06_2012_17-1
Posted in Кругозор
13.02.2012

Куба далеко? Куба – рядом!

«Считаю себя кубинцем»

06_2012_17-1Хэмингуэй писал: «Как хорошо возвращаться сюда, куда бы ты ни ездил».

Это он писал о Кубе, а если конкретно, то о своей вилле Финка Вихия, которая находится в десятке километров от Гаваны. Здесь тихо. Вилла скрыта толстыми стволами деревьев. Нас предупредили: осторожно, может упасть кокос. Защитных касок не выдали ­ не предусмотрены, а зря. На аллее следы «бомбардировок» – расколотые кокосы, правда, маленькие.

Что ж, рискнем… До виллы добрались без потерь…

Истребитель «кочерыжек»

Хемингуэй, может, и любил капусту, но страстным истребителем капустных кочерыжек не был. А «кочерыжками» он называл фашистов, которые беспрепятственно бороздили подводные пространства у берегов Кубы в годы, когда на нашей земле шла Великая Отечественная война. Они выслеживали конвои, которые шли к Европе и в Англию.

Вы даже не можете себе представить, на чем писатель собирался бороться с подводными пиратами. Выбросьте из головы крейсеры и линкоры… Даже торпедные катера ­ мимо…

В море он выходил на… яхте «Пилар», купленной в Нью­Йорке за 7500 долларов. Кто знает эту историю, тот подолгу стоит около яхты, ставшей экспонатом музея, и не может понять, здрав ли рассудок был у писателя.

Здрав и еще как здрав… С «кочерыжками» он уже встречался на войне в Испании. И эта борьба у берегов Кубы была его войной и мщением за убитых совсем на другом континенте друзей.

Он организовал еще и частное агентство «Плутовская фабрика», которое выслеживало немецких шпионов в Гаване.

Военное ведомство США восприняло всерьез намерения писателя и снабдило яхту глубинными бомбами. Раз в неделю из Гаваны шли его шифровки.

Девять смельчаков­добровольцев попеременно в течение двух лет несли круглосуточную вахту на яхте «Пилар» и по сигналу береговой охраны выходили в море.

До сих пор остаются неизвестными результаты войны Хемингуэя с «кочерыжками». Скорее всего, они были нулевыми. Но она была, эта его личная война, а это уже много значит…

А еще он написал:

«Каждый, кто любит свободу, находится в таком долгу у Красной армии, который он никогда не сможет оплатить».

Маленькая странность

Одну из тенистых полян на вилле Финка Вихия Хемингуэй превратил в собачье кладбище, где хоронил своих любимцев. Четыре могильные таблички с именами – Линда, Негрита, Блэк и Нерона. Это были абсолютно беспородные, но очень ласковые создания. Они умели слушать своего хозяина и всегда знали свое место.

Но не любовь к собакам была странностью Хемингуэя. Он безумно любил кошек. Из дальних странствий он привозил кипы книг о кошках, в усадьбе строил им кормушки и следил за рационом кормления. Они ели мясо и лососину, пили парное молоко, двери виллы были всегда приоткрыты – гуляй, где хочешь и сколько хочешь. Им прощались порча мебели и кража продуктов.

Если в 1947 году на вилле жили 11 кошек, то через десять лет поголовье их увеличилось в пять раз. Сейчас никто не знает, сколько кошек живет здесь. Они всюду. Одна беленькая пушистая кошечка обосновалась на книжной полке рядом с… матрешкой. Хемингуэй в жизни тоже не обошелся без этого сувенира. Матрешку ему подарил Анастас Микоян в последний год жизни писателя на Кубе. Считайте, полвека стоит она, чуть­чуть выгоревшая, на книжной полке в давно опустевшей вилле. Привет тебе, красавица, с родной земли!

У кошатников всего мира за бестселлер идет книга «Кошки Хемингуэя».

Сам писатель гордился, что вывел новую кошачью породу от смешения двух пород – ангорской и креольской.

Советский писатель Константин Симонов, узнав о странном увлечении кубинского коллеги, которому нескрываемо подражал, как­то охладел к нему и даже не поехал в гости, хотя не раз был зван.

Другой же наш писатель, Лев Никулин, в подражание Хэму развел у себя на даче кошек, кормил их мясом куропаток, но особо популярным так и не стал.

К маленьким странностям Хемингуэя с пониманием относились кубинские власти. Когда вилла Финка Вихия стала музеем, Фидель Кастро лично распорядился оставить всех кошек и кормить их за счет государства.

Слово с дороги

В 70­е годы прошлого века было неприлично не читать Эрнеста Хемингуэя. Панибратски между собой мы его звали Папаша, Хэм, Старик. С трудом доставали его книги.

