Где-то под городом Д…
и во всю полосу — панорама разбитых танков, снятых Трошкиным. Это были первые материалы такого типа, и я испытывал удовлетворение начинающего газетчика, видя, как у витрин с газетами стояли толпы народа…»Именно об этом снимке пишет Константин Михайлович Симонов. Правда, в газете была панорама. Мы взяли из нее фрагмент. Ну а дальше…«…Полк, которым командует полковник Кутепов, уже много дней обороняет город Д.»Это самая первая строчка из военной корреспонденции Константина Михайловича Симонова «Горячий день», появившейся в «Известиях» 20 июля 1941 года.
1
Газеты тех дней пестрели скрытыми за одиночными буквами городами и направлениями. Город Д… Н-ское направление… Поселок Б… Высота К…
Где были эти островки сопротивления в разлившейся лаве войны? Скрытым шифром военные репортеры сообщали об одном: врага бьют. Те, кто оставался в тылу, пробовали считать подбитые немецкие танки: пяток, десяток… А вот под городом Д. бойцы полковника Кутепова лишь в одном бою сожгли 39. Сколько же их у немцев? Долго ли еще бить?
Вот они на снимке, с порванными гусеницами, с сорванными башнями, искореженные, разметанные по полю. Мертвые танки. Не было в те дни желаннее и прекраснее фотографии.
«Я не был солдатом, был всего-навсего корреспондентом, но и у меня есть кусок земли, который мне век не забыть…»
Константин Михайлович Симонов сказал эти слова в фильме «Шел солдат…». Они о том же поле за городом Д.
Тогда, в сорок первом, желая остаться в полку Кутепова, он не останется, выполняя военный приказ газеты — вернуться! Он оставит в тех окопах своего двойника — военного корреспондента Синцова из «Живых и мертвых». В отличие от литературного двойника он наверняка бы погиб. С этого поля почти никто не ушел.
Встретивший Симонова командир 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии полковник Семен Федорович Кутепов знал, что его полк обречен. Немцы уже обошли город и где-то за Днепром старались сжать кольцо окружения. Но никто с поля не думал отступать. Гибель, смерть была для этих людей естественным итогом в создавшейся обстановке. Обычным солдатским делом. Больше всего двадцатипятилетнего корреспондента поразил этот факт. На войне не спасают свои жизни…
Он не сумел тогда в короткой корреспонденции рассказать обо всем, что чувствовал. Он описал лишь, что видел. Но все, что вышло из-под его пера, потом, в мирной жизни, он сверял с тем, что пережил здесь.
2
Жара стоит над полем и пыльная тишина. Выцветшая табличка поясняет, что поле занято ячменем сорта Лада и планируемый урожай — 35 центнеров с гектара.
Если обернуться назад, в зыбком предгрозовом мареве видна ослепительно-белая окраина того самого города Д.
Это Могилев.
Сухо, как растревоженное сердце, стучит электричка.
Сколько же я километров отмахал? Весь день брожу. В поле следов войны не сыщешь, все перепахано, а до высоток, укрытых шапчонками леса, идти да идти. Ищу в каждом провале земли остатки блиндажей. Чудится, будто сухие русла под весенние ручьи змеятся по старым траншеям…
Когда-то здесь на высотках стоял строевой сосняк, и бойцы жалели рубить его на блиндажи. Даже полк Кутепова, с согласия командира, вырыл траншеи по кромке поля, не потревожив созревающие хлеба, а штаб разместили в брезентовой палаточке.
Приехавший в полдень комдив генерал Романов единым словом разметал всю выстроенную оборону полка, приказал рубить лес, накатывать блиндажи, выжигать рожь перед окопами. Он-то знал, что на полк сила пойдет. Он знал об обреченности полка и своей дивизии. Генеральское дело — умирать вместе с солдатами. Его от этого никто не освобождал. Но сначала надобно было повоевать…
В своих военных дневниках Константин Михайлович Симонов пишет, что с комдивом Романовым встретиться и поговорить не удалось. Но по железному порядку в городе, по укрепленным рубежам полков, по спокойным солдатам чувствовались воля и опыт комдива. Генерал все время был на позициях. Клинья немецкого наступления еще робко пытались проверить оборону города, важно было, чтобы каждый полк, каждый батальон, рота, каждый солдат стояли надежно. В тот день ему было не до корреспондентов.
