Помню и люблю
Помню, еще школьницей на чердаке бабушкиного дома нашла в старом чемодане пожелтевшие треугольники. Это были дедушкины письма. Прямо там, на чердаке, читала очень разборчивый текст, написанный химическим карандашом. Содержания теперь не вспомню и жалею, что те фронтовые весточки не сохранила.
Став совсем взрослой, однажды, приехав в конце августа в отпуск и гуляя с бабусей по саду, спросила: «Скажи, почему ты так и не вышла замуж после войны и четверых детей растила одна?» — «Никого не встретила лучше Сергея, — вздохнула она. — Может, найдешь мне хотя бы его могилку, ведь где-то же она есть…»
Если бы не война…
И тут я впервые услышала: оказывается, последнее письмо деда было не с фронта, а из города Молотовска. Он писал, что находится в исправительно-трудовом лагере, куда попал из-за товарища. Со слезами на глазах бабушка обронила фразу, которую я помню до сих пор: «Пусть ничего не будет, даже корочки хлеба… Только бы войны не было!»
Тогда я еще не знала, что это наш последний с ней разговор. Помню, пообещала найти затерявшиеся следы деда, хотя была уверена, что даже города с таким названием не существует и бабушка что-то напутала.
Она умерла через несколько дней — 6 сентября 1992 года. Ей было 86 лет. Прожила Анастасия Ефимовна долгую, трудную, по-своему счастливую жизнь в окружении не только детей, но и внуков, и даже правнуков дождалась. Пережила своего Сережу на целых 50 лет…
Тот разговор и свое обещание я помнила, но заняться поисками деда смогла, лишь когда ушла на заслуженный отдых. И что поразительно! Оказалось, не так уж и сложно отыскать следы человека, пропавшего более шести десятков лет назад. В конце 1990-х в Воскресенский районный музей поступили списки репрессированных земляков, среди которых значится и фамилия моего деда, а списки присланы из Кирова.
Моя дочь нашла в Интернете адрес ФСБ по Кировской области, и я отправила туда запрос. Ответ пришел очень быстро. В нем четко был указан адрес, где искать сведения о родственнике, — Центральный архив Нижегородской области.
Взяв необходимые справки в загсе, подтверждающие родство, приехала в архив. Там встретили, как будто ждали (страждущих узнать правду, видимо, немало). Сразу же подарили Книгу Памяти жертв политических репрессий по Нижегородской области.
В восьмом томе среди сотен фамилий, на странице 245-й, с замиранием сердца отыскала одну — родную, единственную.
«Сусанин Сергей Алексеевич, 1908 г. р., уроженец д. Коробиха (Карасиха) Воскресенского района, красноармеец, минометчик 3-й минометной роты 3-го батальона 272-го стрелкового полка 123-й стрелковой дивизии. До мобилизации в РККА в июне 1941 г. — колхозник. Арестован 10.06.1943 г. Приговорен военным трибуналом 123-й стрелковой дивизии 20.06.1943 г. к 10 г. ИТЛ 5 г. п. п.».
Это был он! Мой дед… Еще через месяц сотрудники подготовили копии из архивного уголовного дела № 1323, объяснив, что целиком со всем делом ознакомиться нельзя, так как оно коллективное. Осужденных по нему двое. Как оказалось, вторым был тот самый товарищ.
С волнением читала скупые строчки скорбных документов, проливающих хоть какой-то свет на судьбу деда, которая могла быть и не такой горькой. Если бы не война…
Дело № 1323
Первый документ в деле — постановление об аресте. А дальше — ордер на обыск. В нем указаны только красноармейская книжка и четыре справки о ранении (даже той злополучной листовки не нашли).
Листаю заполненную следователем анкету арестованного, где перечислены все члены семьи Сусаниных: отец, Алексей Иванович, 58-летний инвалид войны, колхозный конюх, мать Анна Абрамовна, колхозница, три сестры, одна из которых, 19-летняя Татьяна, тоже на фронте. Здесь же указаны 38-летняя жена Анастасия, звеньевая в колхозе, и четверо детей: Борис, 14 лет, Валентина, 12 лет, Владимир, 8 лет, и Александр, 4 года. Образование — три класса сельской школы. Имущественное положение до 1929 года: 1 конь, 1 корова. То же самое — до 1917 года. Занятие — крестьянство, и до революции, и после. В царской армии не служил, в белой — тоже. В крестьянских восстаниях и бандах не участвовал, к антисоветским организациям не примыкал.
