Загадка с одним неизвестным

Сидевший за столом собеседник ответил Котову не сразу. Он не спеша налил себе в стакан чай, кинул туда пару кусков рафинада, основательно, чисто по-деревенски помешав серебряной ложечкой. С наслаждением отхлебнул и только потом заговорил:
— Не то что он мне не нравится, Владимир Федорович. Просто думаю, что к нему надо как следует присмотреться. С одной стороны, ничего предосудительного про него сказать нельзя. Женат, трое детей. Семья, по отзывам соседей, самая что ни на есть положительная. Прямо-таки образцовая советская семья… И на работе у него все в порядке. Один из самых лучших мастеров на заводе. Несколько грамот, куча благодарностей от дирекции за рационализаторские предложения. Про таких говорят – золотые руки, из любого, извините за выражение, дерьма могут нормальный рабочий механизм собрать. В прошлом году про его изобретательность в заводской многотиражке даже заметка была…
Андрей Митрофанович вдруг замолчал, словно о чем-то задумавшись. Котов усмехнулся:
– Так в чем же проблема?
– В том, Владимир Федорович, что, похоже, он не тот, за кого себя выдает…
Этот разговор проходил в здании Арзамасского областного управления КГБ (в середине 1950-х годов Арзамас недолгое время являлся областным центром). Беседовали между собой сотрудник 2-го контрразведывательного отдела управления старший лейтенант Владимир Котов и уполномоченный госбезопасности по городу Выксе майор Андрей Зинченко. А разговор шел об одном из знатных мастеров Выксунского металлургического завода, которого звали Григорий Федорович Иваненков.
Собственно, за этим Зинченко и прибыл в управление.
– Интересно, – молвил Котов. — И на чем основаны ваши выводы?
– Прямых улик у меня нет никаких. Но вот на что пришлось обратить внимание. Иваненков не местный, с Украины, в наших краях появился в самом конце войны, после того, как комиссовали по ранению. А лежал в нашем госпитале, в селе Шиморском. Казалось бы, после фронта прямая дорога домой…
– Это точно! – вздохнул Котов. – Как сейчас помню – на войне спал и видел родные места, готов был хоть на крыльях лететь… Да, извините, Андрей Митрофанович, что перебил вас.
– Ничего, ничего. Ну так вот, Иваненков осел у нас. При этом никаких связей с родиной не поддерживает, словно это прошлое решил напрочь отрезать.
– Кто у него жена?
– Да наша, выксунская, Анна Куделина. Продавщицей в магазине работает. Я все понимаю: встретились, решили пожениться, он и остался в наших местах. Но почему же связей с родными не поддерживает? А между тем мне стало известно, что Иваненков тайком каждый месяц деньги на Украину переводит, до востребования. А получатель – с женской фамилией.
– Мне кажется, тут нет особой тайны, – снова улыбнулся Котов, наливая себе чаю. – Думаю, что до войны Иваненков был женат и даже успел завести ребенка. А потом ушел на фронт, попал в госпиталь, встретил вашу Анну. В результате получилась новая семья. Но и прежних домочадцев бросать – совесть мучает. Вот он тайком и помогает им, как может… Нехорошо, конечно, у него все вышло, но что делать? Дело-то житейское.
– Ну да, ну да, – закивал головой Зинченко. – Но есть еще любопытные факты. Вы знаете, наши мужики, что на фронте побывали, каждый год 9 мая собираются. Хоть и не выходной день, но вечером все при параде выходят, с орденами и медалями. Обычно по пивным заседают, фронт вспоминают, спорят, спьяну могут и подраться. Были, знаете, случаи, наша милиция в этот день просто на ушах стоит… Но я не о том. Иваненков вроде тоже фронтовик, но на эти встречи не ходит, хотя его не раз звали. Отнекивается, каждый раз разные предлоги находит.
