Архитектор моды
Ставшее для нас привычным слово «кутюрье» французское. И сами кутюрье были французами: Поль Пуарэ, Ив Сен-Лоран, Шанель… Думаете, если мы поставим в этот ряд имя пока неизвестной нам Надежды Петровны Ламановой, то оно будет лишним?Лишним не для законодателей моды. Знаменитый Поль Пуарэ проводил в московском доме Ламановой показы своих коллекций модной одежды. Он был с нею на равных. Наша тяга к инородным именам так сильна, что затмевает собственную память. Во Франции хорошо знали Ламанову и считали успешным русским кутюрье. «Платье от Ламановой» было мечтой всех великосветских модниц. В сетевой энциклопедии, которая для нас стала верхом памяти, Надежда Петровна Ламанова значится как «российский и советский модельер, художник театрального костюма».Есть у нее и звания: в царское время она была — «поставщиком двора ея императорского величества», в советское — «членом Академии художественных наук».Нам же она дорога еще и тем, что появилась на свет в селе Шутилове, которое располагается ныне в Первомайском округе нашей области. Землячка. Можно твердо сказать, что неизвестная землячка…
Золушка из Шутилова
Сохранилась вот такая фотография. Сделана она в Петербурге, предположительно в 1885-1887 годах. Несмотря на разницу в возрасте в десять лет, они стали подругами. Та, что помладше, считает ту, что постарше, своим учителем. А теперь сами догадайтесь, о ком эти слова:
«Это была энергичная женщина. Окончив где-то институт для благородных девиц, она приехала в столицу. Была не очень красива, с манерами мальчика, стриженая. В компании говорила: «Ну, братцы, выпьем!» Хорошо играла в винт и преферанс. Открыла мастерскую… но к заказчикам относилась сурово и заставляла их ждать подолгу.
…Ездила в Париж за моделями. Обслуживала придворных. За самое простенькое платьице брала по 600-800 р. Держалась богом, были у нее цеха. Платила неплохо, но и требовала хорошей работы. Муж у нее был присяжный поверенный Андрей Павлович Каютов. Говорят, красивый. Зимой каждый день на своем автомобиле ездила в Сокольники бегать на лыжах!»
Не будем вас томить в неведении. Это написала петербургский кутюрье, а проще, известная в городе портниха Мария Степановна Воронина. На фотографии она справа. А слева ее юная подруга Надежда Петровна Ламанова, которая приехала в Петербург специально посмотреть на работу опытной мастерицы. Познакомились они за… карточной игрой в винт. Емкие воспоминания — это вся жизнь Надежды Петровны Ламановой. Нам же нужна из них пока одна строчка.
Никакой институт благородных девиц Надежда Петровна Ламанова не заканчивала. Училась она в Мариинском женском училище 1-го разряда и женской гимназии. Отучившись, получила свидетельство о том, что может преподавать географию в крестьянских школах.
А до учебы в Нижнем жила, где и родилась, в селе Шутилове, в небогатой дворянской семье. Запомним правильное название села. Во многих источниках оно ошибочно называется Шузиловом. Даже писатель-историк Валентин Пикуль, написавший о Ламановой художественную новеллу, обозвал его так. А может, корректора недосмотрели. Ошибка с тех пор и тиражируется.
Отец Надежды был отставным гвардии полковником, а мать — дочерью генерал-майора. Жизнь у всех пятерых сестер, среди которых Надежда была старшей, сложилась вполне благополучно. Родители приучили дочерей к полной самостоятельности и независимости.
В двадцать лет Надежда окончательно покинула родительский дом и уехала в Москву, где поступила в школу кройки и шитья. Ехала Золушкой, не имея в большом городе никаких знакомств, полагаясь только на себя. Трудно сейчас сказать, была ли эта школа верхом ее мечты, но можно предположить, что Надежда все просчитала: окончив ее, она без работы не останется.
Через два года она станет ведущей закройщицей в мастерской мадам Войткевич, куда поступила работать.
Это она позже получит право сказать: «Терпеть не могла ковыряться с иглой!»
Истиранит примерками
Среди модниц Москвы поползли слухи: «Шить теперь надо только у мадам Войткевич — там есть одна новенькая закройщица, мадемуазель Ламанова, которая истиранит вас примеркой, но зато платье получится как из Парижа».