А вот и протокол допроса от 16 июня 1943 года. Начат в 11.30, закончен в 13.30.
Вопрос: «Вы арестованы за проведение среди бойцов своего подразделения антисоветской подрывной работы. Расскажите подробнее, когда, где и при каких обстоятельствах вы высказывали свои антисоветские настроения».
Ответ: «В апреле с. г., точно число не помню, наша минометная рота находилась на тактических занятиях в районе Токсово. В лесу я нашел немецкую листовку, отпечатанную на цветной бумаге, в которой было написано, чтобы солдаты Красной армии переходили на сторону немецкой армии, так как Советский Союз проиграет войну с Германией. Эту листовку я передал подошедшему ко мне бойцу… (фамилия товарища замазана черной тушью архивистами, и так на всех листах. «По закону не положено», — объяснили мне в архиве).
Вопрос: «Для чего вы дали читать фашистскую листовку?»
Ответ: «Фашистскую листовку я дал… по его просьбе…»
Вопрос: «Вы обсуждали содержание этой немецкой листовки?»
Ответ: «Нет…»
Вопрос: «Куда дел … листовку, которую вы ему передали?»
Ответ: «На другой день я спросил у него, куда он дел листовку, которую я ему дал. Он ответил, что сжег ее в печке».
Дальше вопросы зазвучали жестче. Не просто «Для чего дали?», а уже — «С какой целью?», «Под влиянием кого и когда вы приняли решение о совершении акта измены Родине?..», «Кому еще, помимо …, вы предлагали перейти на сторону немцев?» и т. д. Читаю ответы и понимаю, что их, как и вопросы, следователь сочинял сам. Так умело, профессионально и красиво сотрудники Смерша «шили» дело простому солдату.
Уже через день вынесено постановление о предъявлении обвинения:
«…Сусанин Сергей Алексеевич достаточно изобличается в том, что, будучи недоволен службой в Красной армии, среди бойцов вел антисоветско-изменческую агитацию, склоняя бойца… на переход на сторону противника. Читал сам и распространял фашистские листовки… Привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58 10 ч. 2 УК…»
В конце протокола указано:
«Сусанин ознакомился с материалами следственного дела на 95 листах, дополнений и замечаний от него не последовало».
Какие уж тут дополнения! Дед и так о себе много узнал такого, что увидеть не мог даже в самом страшном сне.
Единственный правдивый документ в этом деле — боевая характеристика на красноармейца Сусанина. Не покривили душой комбат Ситников и комвзвода Пешков, написали как есть: «…Дисциплина хорошая. Все приказания выполнял… По боевой подготовке успевает… Материальную часть знает хорошо, особенно своего личного оружия — миномета. Среди товарищей подразделения пользовался авторитетом…»
Ну что еще нужно для хорошего бойца!
Роковой день
И вот роковой день 20 июня 1943 года. Заседание военного трибунала. Читаю «слово», предоставленное подсудимому, и будто слышу голос деда и узнаю наконец, как и где он воевал.
«…В Красную армию мобилизован
20 июня 1941 года и направлен в 441 с. п., где служил в строительном батальоне плотником… Оттуда направили на Ленинградский фронт. В запасном полку пробыл около месяца, после подготовки направили в 141 с. п. 85 с. д. Мы сразу же пошли в наступление под Урицком. Но не дойдя метров 300 до назначенного места, ранило в голову, и я был эвакуирован в госпиталь г. Ленинграда.
Пролежав 10 дней, через запасной полк направили в отдель-ную роту автоматчиков. Участвовал в боях опять под Урицком. Был вторично ранен в бедро и правую ногу. Эвакуировали в госпиталь г. Ленинграда.
Пролежав больше месяца, 14 октября 1942 года через распределительный батальон направили в 602 с. п. 109 с. д. И я снова был направлен под Урицк, где мы занимали оборону. Потом наш полк перевели под г. Пушкин, где также занимали оборону до 18 февраля 1943 года. Ходил в разведку, и во время выноса раненых и убитых меня ранило в шею и ногу.