– Может, он непьющий? Все же трое детей у него, тут особо не разгуляешься…
– Да нет, в том-то и дело, что выпивает он. В 46-м году даже условный срок получил за то, что выпивши на работу явился. Правда, с тех пор реже стал к рюмке прикладываться, но полностью не завязал. Нет, дело, как мне кажется, вовсе не в выпивке. Я тут осторожно пообщался с некоторыми заводчанами. И знаете, у них сложилось впечатление, что Иваненков не хочет про войну вспоминать. Вообще не хочет!
– Вот как, – Котов встал и заходил по кабинету. – Не хочет? А где он воевал?
– Судя по личному делу, всю войну провел на Западном фронте. С 41-го по 44-й год. Был тяжело ранен в Восточной Пруссии, оттуда его привезли в наш госпиталь. Конечно, может, он там такого лиха хлебнул, что и поныне страшные сны видит. Но все ж товарищей фронтовых хотя бы помянуть надо, а то как-то не по-человечески получается… Да, вот еще, насчет выпивки. Васька Макрушин из его бригады как-то рассказывал, что однажды Иваненков где-то напился и начал ругаться. И ругался он, знаете, на чисто немецком языке.
– Так он же фронтовик! А они с войны кучу разных словечек немецких притащили, вот и вворачивают их к месту и не к месту.
– Да нет, Владимир Федорович. Макрушин – парень грамотный, десятилетку закончил. Ему показалось, что тут вовсе не отдельные слова были… В общем, похоже, немецкий для Иваненкова – родной язык.
– А что он пишет в анкетах?
– Вот в том-то и дело – “иностранными языками не владею”.
– Гм-м, – задумчиво произнес Котов, подошел к окну и присел на подоконник. – А вот это уже действительно интересно.
– Вот именно, – подчеркнул уполномоченный. – Дальше, по идее, Иваненкова уже официально разрабатывать надо. За тем и приехал в управление, с вами посоветоваться. Я знаю, что вы уже имели дело со всякими немецкими пособниками и прочим отребьем… Может, я что-то напутал? И вообще зря человека подозреваю?
– Да нет, непохоже это на пустые подозрения… Давайте сделаем так. С официальной разработкой спешить не будем. Вы пока продолжайте наблюдать за Иваненковым. А я покопаюсь в разыскных делах по нашему региону. Надо будет еще выяснить, какой именно женщине он посылает деньги на Украину, кто она, чем занимается, но самое главное – какую фамилию носила до войны. И вот еще что, Андрей Митрофанович, если он – разыскиваемый государственный преступник, то будьте с ним предельно осторожны. Я действительно с этой публикой уже не раз сталкивался. Они привыкли годами жить двойной жизнью, с чувством постоянной опасности, поэтому буквально нутром чувствуют для себя любую угрозу. И если Иваненков что-то такое ощутит с вашей стороны, то может дать ходу, ищи его потом.
– Ну, добро, – Зинченко встал со стула, взяв лежащий на столе потертый портфель. – Давайте, до связи.
– До связи, всего доброго, – пожал протянутую руку Котов…
Старший лейтенант не стал откладывать это дело в долгий ящик. Как уже опытный разыскник, он сразу почувствовал, что за историей с мастером Иваненковым скрывается какая-то тайна, которую мастер тщательно скрывает от глаз посторонних. И эта тайна не очень нравилась Котову, точно так же, как она вызвала подозрения у майора Зинченко.
Он взял принесенную майором фотографию и стал ее разглядывать.
На фото был изображен человек примерно сорока с небольшим лет. Широкое, открытое лицо, уверенный взгляд, плотно сжатые губы, подчеркивающие сильный подбородок. Да, мужик, видно, волевой, с характером. Да и роста он, по словам Зинченко, отнюдь не маленького. Ну что ж, вот и будем искать по этим приметам.Котов засел за разыскные дела военных преступников, которые предположительно могли скрываться в пределах Горьковской или Арзамасской областей. Пришлось тщательно изучать каждого из указанных здесь персонажей. Работа оказалась сложной и монотонно-изнурительной, кроме того, приходилось отрываться на текущие дела в управлении.
Только к вечеру второго дня, когда практически все ориентировки оказались изучены без нужного результата, на глаза Котову попалась папка, заведенная на розыск некоего Григория Юнкерайта, оставившего во время войны страшный кровавый след в Смоленской области.