Мы бы никогда ничего не узнали о Надежде Петровне Ламановой, останься она лишь исполнителем прихотей модниц. Ну разве что в чьих-нибудь мемуарах эмигрировавших модниц промелькнуло бы ее имя, или попала бы она в московские легенды как мастер кроя «мадемуазель Ламанова» из мастерской мадам Войткевич.
Она не была жеманной и угодливой. Она не старалась привлечь к себе клиентов. Ей было все равно, что о ней думают. У нее был действительно мальчишеский характер, и она его сумела сберечь, общаясь с капризными моделями и требовательными заказчицами. Ей никто, ничего и никогда не диктовал.
А попробуй ей возразить: «А вот в Париже…»
Вот только не это! Она хорошо знала, что происходит в Париже… Она посещала его ежегодно, держала там квартиру и закупала модный товар для своего предприятия. Даже просто копируя модели, она могла бы стать известной и модной портнихой, но не знаменитым кутюрье. Она не подглядывала в замочные скважины французских законодателей мод и не выведывала их тайны. Они были ей не нужны. У нее рождались свои…
Давайте передохнем и узнаем что-нибудь о ее личной жизни. Сложилась ли она? Да, и довольно счастливо. Нашелся «смельчак», рязанский молодой дворянин, учившийся в столице на юриста, который позвал ее замуж. А познакомились они на благотворительном базаре, устроенном для нужд детей и сирот. Ее будущий муж Андрей Павлович Каютов был страстным театралом и даже стоял перед выбором: уйти в артисты или продолжить карьеру юриста. Выбрал последнее и начал уверенно двигаться по службе, став одновременно управляющим отделением страхового общества «Россия» и распорядителем Императорского театрального общества в Москве.
Такой муж для Надежды Ламановой стал поистине находкой. Конечно, легко подумать, что при его капиталах ей можно было уже ничего не делать и навсегда забыть о швейной иголке. Почти полвека они проживут в абсолютном мире и согласии — два человека с непростыми характерами. Не повезет в одном — у них не будет своих детей. Но она поставит на ноги всех своих сестер. Когда она покидала Шутилово, последняя, Софьюшка, была совсем маленькой.
Замужество открыло Ламановой двери в мир театров и книг. В их гостеприимном и хлебосольном доме собирались художники, музыканты, артисты. Сам Андрей Павлович Каютов собирал книги по искусству. К ним добавились книги и модные журналы, которые выписывала Надежда Петровна. Восприимчивая ко всему, что ей было неведомо, она с увлечением читала, а встречи с артистами вскоре превратятся в творческую дружбу.
Воспоминания о Ламановой полны рассказами о тирании ее примерок. Это было истязанием, пыткой. Мода, говорят, требует жертв — это о Ламановой. В данном случае каждая модница, обратившаяся к ней, была уже жертвой. Первоначальная интеллигентность, тактичность и обходительность кутюрье оборачивалась полным ее диктатом. Заказчица не имела никакого права выбора фасона, цвета, отделки. Все — она сама. В мастерской всегда наготове стояла склянка с нюхательной солью на случай, если заказчица свалится в обморок.
Марина Цветаева о ней писала:
Ты богиня — мраморная.
Нарядить — от Ламановой!
Не гляди, что мраморная —
Всем бока наламываем!
Прежде чем начать работу, она долго изучала «натуру». Ее обходительность, казалось бы, пустые разговоры за чаем уходили на это. Дальше она брала в руки «краски» — ткани. У нее был свой метод работы. Она ничего не вымеряла и не чертила на бумажке будущий фасон платья. Все рождалось на глазах модели. Ламанова «лепила» ее образ, обволакивая тканью, драпируя складками. В своем дневнике она отмечала: «Ткани… это как музыка или как песня. У каждой свой тон, своя гармония.
Всякий человек, несмотря на все недостатки его тела от природы или от образа жизни, имеет право быть гармоничным».
Историки моды называют ее метод работы «наколкой». Сотни булавок покрывали истираненную примеркой модель. Затем все это осторожно снималось, платье было почти готово, оставалось только сшить его.
— Сшейте сами! — умоляли заказчики.
— Я вообще не умею шить, — заявляла Ламанова. — Вы когда-нибудь видели архитектора, который бы выкладывал сам свои здания из кирпича? Шить вам будут мои помощницы.
На этом разговор заканчивался.
Гениальна? Конечно!
Надежда Петровна Ламанова была достаточно скрытным человеком, поэтому интересны те крупицы воспоминаний, которые оставили о ней ее современники.