Лежал в госпитале г. Ленинграда около месяца, и в марте 1943 года направили в 123 ОЛСД, где проходил службу по день ареста… За время службы в Красной армии имел благодарность и 9 дней отпуска от командования 441 с. п. за хорошую работу по оборудованию дзотов. Также имел благодарность от командира роты лейтенанта Васильева за хорошее несение караульной службы в 602 с. п.».
Судя по всему, воевал мой дед не хуже других, а может, и лучше. Воевал в самые трудные годы для армии и страны, когда приходилось обороняться.
Наступления и победы были впереди. Но уже без него. Правда, во время прорыва блокады в январе 1943 года он был еще на передовой. А вот об окончательном снятии ее дед узнал, уже будучи узником Ягринлага.
Обжалованию не подлежит
Приговор суда обжалованию не подлежал:
«Сусанина Сергея Алексеевича на основании ст. 58-10 ч. 2 УК РСФСР лишить свободы на десять лет с отбыванием наказания в ИТЛ с поражением в правах, сроком на пять лет без конфискации имущества из-за отсутствия такового».
То же самое получил и товарищ.
В военный комиссариат Воскресенского района на другой же день было отправлено сообщение о том, что красноармеец Сусанин осужден и поэтому вся семья его лишается всяких льгот и преимуществ согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1941 года.
Не знаю, вызывали ли бабушку в военкомат или оттуда домой приехали с этой черной вестью? Но это был самый страшный день в жизни Сусаниных, в одночасье ставших семьей врага народа. Хорошо, что ее с детьми не выслали, как поступали с другими, чьи мужья и отцы получали не 10 лет, а расстрельную статью.
В деле есть еще два документа из военной прокуратуры Московского военного округа, датированные 2 марта 1999 года, очень важные для нашей семьи.
Первый — заключение по архивному уголовному делу № 12962 в отношении Варфоломеева Иофа Ивановича (вот и имя товарища стало известно, оно, кстати, в том же восьмом томе Книги Памяти) и Сусанина Сергея Алексеевича.
В нем сказано, что в соответствии со ст. 5, п. «а» Закона РФ от 18 октября 1991 года антисоветская агитация (ст. 58 10 УК РСФСР) не признается общественно опасным деянием, и осужденные подлежат реабилитации…
Второй, еще более важный документ, который пришел на адрес бабушки, — это справка о реабилитации. Но ее она уже не дождалась. Мужа реабилитировали через семь лет после ее смерти. Хотя она и без этой справки никогда не верила в виновность своего Сергея.
Не узнали правды и дочь Валентина, моя мама (умерла в 1995 году), и сын Владимир (в 1997 году). Старший и младший сыновья дожили до этого дня, но теперь и их уже нет в живых. И только сейчас внукам (их восемь) и правнукам (одиннадцать) открылась вся правда благодаря добытым архивным документам.
Поклониться деду
Еще война не началась… Два дня до 22 июня оставалось, когда дед был призван в армию. И не думал, что навсегда прощается с мирной жизнью, с семьей, родной деревней и Ветлугой и что скоро увидит берега другой реки — Северной Двины. После была совсем короткая жизнь — лагерная. Страшнее, чем на войне… Бывший Молотовск, оказывается, это Северодвинск Архангельской области. Он весь — на костях заключенных, там косточки и моего деда.
В Интернете много материалов о Ягринлаге.
Ягринский исправительно-трудовой лагерь был создан 13 апреля 1938 года. Нужны были людские ресурсы для возведения 402-го судостроительного завода. Методом комсомольской стройки не справились.
Ресурсы находились среди заключенных. Их везли сюда отовсюду, в том числе и с фронта, как моего деда. Что было сделано руками зеков, трудно перечислить. Новые причалы для океанских кораблей, склады, площадки для грузов, проведены новые железнодорожные ветки, ими же велись дноуглубительные работы, добыча камня и песка в карьере, лесоповал, обработка древесины, прокладка водовода, строительство мостов и дорог, жилых домов.