Хроника кошмара

В обзорной справке, лежащей в деле, о Григории Юнкерайте было сказано, что он бывший военнослужащий Советской армии, добровольно перешедший на сторону немцев. В 1942 году из таких же пленных ему поручили создать карательный отряд для борьбы с партизанами в Семлевском районе Смоленской области. Отряд был создан, и Юнкерайт принялся активно выполнять задания и приказы оккупантов.
Как обычно водилось в таких случаях, каратели больше боролись не с партизанами, а с мирным населением района, заподозренным в партизанских связях. Людей задерживали по малейшему подозрению, зверски их истязали, причем Юнкерайт лично участвовал в этих арестах и пытках. Самых подозрительных, с его точки зрения, арестованных он либо расстреливал, либо передавал в немецкую комендатуру. Также каратели ловили и передавали немцам советских солдат, попавших в окружение.
В самом конце 1942 года Юнкерайту удалось выследить и полностью уничтожить партизанский отряд, который возглавлял первый секретарь Семлевского райкома ВКП (б) Капитон Бушевой. Тогда погиб весь районный партийный актив, а комиссар отряда Василий Морозов был захвачен в плен и после допроса расстрелян. Потом по приказу немцев каратели сожгли деревню Гришино, близ которой дислоцировался разгромленный отряд.
А в марте 43-го года, когда к району подходили части Красной армии, Юнкерайт вместе со своими людьми участвовал в угоне мирного населения на Запад и уничтожении целых населенных пунктов, оставляя после себя полностью выжженную землю (это было установлено сразу после освобождения специальной районной чрезвычайной комиссией, расследовавшей зверства немецких оккупантов).
После ухода из Семлева карательный отряд сначала отступил в Хиславический район Смоленщины, а потом в Белоруссию. Но к тому времени Юнкерайт уже оставил своих головорезов, так как пошел на повышение. Немцы присвоили ему звание унтерштурмфюрера (лейтенанта) СД и назначили следователем в отделение гестапо города Борисова. С тех пор его следы теряются.
Управлением КГБ по Смоленской области Юнкерайт объявлен во всесоюзный розыск.
…Конечно же, строки обзорной справки были чрезвычайно скупы на подробности и уложились всего в пару страниц. Между тем за ними стояли факты одной из самых ужасных и трагических страниц истории Великой Отечественной войны. И все эти факты, со всеми шокирующими деталями и подробностями, были тщательно зафиксированы смоленскими чекистами…
Восточной части Смоленщины, где находится Семлевский район, очень не повезло в годы войны. На протяжении двух военных лет здесь кипели жестокие бои, эти места неоднократно переходили из рук в руки – то наши вышибут немцев, то, наоборот, немцы давали нам прикурить. Словом, район превратился в прифронтовую зону, где немецкое командование установило жесточайший оккупационный режим, без всякой пощады подавляя малейшие признаки сопротивления. Григорий Юнкерайт появился в Семлеве весной 1942 года, одетый в немецкий военный китель и вооруженный пистолетом. Кто он и откуда, никто не знал, поговаривали лишь, что он из республики немцев Поволжья (была такая в довоенные годы). Немцы назначили его старшим группы местных полицаев. А вскоре Юнкерайт отправился в Вяземский лагерь для советских военнопленных, где завербовал около 50 человек. Всех этих людей оккупанты свели в карательный отряд, официально названный полицейским подразделением службы порядка (немецкий сокращенный вариант – ОД).
Вот что об этом рассказывали сами немецкие пособники, задержанные после войны:
“Наш отряд комплектовался из изменников Родины, добровольно перешедших на сторону немцев или военнопленных. При этом принималось во внимание политическое прошлое и наличие антисоветских убеждений. Такие лица принимались в карательный отряд в первую очередь. Как правило, из местного населения в карательный отряд никто не принимался. Такой подбор кадров имел определенные преимущества, так как, не имея никакой связи с местным населением, каратели были более жестоки к местному населению в операциях против партизан. Кроме того, отсутствие родственных связей с местным населением в значительной степени исключало получение информации партизанами о карательной деятельности нашего отряда…
Мы были вооружены винтовками немецкого образца, русскими и немецкими автоматами, пистолетами разных систем. Кроме того, отряд имел пять ручных пулеметов и один станковый”.
