Всю жизнь на разных фронтах
Трем конструкторским бюро было поручено срочно создать новую пушку калибра 85 мм. Нашему КБ, где я уже был главным конструктором, предстояло состязаться с КБ Грабина и еще одним специальным КБ. В течение года нам удалось не только спроектировать и изготовить новую пушку, но и провести испытания. На первом этапе над нами подсмеивались, мол, как может какой-то студент Савин соревноваться со знаменитым Грабиным?! Естественно, предпочтение отдавалось пушке Грабина.
Мы отстрелялись первыми 31 декабря 1942 года, получив лишь одно замечание от военных, которое несложно было устранить. У нас гильза не очень резко выбрасывалась из ствола, оставалась на лотке, и ее требовалось смахивать вручную. Мы увидели, что общее настроение приемной комиссии не в нашу пользу, а потому решили, что Грабин побеждает. Уехали к себе на завод. Около полуночи накрыли стол в кабинете директора, чтобы встретить Новый год. Вдруг приезжает председатель комиссии и говорит, что надо срочно позвонить по ВЧ в Москву. «А что случилось?» — спрашиваем. «У Грабина пушка развалилась», — отвечает. А дело в том, что Сталину, который внимательно следил за созданием новой пушки, уже доложили, что пушка Грабина хорошо себя зарекомендовала на первых этапах испытаний. Как же теперь ему сказать о неудаче?! Сталин Грабина знал хорошо, а обо мне только слышал… И тогда Устинов — он был мудрым и хитрым министром — распорядился прислать конструкторов из КБ Грабина на 92-й завод, то есть к нам, и вместе довести пушку до ума. Не стали говорить, кто ее сделал, просто дали общее название — ЗИС-С-53. Мне поручили ее довести до ума, и все танки к сражению на Курской дуге нам удалось перевооружить новой пушкой.
— Как вы впервые встретились с Устиновым?
— До первой встречи во время войны я ничего о нем не знал. И это понятно: нарком вооружений и студент — что у них общего?! Но оказалось, что много… Когда он пришел в цех, я увидел молодого красивого парня с залихватским чубом. Оказывается, он хорошо разбирался в технике, в технологии. Он сразу же оценил мое предложение по противооткатному устройству. Так как его интересовало все, что могло сократить сроки изготовления пушек, количество дефицитных материалов, он моментально принял решение о строительстве нового специального цеха для производства противооткатных устройств. Через 26 дней новый цех начал выпускать продукцию! Вот такие были тогда темпы. Дмитрий Устинов поддержал меня, приказал срочно провести испытания моего устройства. Признаюсь, мне было приятно, что сам нарком так быстро и четко оценил мое изобретение.
— После войны характер вашей работы изменился?
— Конечно. В 1946‑м в рамках атомного проекта мы получили задание на разработку первых диффузионных машин, участвовали в создании первого промышленного реактора для наработки плутония… Американцы считали, что потребуется минимум 20 лет, чтобы мы смогли наладить производство обогащенного урана. Мы же уложились в четыре года. Работали день и ночь. У конструкторского бюро были прекрасные традиции. Многие годы оно было разделено на две части — артиллерийское и атомное. Я возглавлял и то и другое. При необходимости конструкторские силы перебрасывались на нужное направление.
В 1949 году Советский Союз создал и испытал атомную бомбу. Обстановка в мире складывалась тревожная. У нас были единичные экземпляры бомб, а у американцев — три сотни. Они планировали начать войну против нас. Поэтому первостепенной задачей для нас стала защита от атомной бомбы. У американцев уже были «летающие крепости», которые могли долететь и до Москвы. И тогда было принято решение сделать вокруг Москвы новую систему обороны. Было организовано КБ- 1, в нем главным конструктором стал сын Берии — Сергей. Сначала директором был назначен кто-то из заместителей министра, но он не справился. И тогда возглавить КБ-1 предложили Еляну. В то время он был заметной фигурой в промышленности, его забрали из Горького, а он уже привлек меня. Елян был превосходным организатором, и дело пошло. Первая работа — морская крылатая ракета «Комета», которая должна была уничтожать авианосцы.
— Вас постоянно бросали на совершенно новые дела, и каждый раз вы справлялись с заданием. Как вы считаете, почему?
— Специалистов не было, и потому подбирали тех людей, которые могли легко осваивать новое. Комплекс специалистов, которые собирались вместе, и решал проблему. Мы понимали, что это нужно сделать обязательно, во что бы то ни стало, а потому и работали так. Я принадлежу к особому поколению. Мы закалены войной, нас импульс Победы закалил, и мы понимали, что нельзя ни от чего отказываться. Люди сопротивлялись тяготам и лишениям, сопротивлялись от всей души, как говорится.