В одной из бесед на вопрос «Что для него, журналиста, было самым тяжелым в войну?» Симонов сказал: «Уезжать от людей в критические для них ситуации…»
Проведя в полку Кутепова лишь ночь с 13 на 14 июля, молодой корреспондент уезжал, понимая, что уезжает в самые критические для города Д. дни.
3
Шесть раз после войны Константин Михайлович Симонов приезжал на это поле — начиная с осени 1965 года. И неизменно в этих поездках сопровождал его военком Могилева Иван Александрович Тихонов. В память о приездах писателя накопился целый шкаф книг. По ним уточняем даты приезда.
Вначале по своим должностным обязанностям Иван Александрович Тихонов начал разыскивать солдат кутеповского полка и всей 172-й стрелковой дивизии, оборонявшей Могилев. Продолжил поиск и когда уволился в запас.
Из кутеповского полка уцелели единицы. Иван Александрович, перебирая фотографии, называет каждого бойца, но все чаще добавляет: «Умер… умер… умер…» В том же шкафу бывший военком хранит тоненькие тетрадочки воспоминаний защитников города.
Записав факты о танковом бое, который вел полк Кутепова, фронтовой корреспондент с тяжелым сердцем уезжал из Могилева. И если бы не эти тетрадочки, невозможно было бы установить сейчас, как же развивались события дальше. Хронологически подробно их описывает комиссар дивизии Леонтий Константинович Черниченко:
«14 июля, вечер… К штабу подъехала в сопровождении нашего «газика» открытая легковая автомашина, на которой, понурив голову, сидел майор немецкой армии. В сопроводительной записке указывалось: «Сей майор из полка «Великая Германия» задержан нами у деревни Ново-Лобуж. Он следовал по оршанско-гомельскому шоссе в могилевский ресторан, направляю его вам по принадлежности. Подполковник А. Щеглов».
Майор недоумевал: по немецким сведениям, Могилев взят еще в начале июля. Он был уверен, что едет по оккупированной территории, — и вдруг пленение.
20 июля. Совещание в штабе дивизии. Генерал Романов рассказал о том, что врагу удалось потеснить соседние дивизии. Он попросил высказать свои соображения о дальнейших действиях.
Хорошо помню выступление полковника Кутепова:
— Уже поздно отступать, чтобы сохранить силы, — говорил он. — Теперь, когда сосед слева в беспорядке отступает, а сосед справа колеблется, нам лучше всего сражаться на месте до последнего. Это придаст решимости колеблющимся и остановит убегающих».
4
Напомним, корреспонденция из-под города Д. появилась в «Известиях» 20 июля. Как видим, город еще держался. Держался полк в поле под городом. И был жив полковник Кутепов. Конечно, читать о себе они не могли. Никто при всем желании не доставил бы им газет на передовую. Да и не до того было. Известия о боях на фронте нужны были в тылу.
Хейнц Гудериан, «танковый король» рейха, напишет о тех днях:
«…Попытки внезапным ударом захватить Рогачев и Могилев потерпели крах».
Но вернемся к воспоминаниям комиссара:
«Решено было покидать Могилев в ночь на 26 июля. Кутепову поручалось составить две ударные группы, поддерживаемые легкой артиллерией.
На следующий день, когда колонны вышли на участок
388-го полка, полковника Кутепова не оказалось…
Как стало известно позже, полковник Кутепов и его начальник штаба при возвращении с совещания в полк были убиты фашистами, переодетыми в красноармейскую форму».
К этому времени относятся описания боевых действий 13-й армии в боях за Могилев:
«61-й стрелковый корпус продолжал бой в окружении, до 26.VII прочно удерживая Могилевский плацдарм, где на протяжении всего времени шли весьма ожесточенные бои. Противнику нанесены были большие потери, но, не имея боеприпасов и продовольствия, они начали отход.