Друг дома Георгий Адольфович Леман писал:
«Она обнаружила огромный вкус и постепенно стала одевать дам самых высоких и самых богатых кругов московского общества. У нее стали одеваться не только дамы московского купечества, но и аристократия, так, в частности, она одевала великую княгиню Елизавету Федоровну, жену московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, родную сестру государыни.
Была она приглашена и к самой царице, но они как-то «не сошлись характерами», и это отношение оборвалось. Дело Надежды Петровны настолько разрослось, что постепенно у нее стало 300 мастериц. Она выстроила огромный дом на Тверском бульваре. Я слышал от нее, что она подавала счета богатым московским купцам в десятки тысяч. Курьезны были ее рассказы, как купцы «торговались» с ней — купцы любят, чтобы им «делали скидки». Так, например, подаст она счет на 32240 рублей. Приезжает «сам»… и говорит: «Надежда Петровна, уж вы мне скиньте 240 рублей». — «Извольте, с удовольствием!» Жена великого князя Михаила Александровича, графиня Брасова, урожденная Шереметьевская, Наталья Сергеевна, так и осталась должна Надежде Петровне 20 тысяч рублей».
А вот воспоминания художника Константина Сомова, работавшего над портретом знатной московской красавицы, дочери одного из купцов-промышленников Рябушинских, Евфимии Павловны Носовой. Она предстала перед художником в платье, которое и стало камнем преткновения для художника.
«Сидит она в белом атласном платье, украшенном черными кружевами и кораллами, оно от Ламановой, на шее у нее 4 жемчужные нитки, прическа умопомрачительная… точно на голове какой-то громадный жук».
Никаких трудностей с лицом терпеливо сидящей молодой женщины, оно «вылепилось» как-то сразу…
…Блондинка, худощавая, с бледным лицом, гордым взглядом и очень нарядная, хорошего вкуса при этом.
…Она очень красива. Но какое мученье ее платье, ничего не выходит…»
Художник впадает в отчаяние. Стоит модели чуть шелохнуться, и писать платье можно начинать заново.
«Носовой я признался в моей неудаче, она меня бодрит, говорит, что упряма и терпелива».
Можно предположить, что она выдержала на примерках «от Ламановой». Школу терпения она прошла знатную.
Портрет — шедевр Третьяковской галереи. Модель в полной мере стала соавтором художника, но в соавторы можно зачислить и кутюрье Ламанову, сотворившую красивейшее платье, которое ни в коей мере не затмило красоту Евфимии Носовой. И, как определил художник Михаил Нестеров, это «произведение давно жданное, на котором отдыхаешь».
Художник Валентин Серов, писавший портрет самой Ламановой, сказал под впечатлением встреч с ней:
«Не обязательно быть живописцем, чтобы стать большим художником».
Когда ей открыто говорили, что она гениальна, она уверенно отвечала: «Конечно!» Она нисколько не сомневалась в этом. Бог наградил ее талантом видения красоты, она должна им пользоваться в полной мере. Скрывать его — большой грех.
От первой половины жизни Надежды Петровны Ламановой осталось 14 платьев, хранящихся в Эрмитаже. Вторая половина жизни началась с испытаний, которые мог выдержать не каждый.
«Мама Надя»
Когда случилась революция, ей было 56 лет. Биографы спорят о том, как она приняла этот катаклизм. Поскольку о Надежде Петровне Ламановой до сих пор известно не так много и есть пробелы в ее биографии, то с уверенностью никто ничего сказать не может. Могла ли она уехать из страны? Даже думать на этот счет нечего. Неужели ее не уговаривали те, кого она обшивала, для кого создавала чудо-модели? Ее профессия была универсальна… А знакомства во Франции… Муж — юрист, он бы и там нашел выгодную работу.
А тут они в один день лишились всего: дома, который она отдала под госпиталь, ателье, великолепной коллекции картин, которые в нем находились, имения, денег, высокого положения в обществе. Через два года был арестован муж, пытавшийся спасать от разграбления ценности храма Святого Георгия, где он был старостой.
Сама безупречная женщина, она не могла бросить своих соотечественниц. Для нее мода была вне политики. Ну разрушат, как горланят в песне, все… А что потом? Будут строить новый мир, а каким?.. В нем не будет красоты и красивых женщин? Что, все эти революционеры в кожанках так и будут бегать по жизни с «револьвертами»? Какая женщина откажется от красоты в новом, строящемся мире?
Разве она могла уехать от своих мастериц, которых растила и кто ее называл «мама Надя».