— Знающие люди называли вас «отцом космических войн». Но ведь само понятие «космические войны» пришло из-за океана. И СОИ — стратегическая оборонная инициатива, составной частью которой была война в космическом пространстве, всегда связывается с именем президента США Рональда Рейгана. Почему же «отцом» стали вы?
— Дело в том, что именно под моим руководством впервые в мире была создана система противоспутниковой обороны. О многом и сегодня говорить нельзя, но кое-что расскажу.
В США с начала 1960‑х годов очень активно работали по милитаризации космоса, и это исторический факт. Хотя, как потом выяснилось, декларация амбициозных намерений и воплощение их в металл — не одно и то же. Есть пословица: «Гладко было на бумаге…» Однако мы не могли игнорировать то, что Вашингтон взял курс на конфронтацию в околоземном космическом пространстве. И тоже стали работать в этом направлении.
Нам удалось разработать уникальный, даже по нынешним меркам, автоматизированный комплекс, связанный с защитой наших и уничтожением, при военной необходимости, спутников вероятного противника.
Тогда это не афишировалось по той причине, что СССР ни при каких условиях не начал бы войну в космосе первым. Мы разрабатывали средства, которые и сегодня относятся к воздушно-космической защите. Защите, а не нападению.
Первые испытания начались в 1970 году. Тогда наш спутник-перехватчик разнес мишень на куски. Прямо с КП я по телефону доложил о результатах испытаний секретарю ЦК КПСС Д. Ф. Устинову и министру обороны А. А. Гречко. Затем были новые испытания и новые поражения спутников‑мишеней. В 1979 году наш комплекс был поставлен на боевое дежурство. Пока за океаном шумно рекламировали и пытались создать свою СОИ, СССР уничтожил в космосе до десятка спутников‑мишеней. Вот тогда-то меня и стали называть «отцом космических войн».
— Соединенные Штаты смогли поразить цель в космосе только в 1985 году. То есть вы их опередили на 15 лет. Наша страна реально могла вести космические войны или это все-таки преувеличение?
— Я не понимаю, откуда возникло убеждение, что за океаном нас во всем и всегда опережают. Естественно, у нас были технологические проблемы, что-то мы не могли сделать по объективным причинам. Ведь 1970 год — это всего лишь 25 лет после окончания Второй мировой. Из тупиковых, казалось бы, положений мы выходили за счет, как сейчас говорят, креативного подхода. Многие наши конструкторские решения были значительно проще и лучше того, что делали в США. Поэтому мы и опередили их в гонке космических вооружений. Хотя, повторюсь, никогда войну в космосе Советский Союз первым бы не начал.
Однако созданные нами космические информационно-управляющие системы позволили уже в начале 1970‑х годов достичь и по настоящее время сохранять военно-стратегический паритет не только с США, но и со всем блоком НАТО.
— В КБ-1 вы занимались крылатыми ракетами…
— Не только. Первые системы у истребителей «воздух-воздух» мы тоже начинали. А потом мне пришлось перейти на космическую тематику. Сейчас я, в частности, работаю над такой системой, которая делает войну бессмысленной.
Речь идет о неотвратимости ответного удара. В случае массового нападения на нас нужно успеть поднять наши ракеты. Если такая система есть, то любой противник будет понимать, что неотвратимость возмездия существует реально. И он обязательно получит свое, к каким бы ухищрениям ни прибегал. Поэтому воевать в наше время нельзя! Если война начнется, погибнет весь мир. При более или менее серьезной схватке обязательно будет применено ядерное оружие. А оно такой мощности, что две-три бомбы — и таких городов, как Москва, просто нет, они перестанут существовать. Мощность у бомб невероятная…
— А вы умели проигрывать?
— Не знаю. Не пробовал. Так получилось, что ни одного проекта у меня впустую не прошло.
— А чем особенно гордитесь?
— Пожалуй, тем, что все свои работы доводил до конца. Множество систем делал. Они стоили огромных денег, а создавались в кратчайшие сроки.
Первая крылатая ракета. Цена вопроса — 75 миллионов. Срок — всего пять лет. Или система «воздух-воздух», срок — два года. Или системы «море‑море», «земля-земля», «земля‑море»… Сроки создания минимальные, эффективность — высочайшая… Освоенные средства каждого проекта — два миллиарда…
— Да вы истинный олигарх‑миллиардер!
— Думаю, мы освоили средств гораздо больше, чем у всех наших олигархов, вместе взятых. Вот только использовали мы их на благо Родины, а не на покупку яхт, вилл и футбольных клубов.
Беседу вел Владимир ГУБАРЕВ.