Причем 172-я дивизия осталась оборонять Могилев. Судьба ее неизвестна. Попытка наладить транспортировку боеприпасов воздушным путем успеха не имела, ибо противник сумел занять аэродром… и захватил мост через реку Днепр”.
5
Осенью 1979 года жена генерала Романова Мария Ефимовна долго ждала письма от Константина Михайловича Симонова. Ее охватило беспокойство — не болен ли? Их переписка длилась уже годы. Они сообщали друг другу все, что узнавали нового о судьбе генерала Романова.
Той осенью письмо все-таки пришло. Секретарь писателя сообщал, что Константин Михайлович действительно болен.
Этому письму суждено было стать последней весточкой. За ним пришла горестная весть…
В правительственном сообщении о смерти писателя указывалось, что он будет похоронен на Новодевичьем кладбище. Все изменило завещание, которое Симонов оставил. Константин Михайлович предпочел вернуться туда, где его ждали солдаты дивизии, которая стояла насмерть. Он вернулся в сорок первый год, соединив свою судьбу с судьбами тех солдат, что полегли здесь, в поле за городом Д…
Судьбу же генерала Романова ему так до конца выяснить и не удалось.
Военные дневники писателя достаточно много рассказали о генерале Романове. Писатель полюбил этого человека, хотя, как мы знаем, встретиться с ним не пришлось.
На одной из страничек дневника появится фраза:
«Все воспоминания сходятся на двух несомненных фактах, что Романов во главе своей дивизии до конца оборонял Могилев и что во время попытки прорыва из окружения он был тяжело ранен и после этого погиб».
Но есть в этой фразе какая-то недоговоренность. Писатель любил точность, чтоб не было никаких сомнений в том, о чем он пишет. А тут… Знал Константин Михайлович Симонов одно: генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов пропал без вести. Возможно, писатель надеялся на свои воспоминания. Будучи опубликованными, они вызовут отклики неизвестных доселе свидетелей гибели генерала.
Так и случилось. Уже Марии Ефимовне Романовой переслали воспоминания медсестры одной из могилевских больниц Елены Михайловны Аблонской:
«27 или 28 июля 1941 года часов в девять вечера в хату вошел встревоженный отец, Михаил Федорович Асмоловский.
— Иди, дочка, перевяжи раненого, — обратился он ко мне. — В бане… Да осторожно, никому ни слова.
Я прошла в баню и увидела человека в генеральском мундире. Как можно осторожнее, чтобы не причинить боли, перевязала раненого. Когда стемнело, мы перенесли его в хату, переодели в гражданскую одежду, а генеральскую форму спрятали.
22 сентября произошла страшная трагедия.
Каратели оцепили нашу деревню Барсуки. Они расхаживали по хатам, производили повальные обыски. Всех жителей сгоняли к нашему дому. Тут уже стояла наша семья: отец, мать, бабушка, брат с сынишкой, его жена и моя сестра. Особняком под конвоем держали Михаила Тимофеевича Романова.
Гитлеровский офицер вынул из полевой сумки записную книжку, зачитал фамилии десяти солдат и приказал им выйти из строя. Команда убийц разделила обреченных на мужчин и женщин. Шесть мужчин и семь женщин.
— Огонь!
Автоматные очереди. Генерала Романова каратели увезли в Могилев в лагерь военнопленных».
7
Работая над военными дневниками, Константин Михайлович Симонов заглянул в архиве в личное дело генерала Романова.
«…Это был превосходно подготовленный командир дивизии, медленно, но верно поднимавшийся к этой должности по долгой служебной лестнице и имевший отличные аттестации за все годы своей службы. В боях за Могилев он с лихвой подтвердил все довоенные аттестации».
Знал, конечно, писатель, что генерал был родом из Нижнего Новгорода. В 24 года поступил он на военную службу в 4-й кавказский пехотный полк. В царской армии он офицером не был. В армии Керенского получил звание лейтенанта и был направлен в резервный пехотный полк. А дальше, уже в Красной армии, комполка, комдив…
На четвертый день войны его 172-я стрелковая дивизия спешно перебрасывается из-под Тулы в Могилев. Короткая военная судьба. Два месяца жесточайших боев.
