меня приняли вольнослушателем, я вечерами ходил на разгрузку вагонов. Знаешь, что самое неприятное? Когда у всех экзамен, а ты никому не нужен. Вольнослушатель! Снова психанул и уехал. Вернулся только через год и стал старательно учиться на общих основаниях.
Коммунизм
в голове,
а не в партбилете
У меня все в жизни получалось от головы, а не от гормонов. И, извини, еще от коммунизма. Убежден, что этика коммунистическая вся вышла из десяти заповедей.
Убежден, что сейчас человечество заехало сильно не туда, а Россия уж тем более. Сегодня в тренде два непримиримых направления. Это слепое преклонение перед Западом и русский квасной патриотизм. Вот в чем беда. Почему я никогда не был членом КПСС с моей-то коммунистической душой? А коммунист и член партии — это разные вещи. Главное, чтобы партия была в душе, а не в партбилете.
Правда родом из детства
Извини, похвастаюсь. Мне авторитетные наркологи говорили, что я в «Маленькой Вере» сыграл отца с точной клинической картиной алкоголизма. Да я же этих мужиков с детства видел. А когда с детства не видишь и не понимаешь, то правды добиться невозможно.
Пример очень честный. Рубена Николаевича Симонова, соратника Щукина, я посмотрел в его спектакле «Филумена Мартурано». Италия! Италии я там не увидел, понимаешь? А когда посмотрел Марчелло Мастроянни в этой же работе, то мне все стало ясно в одну секунду.
Когда Запад берет Достоевского, то они выдумывают то, чего не знают. А моего сержанта Уханова из картины «Горячий снег» никакой Марчелло Мастроянни никогда в жизни не сыграет. Никогда! Таких сержантов после войны тьма была, я вырос среди них. Мне ничего не надо было придумывать и наигрывать.
Главное, чтобы не сносило голову и не было титанического самоуважения. Когда мне один известный артист говорит в кулисах: «Юр, а если я вот так погляжу — хорошо будет? Или, может, голову чуть по-другому повернуть, а?» У меня на это позерство, кроме матов, ничего нет. Ты выходи к зрителю как к родненькому и смотри на него, как в детстве на маму смотрел, а в юности на девчонку любимую. И будет у тебя любовь и уважение что ни на есть народное и искреннее.
Тарковский — русский человек
Андрей Тарковский? Знаешь, почему у меня, неэлитарного, все получилось в его элитарном кино? По одной простой причине: он тоже русский человек. Сценарий «Андрея Рублева» они писали вместе с Андроном Сергеевичем Кончаловским.
Кстати, Запад записал эту картину в десятку лучших фильмов мира! А мы нет, мы его сначала гнобили со всех сторон и с высоких постов. Почему такой успех случился? Андрон написал свои очень честные «Низкие истины», да душенька-то болела у Андрея Арсеньевича Тарковского. Он прошел свою школу несчастий и достиг того высочайшего градуса правды. Все очень тонко и очень индивидуально.
Никита Михалков — шикарный артист, вот сейчас он делает программу «Бесогон», низкий поклон ему за это. А как режиссер он для меня не знамя. Нет и все! Шукшин — да, Тарковский — да. А Никита — нет. Он никогда босиком по земле не ходил. Понимаешь?
Темнота
и хамство
Видишь ли, какая интересная штука. Шукшин принимается всеми, включая и Тарковского. Он в восторге был от «Калины красной». Я никогда не видел ни единого камня от поклонников Тарковского в сторону Шукшина, а вот поклонники Шукшина на Тарковском редко когда живое место оставляли. Это говорит о нашем хамстве и нашей темноте. Многие считают, что Тарковскому было легче, он же сын большого поэта. А вот Шукшин со Сросток пробился. Это, мягко говоря, некорректно. У Андрея была своя школа несчастий, и у Шукшина она была. Но тоже своя.
Тарковский не эмигрировал, ему же здесь работать не давали. «Рублева» он делал свободно, а «Зеркало» он делал саморедактурой. Резал себя внутренним ножом. А художник с ножом внутри — это часто погибель.
У меня 300 картин за плечами, а «Маленькая Вера» стала настоящим успехом. В чем тут секрет?
