Запах жасмина

Пеналы из гильз
— Мамочка, не качай меня, я так усну, — маленькая девочка устала от тряски, которая длится день и ночь, день и ночь… Она закрыла глаза. И поплыли, уводя в сон, знакомые картинки: маленькие домики, узкие улочки старинного города, белые цветы. Это жасмин. Ах, какой аромат!.. Потом газета. На фотографии сбитый самолет с крестом на крыле. Он огромный, страшный… «Гад, захватчик», — говорят взрослые. Девочка засыпает. Платформу, на которой стоит их полуторка, качает, качает, качает…
Военный завод эвакуировали из Торжка в Казань. Танечка ехала с папой и мамой (бабушку и дедушку взять не разрешили). Папа — инженер-конструктор, мама — химик. А Таня всего лишь маленький ребенок. Ей пять лет.
— Помню, как мы проезжали Москву, — говорит Татьяна Георгиевна. — Ее бомбили. Взрывы, сирены, в ночь уходят яркие лучи…
Потом бомбили уже их состав. Это так страшно, когда за поездом, в котором едешь, летит немецкий самолет. Его гул то тише, то громче, кажется, он совсем рядом. Хорошо, что машинист попался опытный. Он то неожиданно разгонял паровоз, то притормаживал… Танечка услышала: «Господи, попадет — не попадет?» Несколько задних платформ по-
страдали. Тане с родителями повезло, их машина была в середине состава. Прибыли в Казань. Там, за колючей проволокой, которой был огорожен секретный завод, пережила она войну.
Сначала разместились прямо в цехе. На семью — одна кровать, перегородки из простыней. Родители работали почти круглые сутки. Детского сада, конечно, не было. И сразу начались болезни. А кому нянчиться? Поправлялись с трудом… Потом, правда, освободили старые склады, сделали перегородки. В «комнате» помещались лишь кровать и тумбочка.
— Мы, маленькие, работать не могли, — говорит Татьяна Георгиевна. — А кто постарше, 10‑11 лет, трудились. Помню, был такой фильм «Я — Шаповалов», там еще Матвеев играл. Смотрела и удивлялась: кто так придумал, почти про наш завод. Там есть эпизод: брак идет, идет… Кто гонит брак? Директор вызывает бракодела, а перед ним метр с кепкой — мальчишечка с больными красными глазами…
С маленькими детьми водились старшие девочки лет шестнадцати-семнадцати. И как было радостно, если кто-то кому-то сообщал взволнованным голосом: «Твою маму видела. Переходила из одного цеха в другой…» Это событие было!
— Трудности нас тогда сплотили. Мы знали, что стойко их переносить — значит помогать родителям, Родине. Вот только мы очень боялись ходить в бомбоубежище, — вспоминает Татьяна Георгиевна. — Там было почти по колено воды и жили тритоны и лягушки.
Там же, в эвакуации Таня по-
шла в школу. Заводские дети считались элитой. У них даже пеналы были из гильз. Много лет спустя Татьяна Георгиевна Холуёва будет работать над памятником, который установят на могиле Тани Савичевой, потом над мемориалом, посвященным детям войны. Для нее это будет не просто работа. Это будет и рассказ о себе.
Здесь Пушкин в любви признавался
В мастерской творческий беспорядок. У настоящих художников он в порядке вещей. Заготовки, макеты. Пушкин, Наталья Гончарова… Глядя на эти работы, известный скульптор уносится воспоминаниями в послевоенный Торжок с его церквями и цветущим жасмином.
Вот девочка-подросток идет в школу. Она и не знает, что большой дом неподалеку от дома ее бабушки, где она на уроках изучает физику, математику и литературу, где на переменках бегает по коридорам, принадлежал когда-то Олениным. Алексей Николаевич Оленин был президентом Петербургской академии художеств. Сюда, в Торжок, семья приезжала на лето. И именно в этом доме Пушкин признался в любви Анне Олениной.
В Торжке многое связано с Пушкиным. Татьяна с подружками не раз ходила в соседнее Митино на могилу Анны Керн. Девочкам было отрадно сознавать, что «гений чистой красоты» много лет назад ходил по этим же тропинкам и луговинам.
Первый Танин изокружок расположился в клубе имени Парижской Коммуны. Раньше там была гостиница Пожарского. Что это был за Пожарский, дети не знали, но зато им было точно известно, что в этом доме останавливался Александр Сергеевич, когда приезжал в Торжок. Им даже показали комнату, эркер, где он жил. Юные художники тайком ковыряли штукатурку и обрывали обои — вдруг Пушкин что-то на стене нарисовал. В XIX веке из окна этой комнаты можно было увидеть вывеску: «Портновских и булочных дел мастер Евгений Онегин».