Когда читаю, почти физически ощущаю, какие муки терпел мой дед. За шесть лет, с 1940 по 1945 год, в лагере умерло более 9 тысяч человек. Среди них и Сергей Алексеевич Сусанин. Впрочем, там его никто так не величал, был только лагерный номер, которого не стало 17 апреля 1944 года (согласно ответу из ФСБ). И года не продержался из десяти лет, назначенных трибуналом.
Все, что узнала о дедушке, сохраню в памяти и передам своей дочке, внукам и правнукам. Его имя уже увековечено в Книге Памяти. После обращения к главе района В. В. Привалову фамилия деда появилась и на обелиске в селе Благовещенском, рядом с именами односельчан, не вернувшихся с войны. Теперь, когда приезжаю на кладбище в Благовещенское, чтобы навестить могилы бабушки и трех ее сыновей, моих дядей, не прохожу мимо обелиска. Побывали возле него и отыскали родную фамилию внук из Москвы, внучка из Пушкино, два внука и внучка из Нижнего, правнучка из Твери…
А я хочу еще побывать в Архангельской области, в местах, где дед отбывал наказание. 20 октября 1990 года члены общественной организации «Совесть» установили мраморный камень с плитой «Невинным жертвам Ягринлага».
Благодаря этим людям есть место, где можно поклониться деду. Подойду к мемориалу, высыплю горсть земли с бабушкиной могилки и таким образом соединю их. Хотя на том свете они всегда вместе — Анастасия и Сергей. Я вас люблю и не забываю. И всегда поминаю, когда хожу в церковь, и ставлю свечку за упокой… А пока помнишь, человек не исчезает бесследно.
Зоя СОЛОВЬЕВА.
Эта публикация получила первую премию на областном конкурсе лучших журналистских материалов имени В. Г. Гузанова.
Пылающий «Ил» над селом
Неожиданное соседство
Весной 1942 года недалеко от села Гремячева началось строительство учебного аэродрома. Говорили, что здесь развернется целый авиационный полк. Прежде чем отправляться на фронт, летчики должны были учиться летать в мирном небе.
К этому времени окончились занятия в школах, и на помощь гремячевцам прибыл обоз из Вачи. Многими подводами управляли совсем еще молоденькие девчонки.
С утра до вечера они возили грунт на будущую взлетную полосу. Саму же «взлетку» возводили уже специалисты.
— На этом аэродроме чуть не все Гремячево работало, — вступает в беседу Михаил Федорович Трифонов. — Я тоже участвовал. Помогал размечать поле, ровнять его. До сих пор ведь видно, что место идеально ровное.
На бывший аэродром нас проводил Валерий Михайлович Васянкин:
— Вот отсюда они и летали. Посмотрите, сравнительно большая площадь, несколько квадратных километров. И сейчас видно направление взлетно-посадочной полосы. Самолеты уходили в воздух с запада на восток. Какое-то время взлетали над селом, но это быстро запретили…
Очертания аэродрома и сейчас хорошо различимы. Но совсем скоро здесь вырастут новые улицы Гремячева. Первые дома уже строятся. Мирная жизнь понемногу наступает на бывшие военные объекты. Хотя в лесу мальчишки и по сей день натыкаются на оплывшие ямы от землянок и остатки складских помещений.
— Летчики и аэродромный персонал жили в селе на частных квартирах, — поясняет Виктор Васянкин. — У моего деда квартировали летчики Усатов и Махоркин, капитан и старший лейтенант. Мне они магнето подарили, мы его долго потом вместо спичек использовали.
— А у нас на квартире медработник был на постое, — вспомнил и Михаил Трифонов. — Но и на аэродроме у них были землянки. Мало ли что, вдруг придется при самолетах неотлучно находиться? От села-то к полю не набегаешься.
За короткое время, отводившееся на учебу, сельчане успели сдружиться с неожиданными соседями. Валерий Васянкин вспомнил даже такой эпизод:
— У моего деда тоже жил летчик. Когда его эскадрилья улетала на фронт, он захотел показать деду свой самолет. Дед работал в саду, эскадрилья пролетала над селом, и летчик из своего самолета выпустил ракету на прощанье. Нарушение, конечно, но перед фронтом им, видимо, прощалось многое.
Стрелку спастись не удалось
Бывало и так, что самолеты разбивались. На краю аэродромного поля лежала целая груда искореженного железа. Его привозили откуда-то с дальних полей. Возможно, там падали самолеты.