На стенах контор тогдашних программистов висели портреты писателя, отпечатанные множеством буковок и цифр. Первые электронно­вычислительные машины еще не умели рисовать. Они, как дятлы, выстукивали на бумаге знаменитый портрет Хэма в толстом вязаном свитере.

Подобные свитера быстренько вошли в моду. В молодежных журналах начали появляться повести и рассказы, написанные «под Хэма» с подробностями и диалогами.

Кто не представляет себе, как выглядит Эрнест Хемингуэй, ­ вот его самый знаменитый портрет.

А сейчас едем из Гаваны на виллу, где два десятка лет жил Хемингуэй. Это недалеко.

Старик и море

За виллой Финка Вихия высится башня, которую жена Хемингуэя специально построила для гостей. Сегодня здесь портретная галерея тех, кого знал и любил писатель. Вот один из портретов. Это Грегорио Фуэнтес. Тот самый старик­рыбак, который жил на берегу моря и ловил гигантских марлинов.

Первоначально Хемингуэй рассказал читателям одного из журналов подлинную историю о себе, как он поймал 300­килограммовую рыбину. Полтора часа рыбина водила его шхуну и утащила на 8 миль от берега. Писатель тогда не был стариком, ему и в голову не пришло сделать из этой истории повесть.

Образ старика возник у него, когда он встретился в рыбацком городишке Кохимаре с Грегорио Фуэнтесом и упросил того стать боцманом на его яхте. Писателю ничего не надо было придумывать, он полностью «списал» старика со своего боцмана.

Хемингуэй считается американским писателем, но все лучшее он написал на Кубе. Рыбаки Кохимара поставили ему на берегу моря памятник. А для этого им пришлось изрядно понырять в поисках изломанных бронзовых деталей старых лодок. Два раза в год – в свой и его день рождения ­ старик приходил к памятнику и отхлебывал из бутылки виски два глотка.

После кубинской революции американцы все­таки сманили писателя на материк. Да он и сам понимал, что ему не видать спокойной жизни на Кубе.

Через полгода он предпринял первую попытку застрелиться. Неудача была лишь отсрочкой…

Старик Грегорио Фуэнтес так и не поверил, что его жизнерадостный капитан, любивший море, качку, вино, азартную охоту на марлинов, свободу, ушел из жизни добровольно. Он ждал его изо дня в день и прожил для этого 104 года, пережив всех друзей писателя.

Тропою Хэма

Эту тропу не надо искать, она найдет вас сама, достаточно очутиться вечером в Старой Гаване. Стоим на месте и присматриваемся, куда идут разно­язычные туристы. Следуем за ними. Они идут по тропе Хэма, которая неизменно приведет в бар «Флоритида». Мы туда идем не потому, что уж очень большие любители спиртного, а прежде всего потому, что здесь любил сиживать Хемингуэй. Злоупотреблял он здесь сначала ромом, а потом кубинцы «подсадили» его на коктейли.

Бар по сегодняшним меркам выглядит маленьким и тесным. Лифт доставил нас на крышу, где просторно и можно обозревать узкие улочки старого города, а совсем вдали ­ ­изумрудную полоску океана. Здесь тоже есть бар.

Любой кубинец скажет, какие коктейли больше всего предпочитал писатель, ­ это дайкири и мохито. Они были со льдом и мятой. О роме, который туда добавлялся, скажу отдельно.

Каждый турист, который бывал во «Флоритиде», мечтает заполучить рецепт коктейлей, думая, что это великая тайна. Шпионить не надо и подкупать барменов не надо. Рецепт дайкири родился в деревушке Дайкири. Рассказывают, что там у одного американского горного инженера закончился джин, а тут нагрянули друзья. Вот он и развел ром соком лайма, добавив туда еще и сок сахарного тростника. Мохито ­ газированный вариант дайкири с веточкой херби буэны (мяты).

Хемингуэй за вечер мог усидеть дюжину порций дайкири. Мы тоже осилили немало, но понимали, что без тренировки на побитие этого рекорда идти бессмысленно.

Думаете, все так просто: заполучили секреты коктейлей ­ и можно открывать кубинский бар? А у вас нет такого чувства, что осталась все­таки какая­то загадка? Правильно, осталась.

Уже по возвращении с Кубы зашел я в один доморощенный «кубинский» бар и заказал дайкири. Бармен набулькал мне все, как положено по рецепту, но допустил грубейшую ошибку. Он убрал со стойки бутылку рома. Коктейль тут же превратился в обыкновенное пойло для всех. Ни один кубинский бармен не позволит себе отнять у посетителя кусочек его свободы – дайкири ромом не испортишь.