Маршал Советского Союза А. И. Еременко в своей книге «В начале войны» пишет:
«Оборона Могилева, представлявшаяся до последнего времени историкам минувшей войны лишь как один из многочисленных эпизодов героизма наших войск, причем и на эту сторону дела не всегда обращалось должное внимание, в действительности имеет гораздо более широкое значение…
Важным достоинством нашей обороны в районе Могилева было то, что она сразу же была создана в расчете на возможный обход противника.
Тыловой рубеж 172-й дивизии был столь же прочен, как и ее передний край».
Об авторе этой обороны, генерале Романове, предпочитали умалчивать. Все-таки без вести пропавший…
Уже после войны Мария Ефимовна Романова получила два письма от солдат дивизии, которым удалось уцелеть.
В первом письме сообщалось:
«…Будучи ранен, я лежал в могилевском госпитале уже после того, как город заняли немцы. Вдруг разнеслась весть: раненный генерал Романов бежал из плена. Это было такое радостное известие, что весь госпиталь буквально ликовал. Все говорили, что генерал Романов показал, как надо поступать, находясь в плену».
Строчки из другого письма от бывшего солдата дивизии, находившегося в могилевском лагере военнопленных в районе аэродрома:
«…Побег генерала Романова вызвал переполох среди гитлеровского командования. Очевидно, были приняты все меры к его поимке. Романов после неудачного побега лежал в отдельном помещении на куче гнилой соломы, раненный в плечо и с перебитой рукой, избитый и измученный. Я, заделавшись санитаром, приносил ему пить. Романов дал мне шифр, если останусь в живых, как найти его семью в Горьком, на случай, если забуду адрес».
Видимо понимая, что генерал продолжает влиять на солдат своей дивизии, находившихся в госпитале, немцы придумали, как разделаться с ним. Они напечатали в журнале снимок пленного генерала. Видно, как он поддерживает больную руку. Подпись все разъясняла:
«…В одной из советских деревень удалось захватить в плен большевистского генерал-майора Романова. Он был командиром 172-й советской дивизии, но в конце концов, сняв военную форму и переодевшись в гражданское платье, занялся организацией партизанской войны…»
И дальше как приговор — повешен в городе Борисове.
Константин Михайлович Симонов, понимая, что исчерпал все возможности в поиске хоть каких-то фактов, проливающих свет на дальнейшую судьбу генерала, пишет: «Так погиб генерал Романов».
8
Он погиб, но не так и несколько позже. И даже до сегодняшнего дня неизвестно, когда это «несколько позже».
Из Могилева его перевозят в офлаг 62 (XIIIВ) в Хаммельбурге. Офлаг — это, понятно, лагерь для офицеров. Военнопленных офицеров содержали отдельно от сержантского и рядового состава. С одной стороны, это согласно Женевской конвенции 1929 года, которую гитлеровцы на первых порах войны старались соблюдать. А с другой — они бы и сами изолировали офицеров от солдат во избежание смуты. В Хаммельбурге высшим офицерским чинам Красной армии тоже было запрещено общаться друг с другом. Так что никто из выживших генералов, прошедших этот лагерь, не знали, кто в нем был.
Генералу Романову суждено было раствориться в полной неизвестности.
Официальная дата смерти, согласно карточке военнопленного, — 3 декабря 1941 года. Причина смерти — истощение и рана.
По данным Белорусского штаба партизанского движения, генерал до ноября 1942 года находился в Могилевской области на тайных квартирах.
А по утверждению генералов, сидевших в Хаммельбурге, генерал Романов погиб в июле 1943 года. Есть даже версия, что он был расстрелян «за просоветскую агитацию».
Из списков Советской армии его исключили в марте 1946 года как «умершего, замученного» в 1943 году.
На территории бывшего лагеря Хаммельбург есть памятная плита, на которой значатся имена советских генералов, прошедших этот лагерь. Есть там и имя генерал-майора Михаила Тимофеевича Романова. Теперь уже можно сказать: там погиб генерал Романов.