Немцы именовали отряд “украинским” – оккупанты почему-то были уверены, что жители Украины более лояльны к Германии, чем русские, и потому из них легче всего вербовать людей в изменнические части. Но на самом деле карательный отряд состоял из людей самых разных национальностей. Командиром у них был немец Григорий Юнкерайт, начальником штаба – грузин Автандил Мдивани, а заместителем командира – русский Василий Скворцов (из партизан, был пленен немцами, согласился на сотрудничество с ними и быстро сделал у карателей карьеру).
Каратели были разбиты на два взвода. Их обмундировали в германскую военную форму – от немцев их отличала только белая повязка на рукаве с буквами ОД. Подчинялись они местной военной комендатуре и командованию полевой жандармерии. Перед отрядом были поставлены задачи по установлению и уничтожению партизанских отрядов и групп, советских активистов и им сочувствующих. Передвигались каратели в основном на телегах, а зимой на санях. Сам же Юнкерайт предпочитал ездить с шиком, в его распоряжении был легковой автомобиль “эмка”.
Из архивных данных УКГБ по Смоленской области:
“Отряд Юнкерайта считался самым активным в Семлевском районе. Этот отряд систематически, не менее двух раз в неделю, выезжал на специальные операции… По приблизительным подсчетам, за период с июня по декабрь 1942 года отряд выезжал на операции более пятидесяти раз”.
Эти операции оставили у жителей Семлева страшную память. Они и после войны без содрогания не могли вспоминать как сам карательный отряд, так и самого Юнкерайта.
Из показаний свидетельницы Анны М.:
“В 1942 году у нас в деревне появились два партизана. Однажды я услышала выстрелы и лай собак. Я вышла на улицу и увидела, что горит один сарай. Через некоторое время ко мне в дом пришли полицейские и направили меня тушить пожар. Когда я возвратилась после тушения пожара домой, пришедшие вслед за мной полицейские арестовали меня и привели в дом, где находился Юнкерайт. Он стал меня допрашивать по поводу стирки мною белья партизанскому отряду Тихона. Я отрицала какую-либо связь с партизанами. Во время допроса Юнкерайт приказал мне завернуть юбку. Когда я это сделала, стал сильно избивать меня пряжкой ремня. Бил меня очень сильно, так, что я потеряла память и стала “ходить” под себя. Юнкерайт нецензурно меня обругал и приказал убрать испражнения. Я сняла с головы платок и подтерла им пол…”
Из показаний свидетельницы Христины Я.:
“В июле 1942 года к нам в деревню Андреевщину приехал карательный отряд во главе с Юнкерайтом. Когда каратели въезжали в деревню, кто-то из партизан, находившихся в нашей деревне, ранил одного из карателей. Юнкерайт пришел ко мне и потребовал у меня подводу с лошадью для отправки раненого карателя. Когда Юнкерайт взял подводу с лошадью и поехал, то прямо из подводы расстрелял счетовода нашего колхоза старика Андрющенкова. Застрелил, как я поняла, приняв за партизана. После того как он застрелил Андрющенкова, он произвел выстрел в меня, но промахнулся”.
Из показаний свидетельницы Фионы А.:
“Зимой 1942 года я жила в деревне Юрьино. Однажды в наш дом пришли полицейские-каратели, арестовали меня и доставили в Семлево… В одном из домов Семлева стали допрашивать. Меня сильно били и требовали сообщить местонахождение партизан… На следующий день меня повели в лес и опять требовали, чтобы я показала, где находятся партизаны. Когда Юнкерайт ехал сзади меня на лошади, то норовил сделать так, чтобы лошадь наступала мне на ноги. Когда я заявляла на их вопросы, что ничего не знаю, они здесь же, на дороге, били. Юнкерайт угрожал расстрелом. Кто-то из полицейских хотел меня повесить, но в это дело вмешался немец, и меня не повесили. Из леса каратели привезли меня обратно в поселок Семлево”.
