«Передан гестапо»
В нашем поиске мы впервые столкнулись с неизвестными отметками в карточках военнопленных: “Uberwiesen an Gestapo am» или «Aus der Kriegsgefangenshaft entlassen» — «Передан гестапо», «Из военного плена освобожден».
У всех казненных на стрельбище в Хебертсхаузене на карточках были такие отметки. Что они означали?
Дорога в небытие
17 июля 1941 года начальник службы безопасности нацистской Германии Гейдрих по личному указанию фюрера формулирует приказ о комиссарах. То количество пленных, которое приняла Германия, вызывало опасение командования вермахта из-за возможности бунтов. Зачинщиками могли быть в первую очередь комиссары, их решено было «отфильтровать». За ними по списку шли партийные работники, служащие госучреждений, интеллигенция и даже работники почты. Отбором «непокорных» занялось гестапо.
С августа 1941 года сотрудники гестапо из Вюрцбурга и Нюрнберг-Фюрта начинают проверку на благонадежность советских военнопленных в офлаге XII D (62).
Допрос военнопленного начинался с вопроса, был ли он партийным или государственным служащим. Если тот давал утвердительный ответ, судьба его была решена.
Так вот откуда появилась ранее не встречавшаяся в нашем поиске строчка на карточках военнопленных “Uberwiesen an Gestapo» — «Передан гестапо». Пометка «Aus der Kriegsgefangenshaft entlassen» — «Из военного плена освобожден» — никакой свободы не обещала. Просто обреченного лишали статуса военнопленного, он становился никем, и с ним можно было делать все, что угодно.
Когда заработал конвейер уничтожения «непокорных», понадобился и полигон Хебертсхаузен. Пленных использовали для пристрелки оружия.
В Дахау свозили «непокорных» из многих лагерей. Вагоны с «человеческим материалом» разгружались по ночам. Пленных группами по 500-600 человек сразу отправляли на стрельбище, где расстреливали из автоматов. Больных умерщвляли инъекциями бензина.
Все, кто погиб, остались безымянными.
В январе этого года Народный союз Германии по уходу за военными могилами опубликовал уточненные списки узников концлагеря Дахау. Особый список — погибшие на стрельбище Хебертсхаузен. Из четырех тысяч расстрелянных здесь советских солдат на сегодня известно лишь чуть больше шестидесяти имен.
Воентехник Сорокин
В скорбном списке 62 советских офицеров, убитых на эсэсовском стрельбище в Хебертсхаузене, значится имя воентехника I ранга Павла Яковлевича Сорокина.
Из карточки военнопленного следует, что он был захвачен 6 июля 1941 года у местечка Негорелое, это на самой границе с Польшей. Воевал в 271-м стрелковом полку в должности политрука. Что еще? Самое главное — уроженец села Решетиха Горьковской области, 35 лет. Первые месяцы плена находился в офлаге XII D (62). Лагерный номер 3143. 5 ноября 1941 года передан гестапо.
Все эти данные были опубликованы в газете, оставалось ждать откликов.
Первый звонок из Решетихи. Откликнулся Михаил Яковлевич Сорокин, брат Павла. На следующий день мы уже были у него:
— Готов вам помочь, но знаю я, к сожалению, мало. Нас было шестеро братьев. Павел — самый старший, дальше шли Константин, Александр, Николай, Сергей и я. Все воевали. Не пришел с войны только Павел. Мне и то маленький кусочек войны достался на Дальнем Востоке. Павла я видел редко. Он жил в Горьком и работал там на заводе. Потом женился. Участвовал в финской войне, так и остался служить в 17-й стрелковой дивизии, с которой вернулся в Горький. За несколько месяцев до войны дивизию перебросили к западной границе. И больше брата я не видел. У него остались сын и дочь. Сын живет в Нижнем, а дочь — здесь, в Решетихе. Она вам больше расскажет об отце…
Ниточка поиска начинала раскручиваться. Но прежде чем встречаться с дочерью Павла Яковлевича Сорокина, попробуем узнать, как развивались события на границе в июне 1941 года и в каких условиях начинал воевать 271-й стрелковый полк. О 17-й Горьковской стрелковой дивизии нам уже известно из публикации в предыдущем номере газеты — “Дивизия первого удара”. Полк, в котором воевал Павел Сорокин, входил в ее состав.