Но вот катастрофу, едва не ставшую трагедией для всего села, старожилы помнят до сих пор. Если бы не самоотверженность летчиков, Гремячево могло и вовсе исчезнуть.
— В тот день я, как обычно, возил домой траву на тачке, заготавливал сено в лесу, — рассказывает Виктор Васянкин. — Вдруг крики. Взглянул в небо. Над школой летел самолет с густой черной полосой дыма. Вскоре он свалился вниз, и раздался взрыв. Самолет, когда мы прибежали, горел, в нем рвались снаряды и патроны.
— Мне было 11 лет, но я хорошо помню этот случай, — поддерживает Валентина Петровна Петрякова. — Самолет летел вдоль Теши и гудел не как всегда.
Мы все выскочили: «Ой, что-то не ладится». Кто-то закричал: «Война!» У нас многие окопы в огородах вырыли, туда бросились прятаться. Смотрю, распустился парашют…
Несколько дней к месту падения самолета никого не подпускали.
С самого начала видел трагедию Михаил Трифонов, работавший на аэродроме:
— В тот день была солнечная погода, и шли полеты. Когда самолеты возвращались, все заметили, что один дымит, идет неровно. Видно было, что летчик старается набрать высоту и уводит самолет от села. Потом вижу: из задней кабины человек вылезает. Это стрелок-радист покидал самолет. Купол он открыл рано. Парашют зацепился за стабилизатор. Так с самолетом он и рухнул на землю. Потом-то я на фронте много «Илов» видел. И слышал, что стрелки-радисты по такой же причине часто гибли…
Останки летчика позже нашли, а гроб поставили в клубе.
— Солдата отпели, не побоялись, — вспоминает Таисия Петровна Котынова. — Батюшка у нас уж очень хороший был, сделал все, как полагается.
— Хоронить-то его много народу собралось, — подтверждает Людмила Ивановна Засорина. — Венки еловые, цветы несли девчонки и женщины. С каждой улицы были люди, очень много. И музыка тревожная была. Помню, что хоронили справа от часовни.
— Мы с мальчишками залезли на березу рядом,- подхватывает Виктор Васянкин. — Оттуда слушали речи, смотрели, как солдаты дали троекратный залп над могилой. Поставили летчику памятник: врыли сосновый столб, на нем звезда, фотография, фамилия… Вот только, как солдата звали, я сейчас не помню.
Валерий Михайлович Васянкин ведет нас на кладбище. Он, по отрывочным воспоминаниям свидетелей, и сам не раз прикидывал, где могло быть захоронение.
— Наверное, это должно быть примерно здесь, — показывает он. — Вот часовня, вот старая береза, на которой сидел тогда мой брат Виктор. Но все это только приблизительно. Остается предполагать, что около вот этой старой березы и была могила…
Но если место захоронения, хоть приблизительно, и все же с немалой долей точности, можно определить, то с именем погибшего героя все гораздо сложнее. Вспомнить его не смог никто.
Нам сегодня остается только надеяться, что где-то живут его родственники, которые получили извещение о месте его захоронения.
Есть еще одна зацепка
— От летчиков у нас в семье память осталась, — рассказывает Людмила Ивановна Засорина. — Вот фотография, на обороте: «На долгую добрую память дорогой бабеньке, тете Кате, Мишеньке, Васеньке от Тоси и Коленьки».
В доме у нас жили муж и жена. Она была врачом на аэродроме, он — летчик. Фотографию они подарили квартирным хозяевам на память. «Мишенька» — это мой муж, а «Васенька» — его брат. Подписала снимок Тося.
Вот она в центре. Кто-то из тех, кто рядом с ней, ее муж Коля. А остальные — летный состав или инженерный… Погибшего стрелка-радиста на фотографии, конечно, нет (снимок сделан позже), а вот летчик, оставшийся в живых, возможно, есть.
На фотографии стоит дата — 13 ноября. Как раз в ноябре полк снялся с гремячевского аэродрома и улетел.
Вот и все, что известно о неожиданном соседстве сельчан из Гремячева и летчиков полка штурмовиков. Этой публикацией наша газета начинает поиск.
Александр КУРИКОВ.
-
Кулебакский район,
с. Гремячево.