Из показаний свидетельницы Марии Б.:
“Примерно в конце 1942 года подчиненные каратели Юнкерайта арестовали мою тетю Степанову Василису. Я узнала, где она содержится под стражей, и пошла в тот дом. Мне удалось туда войти и поговорить с ней. Свидание длилось несколько минут: она была сильно избита. Когда я ей предложила принесенный с собой хлеб, то она сказала мне, что ей при допросах каратели вывернули руки, и она не может взять хлеба. Оставив хлеб, я ушла от тети. Тетя моя была беременна, я у нее спрашивала при свидании, за что она арестована, но она мне ничего не сказала. После этого свидания я свою тетю Степанову Василису больше не видела.
После того как Красная армия освободила наш район, наша соседка сказала мне, что в лесу недалеко от Семлева она видела труп моей тети. Я пошла в лес и увидела труп женщины, и по надетому на этот труп халату я узнала, что это труп моей тети…”
Из показаний свидетельницы Анны К.:
“Я была свидетельницей того, как зимой 1942/1943 года Юнкерайт совместно со своими карателями приехал в поселок пьяный. Каратели пели песни и рассказывали, что они ездили в лес на операцию против партизан и разгромили отряд партизан Бушевого. С этой операции они привезли какое-то имущество, захваченное в партизанском лагере. Мне известно также, что Юнкерайт арестовывал, допрашивал и при допросах зверски издевался над женами партизан…
Со слов других людей мне известно, что Юнкерайт бросил гранату в трех детей, игравших на улице. Дети были поранены, причем один ребенок очень сильно… Однажды ко мне пришла жена Юнкерайта Мария и сказала, что Юнкерайт ее сильно избил за что-то. Она говорила, что Юнкерайт очень зол в связи с разгромом немцев под Сталинградом… Я хорошо знаю, что были расстреляны советские граждане, что Юнкерайт принимал участие в этих расстрелах. Я сама слышала, как Юнкерайт угрожал, что они, каратели, перестреляют всех евреев”.

Из показаний свидетельницы Ефросиньи М.:
«После отхода наших частей у нас в районе был организован партизанский отряд, в котором находился и мой муж… Жила я в это время в деревне Свинки. В июле 1942 года я была арестована. Арестовал меня Юнкерайт и его подчиненный.
Допрашивал меня Юнкерайт. Он интересовался, где мой муж и другие партизаны. Я ничего не отвечала. Тогда Юнкерайт взял полено и стал бить меня поленом по плечам и рукам. Я кричала. Юнкерайт запрещал мне кричать и продолжал избивать. Кроме Юнкерайта, в моем допросе принимали участие Мдивани и Скворцов. Я ничего Юнкерайту не сказала. Сильно избив меня, Юнкерайт через некоторое время сказал карателю по имени Васька: «А ну-ка, ты займись ею, я устал. Каратель Васька долго бил меня поленом по голове…»
После войны почти все каратели из юнкерайтовского подразделения были выловлены органами госбезопасности Смоленской области и предстали перед судом. В их числе был и начальник штаба отряда Автандил Мдивани, обнаруженный в Грузии.
Он признался следователю КГБ, что к немцам попал вовсе не случайно. Его родители были репрессированы в 1937 году, и он просто жаждал за них отомстить. Война предоставила ему такую возможность — при первом же удобном случае Мдивани сдался в плен и сразу же предложил немцам свои услуги.
На его совести было много злодеяний! Вместе со своим командиром Юнкерайтом Мдивани пытал задержанных людей, бил их ремнем, загонял иголки под ногти, насиловал задержанных женщин, вместе с немцами убивал жителей Семлевского района целыми семьями.