Формула успеха — тайна великая! Получается порой не то, что ты хотел, а то, что получилось. По задумке «Маленькой Веры» должно было быть, что вся ее семья родненькие люди. А по факту вышло, что только папа ей родненький и прижимает он к себе ее, негодницу, как самого родного и жалкого дитя.
Я же не хотел сниматься в этой работе. Там начал сниматься Автандил Махарадзе, но у него потом что-то не получилось, и нашли меня. Я прочел сценарий, все живо, интересно. Вот таким путем туда случайно и попал. Людка Зайцева говорила: «Господи, ну какой Назаров? Он же не годится». В «Маленькой Вере» сработали две вещи: тема и правда.
Мы с «Маленькой Верой» проехали всю страну, помню, в Ленинграде, на встрече со зрителями, встает тетка в каком-то жутком платье из панбархата, в немыслимой жилетке, и говорит: «Господи, какой вы тут монтаж обсуждаете? Скажите, жить-то как?» И тишина гробовая повисла в зале. Вот на этот вопрос в картине не было ответа.
Я еще не развалина
Хороший ли я отец? Изо всех сил стараюсь быть хорошим отцом, а как это получается — не мне судить. Сегодня время темное. Что мои дети думают за кино? Они со мной на эту тему не разговаривают. Кто они — западники или почвенники? Не знаю. Если упаду на тротуаре, то, думаю, поднимут. А если не поднимут, то сам виноват. Только сам.
У меня мужицкая часть жизни очень сложная. В другой семье есть еще две дочки, я им до сих пор плачу алименты и помогаю, чем могу. Ну и что, что они взрослые? Так я сам еще не развалина. У меня пятеро детей, я все по совести делю на пять равных частей. Никогда мне суд ничего не делил, только совесть.
Святая ли у меня жена, что стерпела дочек на стороне? У меня к ней тоже масса претензий. Если бы не эти претензии, то, может, ничего бы и не было. Она московская девочка.
Долг, любовь
и совесть
Что чувствует молодой мужик, когда он понимает, что у него сломанный позвоночник?
Помню, когда теща меня первый раз навестила, то она первое, что сказала: «Лежит абсолютно здоровый мужик. Но со сломанным позвоночником». Помню, возле моей кровати висела петля из бинта скрученная, я ее всю изгрыз, но не пикнул.
50 дней лежал на животе, потом встал на четвереньки, затем на коленки. По миллиметру жить и ходить учился.
От наркотиков и обезболивающих я часто отказывался. Так выкарабкивался. Самое страшное, когда со мной все это случилось, жена была на третьем месяце беременности. Ее на аборт гнали! Мы посмотрели с ней друг на друга, и она решила рожать. Никакой депрессии! Боже упаси! Принесли мне пишущую машинку, я на ней рассказики какие-то пописывал.
Помирать и мысли не было. У меня же дела были. Рассказ надо писать.
Что я из этого вынес? Главное в жизни — совесть не потерять. Чтобы не было мучительно больно за бессовестно прожитые годы.
Все возможно: и любить, и любиться, но главное — не терять самоуважение. Любого качка-нарцисса можно остановить одним ударом банального стеклянного графина, но какими тоннами летящего по рельсам металла можно остановить маленькую женщину, которая кинулась под поезд спасать свое дитя? Не остановишь! Для нее самое главное — спасти. А там уже будь что будет. Вот как человек относится к жизни!
По-другому не бывает и не будет никогда.
А те пацаны, которые ложились на амбразуру?! Командир его не заставит. Человек сам шел на смерть. Представляешь, что у него внутри было в те секунды?! Есть одна межа между той бабой, которая кидается за своим дитем под летящий поезд, и тем мужиком, который ложится грудью на амбразуру. Межа эта называется тремя словами. Долг, любовь и совесть. Вот на них мир и держится.
Счастье? Как у Аркадия Петровича Гайдара «Тимур и его команда»: я стою, смотрю, всем хорошо. Все спокойны. Значит, и я спокоен тоже. Вот оно, счастье!
Счастье — когда я никуда не лезу, никого не пихаю. Ну и что, что я хотел, а досталось другому. Девушка, женщина, радость, роль. Ну и что с того? Счастье не в этом. В чем? Скажу так, мне исполнилось 80 лет. Чего только нет: спина сломана, онкология и урология. Да пошло оно все… Живу и живу. Цыц, жизнь продолжается!
(«РГ»)