Надежде Петровне Ламановой было не привыкать начинать все сначала. Мода всегда была изменчива и непостоянна, она испытывала своих создателей на прочность. К чему-чему, а к этому она была готова всегда.
Скоро, совсем скоро придут жены тех, кто оказался у власти, в ее ателье. Она не ошиблась. Они пришли, только ее там не застали. Новым местом обитания стала Бутырская тюрьма, куда ее сопроводили «за дворянское происхождение».
Хорошо, что все закончилось благополучно, на помощь ей поспешила бывшая заказчица — комиссар театров и зрелищ Петрограда, актриса и гражданская супруга Максима Горького Мария Федоровна Андреева. Ламанову отпустили…
«Революция изменила мое имущественное положение, но она не изменила моих жизненных идей, а дала возможность в несравненно более широких размерах проводить их в жизнь».
Она понимала в революции гораздо больше, чем те, кто считал себя профессионалами в деле разрушения старого мира.
Новым миром для нее стала «Мастерская современного костюма», которую она возглавила. Ламанова нисколько не испугалась, что ей теперь придется создавать моду для рабочих и крестьян. Это было для нее новое, таких заказчиков у нее еще не было. Не беда, что нет атласа, кружев, бархата, шелка… Есть холст, сукно и сколько угодно мешковины… В дело пошли старые стеганые одеяла, вышитые полотенца, занавески… Она создавала «последний писк революционной моды».
А само слово «мода», применительно ли оно к революции?
В журнале «Работница» за 1968 год можно отыскать воспоминания бывшего директора «Ателье мод» О. Сеничевой-Кащенко:
«Теперь это сочетание слов (ателье мод) привычно, примелькалось. А сколько дней и ночей ломали из-за него головы и спорили! Сами слова «мода», «модель» вызывали сомнения. Работницы, пролетарки — и вдруг «мода»… Можно ли это?
…И вот наступил день «премьеры нового костюма», дом на Петровке ярко освещен. Красиво и торжественно оформлен демонстрационный зал. Пришли не только представители промышленности, работницы швейных фабрик. Много артистов, художников, писателей. Среди них известная всему мир певица Антонина Васильевна Нежданова. Приехал и нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский. Заиграл оркестр. На сцене известные артистки в туалетах, созданных «Ателье мод». Они охотно согласились продемонстрировать модели и превратили показ советских мод в блестящий концерт…»
Больше споров о том, можно ли пролетаркам употреблять термин «мода», не было.
В «Красной ниве» публикуются статьи Ламановой — размышления о моде. Журнал идет нарасхват. Статьи «Русская мода», «О современном костюме», «О целесообразном костюме» стали ее прокламациями в революции моды. Она по-своему рушила старые устои, отказываясь от корсетов, кринолинов и многоярусных «спеленутых» юбок. Но она, разрушая, тут же созидала, предлагая новое…
«Сделать одежду целесообразной и красивой — значит сделать жизнь вовсе не отдельных привилегированных людей, а жизнь широких слоев населения тоже более удобной и красивой».
Своеобразный подход к моде был у наркома просвещения Луначарского. В журнале «Искусство одеваться» он писал:
«Если пролетарий и пролетарка, комсомолец и комсомолка, вместо того чтобы пропить деньги в пивной или проиграть их в карты, покупают приличную одежду, то это, конечно, положительный фактор».
Ламанова принимает участие в разработке планов деятельности первых швейных учебных заведений, устава учебных художественно-промышленных мастерских.
Для молодого поколения модельеров она по-прежнему оставалась «мамой Надей» — учителем и наставником. И какая была радость для ее воспитанников, когда Надежда Петровна Ламанова стала профессором ВХУТЕМАСа, где читала, на первый взгляд, простенький курс — «Применение ткани в костюме».
О какой ткани тогда могла идти речь: какую доставали, из такой и шили. Ламанова считала, что это не правильно.
Революция
Ламановой
1925 год. В Париже готовилась к открытию Международная выставка декоративного искусства и художественной промышленности. Советский Союз был приглашен к участию в ней. Незадолго до этого были установлены дипломатические отношения с Францией. Думается, что ничего хорошего от Советского Союза на этой выставке не ждали и приглашение на выставку было просто данью вежливости.
Пожелала участвовать в ней и Надежда Петровна Ламанова. В последние годы у нее появилась талантливая «ученица» — скульптор Вера Мухина. Она была склонна к проектированию моделей одежды, и совместно они выпустили альбом «Искусство в быту». Вместе и начали готовиться к выставке. Ламанова предложила создать коллекцию одежды в русском стиле, зная, что модницы Европы гоняются за славянскими вышивками, кокошниками и сапогами.