Так, он поведал следователю КГБ, как ему пришлось расстреливать мать и ее малолетнего сына. Произошло это в один из зимних дней 1942 года. Юнкерайт уехал с частью отряда на проведение очередной акции устрашения, а Мдивани остался в Семлеве на «хозяйстве». В это время в поселок нагрянули солдаты СС. Трое из них — два унтер-офицера и фельдфебель — явились к Мдивани.
«Они сказали, что у нас есть арестованная еврейка с сыном и потребовали привести их к ним. Еврейку и ее сына я доставил из арестантского помещения к этим немцам. Один из них на ломаном русском языке поговорил с еврейкой, отвел меня в сторону и на немецком языке сказал мне, что она является еврейкой и подлежит расстрелу. Здесь же немец спросил у меня, есть ли где подходящее место для расстрела. Я ответил немцу, что несколько дней назад недалеко от Семлева были расстреляны одиннадцать человек, и предложил немцу в этом же месте расстрелять еврейку с сыном. Немец согласился и приказал доставить еврейку к месту расстрела. Я на санях доставил еврейку и ее сына к месту расстрела. Еврейка сначала не знала, куда ее везут, а когда узнала, что ее сына сейчас будут расстреливать, то так испугалась и находилась в таком ужасном состоянии, что не могла даже кричать. Около места расстрела два унтер-офицера стащили еврейку с саней, сняли с нее шаль и расстреляли. Ее сын в это время находился рядом со мной и, видя, как расстреливают его мать, сильно кричал и плакал. После расстрела еврейки немцы стащили мальчика с саней и тоже расстреляли. Трупы расстрелянных оставили в траншее незарытыми».
Впрочем, другие арестованные после войны каратели нарисовали несколько другую картину событий. По их словам, немцы только ранили мальчика. А вот добивал ребенка уже Мдивани, выпустив в него половину пистолетной обоймы. Они же рассказали, как вечером того же дня начальник штаба доложил обо всем случившемся вернувшемуся Юнкерайту. Тот только пренебрежительно ухмыльнулся в ответ: «Подумаешь, какая важность — расстрелял еврейку с сыном».
Кстати, мать и сына убили в том же месте, куда до этого каратели отконвоировали для расстрела одиннадцать местных жителей. Мдивани привел подробности и этого массового расстрела:
«Однажды Юнкерайт вызвал меня к себе и сказал, что я и он — Юнкерайт — должны сейчас арестовывать коммуниста Радченкова. Мы пришли в дом к Радченкову, произвели обыск и арестовали его. Арестованного доставили в дом, где временно поместился приехавший из жандармерии капитан. После допроса капитан жандармерии приказал Радченкова и других арестованных расстрелять…
Всего в этот день было расстреляно, кажется, 11 человек, также арестованных за связь с партизанами. Расстрелять всех этих людей также приказал капитан жандармерии, который, не дождавшись выполнения своего распоряжения, уехал. Юнкерайт приказал мне собрать весь карательный отряд. Арестованных мы поместили на подводу и вывезли из Семлева метров на 400-500, где они и были расстреляны. Место расстрела было окружено карателями нашего отряда, чтобы не допустить возможности побега.
Перед расстрелом обер-фельдфебель фельджандармерии приказал арестованным снять верхнюю одежду и обувь. Этот приказ арестованным переводил Юнкерайт. Но они находились в таком состоянии, что не сразу выполнили этот приказ. Пришлось приказ повторить. После того как арестованные разделись, обер-фельдфебель брал левой рукой арестованных и по одному подводил их к заранее вырытым траншеям, ставил на колени и производил выстрел в затылок. После выстрела труп падал в траншею.