Несколько лет назад газета «Известия» собрала ветеранов самых первых приграничных боев, среди которых оказался ветеран дивизии А. Н. Семяшкин. Он рассказал:
«Наша 17-я стрелковая дивизия, 271-й стрелковый полк, где я проходил службу, базировалась близ Полоцка. В мае — июне начали передислоцирование в сторону границы. Был приказ перейти в летние лагеря. И когда началась война, комдив (Т. К. Бацанов. — Авт.) воскликнул: «Чем же я буду воевать, подушками, что ли?!» Ни один патрон, ни один снаряд не был отправлен вместе с нами, все осталось на складах. Не то что воевать — застрелиться было нечем!»
Боевое крещение 271-й полк получил 23 июня. Над его позициями близ местечка Траубы показались два легких немецких самолета. Они прошли над окопами несколько раз и улетели. Через час противник открыл ураганный огонь. Полк в ответ молчал. У минометчиков не было ни одной мины. Только стрелкам раздали по горстке патронов, которые захватили для стрельбы на полигоне.
Немцы медлили с атакой, видимо, полагая, что у русских это тактика — не отвечать на огонь, а стрелять, когда в наступление пойдут автоматчики.
Утро следующего дня началось с бомбежки. К штабу полка удалось прорваться немецким автоматчикам. Все, кто в это время находился в расположении штаба, были убиты.
271-й стрелковый полк продержался на позиции до 28 июня, не уступив врагу ни пяди земли, и оказался в окружении. Командир полка был вынужден разбить остатки бойцов на мелкие группы и приказал пробиваться к своим.
Видимо, старшим одной из групп и стал политрук Павел Яковлевич Сорокин.
Эльвира Павловна Гудкова, дочь расстрелянного политрука, приняла нас со слезами на глазах:
— Я знала, что это когда-нибудь случится, придет о нем весточка…
Эльвира Павловна слышала об отце от матери, которая дожила до глубокой старости. Та знала, что муж погиб. Оттуда, где он начал воевать, невозможно было вернуться живым. Но где и как погиб, она не ведала. До последних своих дней тоже ждала весточки о муже…
— Нам было известно, что отца схватили немцы, когда он с группой бойцов выходил из окружения. Смертельно вымотанные, они задремали в овраге. Их выдали польские ребятишки, навели на них немцев. В пересыльном лагере отца предали во второй раз. Когда немцы начали «фильтровать» пленных, сослуживец указал на политрука. После этого отец и оказался в Дахау…
На карточке военнопленного Павла Сорокина стоит дата — 30 июля 1941 года доставлен в лагерь.
Предавший его сослуживец остался служить полицаем в лагере под Минском.
— Мама хорошо знала жену этого негодяя, жили до войны по соседству. Однажды встретила ее в магазине. Было это, уже когда наши войска освободили Минск. Та подошла первой и поделилась радостью, что ее муж нашелся, был в концлагере и сейчас проходит проверку в спецлагере НКВД…
Выйти из этого спецлагеря ему было не суждено. Когда шло заседание трибунала, бывшего полицая спросили, зачем он выдал своего боевого товарища. На что тот ответил:
— У меня желудок больной, а немцы мне паек хлеба обещали.
Следователь, который вел дело полицая, спросил у Юлии Алексеевны Сорокиной, жены политрука, какое наказание она хочет для него.
Юлия Алексеевна сказала: «Расстрел!»
Всех родственников солдат и офицеров, расстрелянных на полигоне в Хебертсхаузене, Народный союз Германии приглашает в день 70-летия окончания войны посетить мемориальный комплекс в Дахау.
— Мне и брату отца Михаилу будет трудно сняться с места, а вот четверо внуков и восемь правнуков это сделать смогут, — сказала на прощание Эльвира Павловна.