— Мой дедушка похоронен на кладбище рядом с Николаем Евгеньевичем Онегиным. Это сын того Онегина, которого, видимо, Пушкин подглядел. Ему, наверное, имя понравилось. Звучное… — добавляет Татьяна Георгиевна.
В школе она думала проучиться лишь 7 лет, потом уехать в Москву, в художественное училище. Но отец был против. Препятствовал сильно. Дочка была круглая отличница, ей легко давались физика и математика, и он мечтал, чтобы Таня пошла в радиолокацию, которая тогда только начала развиваться.
Татьяна сдалась, но скатилась чуть ли не до двоек. С трудом удалось родителям и учителям убедить ее взяться за ум.
Зато в выборе профессии ей больше не препятствовали. Поступила в Ленинградское художественное училище. А потом была судьбоносная встреча.
Их было четверо, братьев Холуёвых. Все учились в Репинской академии, жили в одной комнате в общежитии. Три живописца и архитектор. За последнего Татьяна и вышла замуж.
После академии супруг уехал работать во Владимир, а она, чтобы быть хоть чуточку ближе, перевелась из Ленинграда в Москву. По окончании учебы ее оставляли преподавать на кафедре композиции, а она, как жена декабриста, поехала за мужем в провинцию. И оказалась в Горьком.
Приближение к истине
В Штиглице, как на дореволюционный манер называли Ленинградское художественное училище преподаватели и студенты (по фамилии основателя — барона Штиглица), Татьяна Холуёва училась на факультете монументальной скульптуры. Студентов сюда набирали мало. В Ленинграде училось пять, когда Татьяна перевелась в Москву, стала шестой.
Советская школа пластики была сильнейшей в мире. Однокурсники, оставшиеся в Москве, много работали даже «на заграницу». А в закрытом городе Горьком монументальное искусство было востребовано гораздо меньше. Татьяна Георгиевна в основном работала на выставки. Когда же город открыли, стала участвовать практически во всех конкурсах, проводимых среди скульпторов.
Одна из недавних ее работ — памятник Ростиславу Алексееву. Конструктор судов на воздушной подушке по духу оказался близок скульптору. Неординарный человек, экстремал. Татьяна Георгиевна поняла это, когда встречалась с людьми, знавшими ученого.
— Очень люблю стадию работы, которая называется «сбор материала», — раскрывает скульптор профессиональные секреты. — Потому что к истине приближаешься. Нас учили, что портретируемому нужно «влезть в кишки». Не в анатомическом смысле, естественно. Образ ведь состоит не только из носа, рта, губ… Важен нервно-психический тип. Допустим, Пушкин. Его облик изучить трудно, потому что фотографии тогда не было. Существует лишь два прижизненных портрета: Кипренского и Тропинина, да автопортреты карандашом. Мне приходилось пользоваться посмертными масками. Как вы знаете, с выдающихся людей снимают маски, с музыкантов кисти руки, с балерин — ногу, стопу. Так вот, первая маска, сделанная сразу же, — она такая одухотворенная. В ней не только иконография. Чтобы познать этого великого человека, читала его дневники, воспоминания современников. Воспоминания, кстати, противоречивы. Одни пишут: «Мартышка, крутится-вертится». Другие — «Вдохновенный! Красавец!»
Есть еще одна работа у Татьяны Холуёвой — Пушкин-лицеист. Татьяна Георгиевна специально ездила в Царское Село, была в комнате, где жил будущий поэт.
— Там я поняла, как высок был уровень образования в те времена, — вспоминает скульптор. — Акварели лицеистов лучше, чем многих современных живописцев. А какой был мальчик Пушкин! По математике двойки получал, а фехтовальщиком и наездником был самым лучшим. Где эмоции, где искусство, он раскрывался прекрасно.
…Пушкинская тема в творчестве Татьяны Холуёвой еще не исчерпана, как и множество других. В голове столько задумок! Они навеяны размышлениями о жизни и воспоминаниями. Воспоминаниями о детстве за колючей проволокой военного завода, о доме, где признавался в любви великий Пушкин, и о запахе жасмина в маленьком тихом городе.

Надежда МУРАВЬЕВА.
Фото Анатолия ЧЕПЕЛЫ.
Н. Новгород.