После расстрела нескольких человек Юнкерайту показалось, что обер-фельдфебелю неприятна эта процедура, и предложил свои услуги произвести расстрел остальных. Обер-фельдфебель рассмеялся и сказал, что для него это ничего не значит и что он лично добьет всех арестованных. Во время расстрела у обер-фельдфебеля не хватило патронов, и тогда он взял пистолет Юнкерайта…»
Вообще, в своих показаниях Мдивани не щадил шефа, рисуя его настоящим монстром:
«Юнкерайт вызвал меня к себе и приказал срочно собрать весь отряд для выезда в деревню Ломачино… Он говорил мне, что получил сообщение агентуры о том, что в эту деревню пришла рожать партизанка из отряда Бушевого и что она уже родила и скрывается в доме у одной старушки. Мы решили пока не арестовывать этих женщин, а устроить в доме засаду — туда, очевидно, должны были прийти партизаны. Приехав в деревню, Юнкерайт пошел в дом, где скрывалась партизанка, а я с карателями оцепил деревню и выставил секретные посты… Ночью я услышал стрельбу и выскочил из дома. Оказалось, что партизанке удалось ночью бежать. Каратель Соловей доказывал, что это хозяйка дома виновата в побеге и что она выпустила партизанку другим ходом. Юнкерайт в это время с другими карателями ушел искать сбежавшую. Ее удалось найти только под утро, висевшую на сосне. Услышав стрельбу, она, очевидно, решила, что мы ее окружили, и, не желая даваться нам в руки, повесилась на сосне. Оставив партизанку висевшей на дереве, мы вернулись в деревню и забрали хозяйку дома, где скрывалась партизанка. Ее потом расстреляли. Что стало с ребенком партизанки, мне неизвестно…
…Во время одной из очередных операций летом 1942 года был задержан неизвестный мне человек. Юнкерайт знал этого человека и питал к нему личную злобу. При конвоировании этого человека в Семлево Юнкерайт дал указание карателю Калмыкову отвезти его в Издешковскую комендатуру, однако тут же сказал Калмыкову, чтобы в Издешково его не вел, а по дороге в лесочке расстрелял. Якобы при попытке к бегству. Позднее в моем присутствии Калмыков доложил Юнкерайту о выполнении задания.
Тогда же во время выезда на операцию в другую деревню Юнкерайт пошел с одним из своих агентов в лес и, заподозрив его в обмане, расстрелял из автомата. Вернувшись в деревню, Юнкерайт хвастался нам, что этого человека он почти напополам перерезал автоматной очередью».
На допросе Мдивани стало известно, как именно был уничтожен партизанский отряд Бушевого. Оказывается, информацию об отряде немцы получили от какого-то предателя. По их приказу в декабре 1942 года карательный отряд был поднят по тревоге. Карателей соединили с другим подразделением изменников — казачьей сотней есаула Щербакова, дислоцировавшейся в деревне Шилово. Весь этот изменнический сброд под общим командованием немецкого капитана фельджандармерии начал проческу Гришинского леса, развернувшись в цепь.
Увы, партизаны проявили беспечность, не выставив положенного охранения, за что жестоко поплатились.
«В одном месте в лесу каратели увидели развешанное на ветках белье. Они пошли в этом направлении. Из одной из землянок вышел партизан, увидел приближающихся карателей и закричал, что идут немцы. После его крика из других землянок начали выскакивать партизаны и уходить в лес. Каратели открыли по убегавшим стрельбу. Из всех партизан только один человек убежал, раненый комиссар Морозов был захвачен в плен, а остальные были убиты.

По приказу капитана фельджандармерии Морозов там же был расстрелян. После этого каратели нашего отряда и казачьей сотни ограбили землянки, где жили партизаны, причем все главным образом забрали себе казаки. После этого капитан жандармерии приказал сжечь близлежащую деревню Гришино, где, как имелись данные, население помогало партизанам. Каратели в тот же день выселили население деревни, а деревню сожгли…
…За преданную службу немцам Юнкерайт был награжден тремя медалями. Две бронзовые были на зеленой ленте, а третья — серебряная — также на зеленой ленте, но с двумя белыми полосками по краям…»
Не жалели черных красок для своего командира и другие пойманные каратели. Они в основном подтвердили показания Мдивани, дополнив их иными, не менее страшными вещами.