В следующем номере мы продолжим рассказ о наших земляках, расстрелянных в Хебертсхаузене.
Мы продолжаем поиск наших земляков, погибших на стрельбище Хебертсхаузен концлагеря Дахау.
В рассекреченных и опубликованных в Интернете карточках военнопленных есть фразы, которые в нашем поиске раньше не встречались: «Uberwiesen an Gestapo am» или «Aus Kriegsgefangenshaft entlassen» — «Передан гестапо», «Из военного плена освобожден».
У всех казненных на стрельбище Хебертсхаузен на карточках военнопленных были оттиснуты такие отметки. Что они означали?
Лейтенант КиреевНиточка поиска привела еще к одному имени. В интернет-архиве обнаружилась карточка «переданного гестапо» военнопленного Киреева Ивана Васильевича. Из нее стало известно, что он уроженец города Сергача. На момент начала войны служил в Брестской крепости командиром саперного взвода 33-го инженерного полка. В крепости и жил с женой Антониной по адресу: г. Брест, крепость, № 23, кв. 3. Воинское звание — лейтенант. Указано также, что он техник-строитель дорог. Пленен в самый первый день войны. В плену пробыл больше года. Передан гестапо 26 августа 1942 года. Судьба жены оставалась неизвестной.
На газетную публикацию тут же откликнулись родственники из Сергача, но, к сожалению, они ничего не прояснили. Иван Киреев рано начал самостоятельную жизнь и покинул Сергач. В домашних архивах родственников не сохранилось даже его фотографии.
Казалось бы, поиск зашел в тупик. Но оставалась надежда, что кто-нибудь все-таки откликнется, и надо было терпеливо ждать. А пока узнать, чем же занимался 33-й инженерный полк в Бресте.
Что же удалось выяснить?
Этот отдельный инженерный полк был развернут в январские дни 1941 года, когда опасность войны стала уже очевидной. Полк должен был возводить оборонительные сооружения для 62-го укрепрайона.
Его пополнили новобранцами из Ленинграда и Казахстана. За крепостью, в направлении города, располагался большой технопарк: автомашины, инженерная техника, подвижные электростанции, компрессоры, пневматические копры, лесопилки, грейдеры и другие дорожные машины.
Бывший заместитель политрука роты приписного состава 33-го отдельного инженерного полка Александр Михайлович Никитин вспоминал:
«Учебных занятий у нас почти не было. Весь личный состав находился на объектах. Только подразделение, которое несло караульную службу, хозяйственный взвод да писарский состав оставались в крепости. Но, к сожалению, большинство построенных дотов было без оружия и боеприпасов. А сколько затратили средств и труда».
Начштаба 4-й армии Сандалов писал:
«В июне 1941 года все части армии имели носимый запас винтовочных патронов в ящиках, хранившихся в подразделениях. Возимый запас боеприпасов для каждого подразделения хранился на складах».
Склады боевого питания
33-го инженерного полка размещались в казематах Северного острова.
Носимый запас — это 90 патронов на винтовку. Причем хранились они в ящиках, в случае чего их надо было еще получить у командира роты или взвода.
Облегчал задачу в получении боеприпасов полученный за неделю перед войной приказ по Западному особому военному округу. Всем частям предписывалось сдать все боеприпасы на склад. Солдат полностью обезоружили. Не имеющим вооружения и запаса боеприпасов оказался и весь сооруженный укрепрайон. Никакого сопротивления прорвавшемуся врагу не могли оказать только что возведенные доты и дзоты.
Единственным боевым оружием
33-го инженерного полка оказались лопаты да кирки. С ними разрозненные подразделения полка и встретили войну. Неудивительно, что все находившиеся за пределами крепости подразделения были пленены в первые же часы войны и никто из бойцов не сделал ни одного выстрела в сторону врага — нечем было стрелять.
По всей вероятности, именно так и оказался командир саперного взвода лейтенант Иван Васильевич Киреев в плену. Место пленения в карточке военнопленного указано — город Брест. Заметим, не крепость.
