Очарованный русским словом
В советское время его относили к писателям так называемого «второго эшелона», недооценивая, по идейным соображениям, масштаб его таланта.
Судьба Николая Лескова была драматична, полна напряженных идейных исканий. По словам М. Горького, он стремился «ободрить, воодушевить Русь». По долгу службы (писатель служил чиновником Орловской уголовной палаты, затем в Киеве чиновником казенной палаты и т. д.) он изъездил всю Россию. «Я не изучал народ… я вырос в народе на гостомельском выгоне с казанком в руке, — писал о себе Лесков, — я спал с ним на росистой траве ночного под теплым овчинным тулупом… Я с народом был свой человек и знал русского человека в самую его глубь». У него на дому можно было встретить и старообрядцев, и хлыстов, и монахов, и богомольцев.
Герои Лескова — люди Русской земли, чудаки, блаженные, необычайно одаренные, часто беззаботные и всегда готовые прийти на помощь другим. Писатель, как правило, передает разговоры персонажей не «со стороны», а в непосредственном живом звучании, предоставляя героям самим рассказывать об их жизни. Как мастер-умелец, он схватывал особенности говора различных слоев многоязычной России, великолепно знал фольклор и древнерусскую литературу. Из этих источников составился знаменитый лесковский сказ, для которого характерны идиолекты (от греч. idios — своеобразный и «диалект») — совокупность особенностей, характеризующих речь отдельного индивидуума. Когда читаешь Лескова, возникает волшебный эффект присутствия.
Герои Лескова живут и действуют в родной глухомани, на периферии общественной борьбы. Но писателю казалось главным, чтобы в человеке было постоянство «ежедневной доблести» — способность «прожить изо дня в день праведную долгую жизнь, не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего…» Таких людей изображал он в «Соборянах», «Овцебыке», «Левше», «Очарованном страннике» и других произведениях.
«Мне за народ очень помереть хочется», — говорит герой повести «Очарованный странник» Иван Северьянович Флягин. Вот как он вспоминает одиночество в татарском плену: «…тут глубине тоски дна нет… Зришь сам не знаешь куда, и вдруг перед тобой отколь ни возьмется обозначается монастырь или храм, и вспомнишь крещеную землю и заплачешь».
Язык Лескова ярок и самобытен, воспринимается порой как словесное кружево, настолько он тонок, искусен и выразителен.