Из показаний карателя Ленько:
«В ноябре 1942 года Юнкерайт приказал нам задержать в одной из деревень Семлевского района двух военнослужащих Красной армии, попавших в окружение. На эту операцию мы выехали на двух подводах. В деревню мы прибыли под вечер. Юнкерайт приказал нам окружить один из домов, расположенный на окраине. После того как этот дом мы окружили, Юнкерайт, Мдивани и Калмыков вошли в дом и вывели оттуда двух человек. Мне стало известно, что эти люди скрывались в доме под полом, что они на самом деле являются советскими военнослужащими. Мы отвезли их в Семлево и передали немцам».
Из показаний карателя Соловья:
«Зимой 1942/1943 года мы выехали на операцию в одну из деревень Семлевского района. В районе этой деревни мы стали прочесывать лес. В лесу обнаружили землянку, из этой землянки выбежали три человека, по ним мы открыли стрельбу. Один из них был убит насмерть, второй бежал, а третий сдался. Этот третий по национальности оказался еврей. Сдавшегося еврея привезли в деревню и стали допрашивать. При допросе еврея избивал Мдивани. Задержанный признался, что в советской армии был комиссаром. Его направили в Издешковскую комендатуру, дальнейшая его судьба неизвестна. В этой же деревне были задержаны две женщины, которые давали хлеб задержанному комиссару и его двум товарищам, стирали им белье. Они были доставлены в Семлево, дальнейшая их судьба мне неизвестна…
…Примерно в декабре 1942 года лично Юнкерайтом и Мдивани были расстреляны из пистолетов двое — мужчина 18 лет и женщина лет 35. Эти мужчина и женщина были арестованы карательным отрядом и посажены под замок в поселке Семлево. Юнкерайт направил примерно 10 карателей на охрану места расстрела, чтобы мужчина и женщина, обреченные на расстрел, не смогли бежать. Забрав арестованных из амбара, мы повели их к месту расстрела. Арестованных поставили на краю траншеи, и лично Юнкерайт и Мдивани стреляли по ним из пистолетов».
В начале 1943 года, как уже говорилось, каратели Юнкерайта приступили к операциям по угону мирного населения на запад. Эти операции проходили в рамках специального приказа рейхсфюрера СС Гиммлера, заявившего в связи с начавшимся отступлением немецких войск:
«Мы должны вести войну с мыслью о том, как лучше всего отнять у русских людские ресурсы — живыми или мертвыми? Либо они должны быть угнаны в Германию и стать ее рабочей силой, либо погибнуть в бою. А оставлять врагу людей, чтобы у него опять была рабочая и военная сила, по большому счету, абсолютно неправильно. Такое допустить никак нельзя! И если в войне будет последовательно проводиться эта линия на уничтожение людей, в чем я глубоко убежден, тогда русские в течение этого года и последующей зимы потеряют свою силу и истекут кровью…»
Всего из Семлевского района в принудительном порядке на немецкую каторгу было угнано почти три тысячи человек. «Выселение проходило насильственным путем, — указывал каратель Соловей. — Каратели отряда выезжали в различные деревни, производили обыски в домах, и кого находили из молодежи и трудоспособных мужчин и женщин, этих лиц забирали, выстраивали в колонну и под конвоем направляли на сборный пункт в Хватозавод Семлевского района. Там задержанных передавали немцам для насильственного угона в Германию».
Если же граждане пытались прятаться от угона, то их ловили и без пощады расстреливали, а «виновную» деревню сжигали дотла. Это было установлено чрезвычайной комиссией по расследованию зверств немецких оккупантов…
Карательный отряд прекратил свое существование в 1944 году в Белоруссии — к тому времени Юнкерайт уехал в Борисов работать следователем СД. Отряд был расформирован, часть карателей немцы отправили в подразделения власовской РОА, а других — на предприятия Германии, где к концу войны не хватало рабочих рук. Вернувшись на Родину после войны, они наверняка надеялись, что никто не станет интересоваться их прошлым и все как-то само собой забудется. Но нацистские пособники просчитались.
В 1952 году в Смоленске состоялся закрытый судебный процесс, на котором судили пойманных командиров юнкерайтовского отряда. Автандила Мдивани приговорили к расстрелу, а других — к 25 годам лишения свободы.
На свободе оставался лишь Юнкерайт, который исчез, не оставив и следа…