Но только не это! Ламанова не пошла на поводу у моды, которая могла затянуть в водоворот уже виденного и привычного, а главное, чуждого новому времени. Вера Мухина полностью с ней согласилась.
Надежда Петровна и не догадывалась, что эта выставка будет ее второй молодостью. Что из того, что шесть десятков лет жизни позади. Какое значение имеет возраст, для того, кто идет впереди времени…
И она отправилась на московские рынки искать подходящие безделушки для будущей коллекции одежды.
В журналах писали:
«Ламанова и Мухина сшили женские платья рубашечного типа, украшенные традиционной русской вышивкой. Каждому костюму соответствовали свой головной убор, сумка, украшения. Аксессуары выполнялись из самых простых, иногда необычных материалов: сумки из бечевки, шнура, вышитого холста; бусы из дерева, камешков, хлебного мякиша. Ансамбли, отличавшиеся безупречным вкусом и необыкновенным мастерством исполнения, получили на выставке в Париже Гран-при. Воистину надо было поразить французов в самое сердце, чтобы в те годы в столице моды пальму первенства отдали советским художницам».
В нарядах мастериц на подиуме дефилировали Лиля Брик и ее сестра Эльза Триоле.
На выставке ждали приезд Ламановой, но ее в любимый Париж не пустили. Она стала «невыездной».
Революция знала место каждому. Талант и гениальность тоже подчинялись законам «великих» перемен. Никакие заслуги в счет не брались. Она становилась человеком системы, где не поощрялась индивидуальность. Быть как все стало негласным девизом того времени. Быть серой массой в партикулярных советских одеждах, когда костюм должен стать простой спецовкой. Это было не для Ламановой.
В марте 1928 года Надежду Петровну ждало еще одно потрясение. Ее лишили избирательных прав «как кустаря, имевшего двух наемных мастериц». Казалось, мелочь-то какая — избирательное право. Что, не имея его, нельзя было жить спокойно? Правда, при этом ее лишили и мастерской, где она работала. Чиновники, видимо, даже не догадывались, что для Ламановой это было слишком серьезное наказание, перечеркивавшее все устои ее жизни.. Она писала:
«Все мои силы, знания, энергию я посвятила с самого начала революции работе по созданию советского быта и культуры, таким образом моя работа в течение 11 лет является общественно полезной».
Ей казалось, что ее выдворяют из страны и в то же время не дают из нее уехать. А стать просто портнихой в заурядном ателье она не могла.
«…Я не совсем являюсь портнихой в общепринятом смысле этого слова. Я работаю в деле пошива женского платья как художник, то есть я создаю новые формы, новые образцы женской одежды… Мои искания направлены к тому, чтобы создать такие формы и образцы женской одежды, которые были бы приспособлены по своей простоте, удобству и дешевизне к нашему новому рабочему быту и в которых нашли бы широкое применение наши современные кустарные вышивки и материи».
Мастерскую ей так и не вернули, даже несмотря на множество положительных отзывов о ее работе.
Утешил лишь муж, спросив, серьезно ли она расстроилась, что не может участвовать в выборах, и со свойственной ему иронией сказал:
— Я тебя выбрал, ты — меня. Считай, что выборы прошли успешно.
Перенесла она это унижение и продолжила свою революцию в мире моды. Стране нужны были деньги. Их могли дать меха. Ей поручили возглавить мастерскую Мехкомбината. И она тут же разработала коллекцию меховой одежды для лейпцигской выставки, а затем и для нью-йоркской. И вновь был успех. Но дверцы клетки для нее так и не распахнулись. На мировые показы ее не пускали, и ей не удалось сделать советскую моду частью европейской культуры.
Театральный роман
Ламановой 79 лет… Вот как ее описывает народная артистка России Кира Николаевна Головко. Будучи еще молодой актрисой МХАТА, она впервые встретилась с Надеждой Петровной Ламановой.
«И вот вошла Ламанова. У нее была прямая спина. Она была величественна. Одета была в изящный строгий костюм кремового цвета, отделанный бархатом, в юбке длинной, но не слишком — видны были ноги в шелковых чулках и, что удивительно, на высоких каблуках. Удивило также и то, что на руках с ухоженными ногтями были кольца, это противоречило аскетичным нравам 1939 года».