В крепости оставалась его жена Антонина… Больше они никогда не увидят друг друга. Их семейная жизнь только начиналась. Забавно, но, выходя замуж, Антонине не надо было даже брать фамилию мужа — она была тоже Киреева.
Когда муж за год до войны был призван в армию, жена тут же последовала за ним. Он не успел отправить ее в тыл перед самой войной. В первую очередь из крепости вывозили жен с детьми. Причем эвакуировали тайно, чтобы на той стороне Буга немцы не знали об этом. Эвакуация — сигал к войне, а это уже провокация, повод к началу вторжения немцев, к их упредительному удару.
Вокзал в Бресте был переполнен офицерскими семьями. А чего, казалось бы, опасаться — наступило лето, и детишек везли в гости к бабушкам. Но не было той беззаботности, которая царила на вокзале год назад, в это же время начала лета. Уезжали поспешно, прихватив как можно больше вещей. И тогда последовал очередной приказ о прекращении вывоза семей.
Антонине Федоровне Киреевой удалось уцелеть в неразберихе войны. Все военные годы она провела в Германии, прислуживая в богатом доме. А затем вернулась в Воротынец, где жила до войны и работала бухгалтером.
Об этом нам рассказала ее приемная внучка Наталья Владимировна Лешкова, которая откликнулась на наш поиск.
— Она была нам как бабушка. Мы ее очень любили и не знали, что она испытала такое. О войне она нам ничего не рассказывала. У нее был веселый, твердый характер, и казалось, что в ее жизни никогда не было трудностей.
А жизнь Антонины Федоровны и после войны сложилась драматично. Поняв, что ее муж навсегда остался на войне, она решилась на замужество. Вышла замуж за фронтовика, дорожного мастера, вдовца с сыном Александра Григорьевича Афиногенова. Пасынка она приняла сразу, и он стал для нее родным. А тут новая трагедия — погиб Александр Григорьевич в дорожной катастрофе. Остался на ее попечении мальчонка Володя. Его она и растила. А потом появились внуки, и она стала для них бабушкой.
После ее смерти, разбирая фотографии, обнаружили и довоенные, где фотографировались они, счастливые, после свадьбы. Как оказалось, Иван Васильевич Киреев был в Воротынце начальником отдела милиции, до этого работал в Ветлуге.
Все до последнего снимочка она сберегла, ничего не растеряла, даже в Германии. И оттуда привезла фотокарточки с пропусков.
Выяснилось еще, что кому-то из соседей она рассказывала, как осталась жива. Когда немцы ворвались в крепость, то собрали жен и детей командного состава полка, построили и повели к реке. Было понятно, что ведут расстреливать. В колонне она шла последней, случилось так, что немец, шедший сзади, забежал вперед, и тут ее толкнула в кусты женщина, которая была рядом: «Спасайся, ты еще молодая!»
В Германию она попала уже беженкой, задержанной на одной из дорог. Это ее и спасло.
В нашем поиске удалось выяснить судьбу двух советских офицеров, оказавшихся в лагере смерти Дахау и расстрелянных на полигоне Хебертсхаузен. Их судьбу определила пометка в карточке военнопленных — «передан гестапо». Это был приговор «непокорным».
Сегодня лагерь Дахау стал музеем-памятником. Вскоре после войны на его территории были построены католическая часовня, евангелическая церковь, иудейская молельня для поминовения погибших. В 1994 году выросла неподалеку от них у самого лагерного крематория и православная часовня-памятник. Шатровая деревянная часовня в стиле северной русской архитектуры была сооружена взводом российских воинов-строителей перед самым выводом российских войск из Германии.
К лагерю примыкает католический женский монастырь. Молитвенный подвиг монахинь совершается, дабы вымолить прощение своему народу за все содеянное.
А в православной часовне молодой русский священник отец Николай возносит молитву об упокоении душ павших воинов и всех на месте сем мученных и убиенных.
Александр ИНЕШИН,
Вячеслав ФЕДОРОВ.