Повторимся, Ламановой 79 лет… В театр она пришла не зрительницей, она здесь работала костюмером. Почти четыре десятка лет… Почти тайно… Она не афишировала свою работу в театре
Режиссер Сергей Эйзенштейн писал о ней и еще об одном мастере театрального костюма, Якове Райзмане:
«…Так строга лепка их костюма, так поразительно сбалансированы в них живописные массивы… Ибо мастера эти не только облекают фигуры тех, кто счастлив попасться им в руки. Они создают и пересоздают его облик, исправляют дефекты, убирают аномалию или, ухватив ее, не замалчивают, но возводят ее средствами искусства в завершенный образ характерности. Именно поэтому так давно пришла Ламанова от «светского» костюма к костюму театральному, где еще больший простор игре индивидуальностей, чем в комедии салонов и гостиных».
В воспоминаниях старых актеров можно найти эпизод, случившийся на спектакле «Анна Каренина» во МХАТе. Когда главная героиня вышла на сцену, женщины, сидевшие в зале, начали аплодировать. Они узнали на актрисе, игравшей Каренину, «платье от Ламановой».
Константин Сергеевич Станиславский писал о ней:
«Такое долгое сотрудничество с Н. П. Ламановой, давшее блестящие результаты, позволяет мне считать ее незаменимым, талантливым и почти единственным специалистом в области знания и создания театрального костюма».
Известный художник-искусствовед Р. В. Захаржевская в своей книге «Костюм для сцены» так описывала работу Надежды Петровны Ламановой:
«…Ее пальцы оживали при соприкосновении с тканью, и ткань оживала под ее пальцами. Глядя на ткань, она уже в ее существе видела форму… Ее руки хочется сравнить с руками хирурга и скрипача, скульптора и графика. Эти руки из ткани лепили складки, рисовали светотень, проводили графические линии, лепили объем. Она была великолепным живописцем. До сих пор помню ее костюм из спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского в театре Красной Армии. И тогда мы, молодые художники театра, с большими предосторожностями приносили эти костюмы к себе в декорационную мастерскую и писали их как самые изысканные натюрморты».
Конкурентом театра стал нарождающийся кинематограф. И если в театре многое было условно, и зрителям в дальних рядах трудно было разглядеть детали, то крупный план кино выдавал все. Режиссеры мучились с подбором костюмов. И тут Надежда Петровна Ламанова пришла им на помощь. Она разрабатывает костюмы «инопланетного» масштаба для фантастического фильма «Аэлита». Она берется одеть князя Александра Невского и его ратников в фильме «Александр Невский». Ей под силу царское облачение Ивана Грозного в одноименном фильме. Но для модниц 30-х годов прошлого века кумиром была блиставшая в фильмах Любовь Петровна Орлова. Это в «платьях от Ламановой» блистала она в кинокартине «Цирк». И песня «Широка страна моя родная» звучит на фоне идущих в будущее жизнерадостных людей в «одежде от Ламановой».
До сих пор в театральных вузах изучают поставленную Константином Сергеевичем Станиславским оперу «Борис Годунов». А тогда, на премьере, Надежда Петровна заслужила от великого режиссера слова: «Благодарю и восхищаюсь» — за костюмы, в которые она обрядила артистов.
Ее забыли
Эта глава из жизни Надежды Ламановой самая коротенька. Жизнь ее катилась к закату. А тут новая беда… Началась война. Вот теперь точно, она уже никому не будет нужна. Она знала, что скоро умрет, и даже знала когда. Своей близкой подруге Вере Игнатьевне Мухиной призналась, что у нее осталось только две капли “Coty”- ее любимых французских духов. Старые запасы из прошлой жизни закончились…
Она умерла 14 октября 1941 года в скверике у Большого театра. Это был первый день эвакуации Москвы. Враг был у ее порога. Уезжал на Урал и ее МХАТ. На сборный пункт она опоздала…
Ждать ее не стали…
В дневнике Ламановой есть такая запись, одна из последних:
«Я верю, что талант не пропадает никогда, и душа, наработав что-то в очередной жизни, отправляется в свое новое приключение, в свою новую жизнь».
И для Надежды Петровны Ламановой эта новая жизнь началась. 19 февраля 2016 года в Московском Доме моды В. М. Зайцева прошла I научно-практическая конференция «Российская мода». Темой ее стали жизнь и творчество Надежды Петровны Ламановой. Ее вспомнили, а это главное…
Вячеслав ФЕДОРОВ.