Может быть, еще и поэтому Хемингуэй так любил сиживать во «Флоритиде» и считать себя кубинцем.

«Считаю себя кубинцем»

Хэмингуэй писал: «Как хорошо возвращаться сюда, куда бы ты ни ездил».

Это он писал о Кубе, а если конкретно, то о своей вилле Финка Вихия, которая находится в десятке километров от Гаваны. Здесь тихо. Вилла скрыта толстыми стволами деревьев. Нас предупредили: осторожно, может упасть кокос. Защитных касок не выдали ­ не предусмотрены, а зря. На аллее следы «бомбардировок» – расколотые кокосы, правда, маленькие.

Что ж, рискнем… До виллы добрались без потерь…

Истребитель «кочерыжек»

Хемингуэй, может, и любил капусту, но страстным истребителем капустных кочерыжек не был. А «кочерыжками» он называл фашистов, которые беспрепятственно бороздили подводные пространства у берегов Кубы в годы, когда на нашей земле шла Великая Отечественная война. Они выслеживали конвои, которые шли к Европе и в Англию.

Вы даже не можете себе представить, на чем писатель собирался бороться с подводными пиратами. Выбросьте из головы крейсеры и линкоры… Даже торпедные катера ­ мимо…

В море он выходил на… яхте «Пилар», купленной в Нью­Йорке за 7500 долларов. Кто знает эту историю, тот подолгу стоит около яхты, ставшей экспонатом музея, и не может понять, здрав ли рассудок был у писателя.

Здрав и еще как здрав… С «кочерыжками» он уже встречался на войне в Испании. И эта борьба у берегов Кубы была его войной и мщением за убитых совсем на другом континенте друзей.

Он организовал еще и частное агентство «Плутовская фабрика», которое выслеживало немецких шпионов в Гаване.

Военное ведомство США восприняло всерьез намерения писателя и снабдило яхту глубинными бомбами. Раз в неделю из Гаваны шли его шифровки.

Девять смельчаков­добровольцев попеременно в течение двух лет несли круглосуточную вахту на яхте «Пилар» и по сигналу береговой охраны выходили в море.

До сих пор остаются неизвестными результаты войны Хемингуэя с «кочерыжками». Скорее всего, они были нулевыми. Но она была, эта его личная война, а это уже много значит…

А еще он написал:

«Каждый, кто любит свободу, находится в таком долгу у Красной армии, который он никогда не сможет оплатить».

Маленькая странность

Одну из тенистых полян на вилле Финка Вихия Хемингуэй превратил в собачье кладбище, где хоронил своих любимцев. Четыре могильные таблички с именами – Линда, Негрита, Блэк и Нерона. Это были абсолютно беспородные, но очень ласковые создания. Они умели слушать своего хозяина и всегда знали свое место.

Но не любовь к собакам была странностью Хемингуэя. Он безумно любил кошек. Из дальних странствий он привозил кипы книг о кошках, в усадьбе строил им кормушки и следил за рационом кормления. Они ели мясо и лососину, пили парное молоко, двери виллы были всегда приоткрыты – гуляй, где хочешь и сколько хочешь. Им прощались порча мебели и кража продуктов.

Если в 1947 году на вилле жили 11 кошек, то через десять лет поголовье их увеличилось в пять раз. Сейчас никто не знает, сколько кошек живет здесь. Они всюду. Одна беленькая пушистая кошечка обосновалась на книжной полке рядом с… матрешкой. Хемингуэй в жизни тоже не обошелся без этого сувенира. Матрешку ему подарил Анастас Микоян в последний год жизни писателя на Кубе. Считайте, полвека стоит она, чуть­чуть выгоревшая, на книжной полке в давно опустевшей вилле. Привет тебе, красавица, с родной земли!

У кошатников всего мира за бестселлер идет книга «Кошки Хемингуэя».

Сам писатель гордился, что вывел новую кошачью породу от смешения двух пород – ангорской и креольской.

Советский писатель Константин Симонов, узнав о странном увлечении кубинского коллеги, которому нескрываемо подражал, как­то охладел к нему и даже не поехал в гости, хотя не раз был зван.

Другой же наш писатель, Лев Никулин, в подражание Хэму развел у себя на даче кошек, кормил их мясом куропаток, но особо популярным так и не стал.

К маленьким странностям Хемингуэя с пониманием относились кубинские власти. Когда вилла Финка Вихия стала музеем, Фидель Кастро лично распорядился оставить всех кошек и кормить их за счет государства.

Слово с дороги

В 70­е годы прошлого века было неприлично не читать Эрнеста Хемингуэя. Панибратски между собой мы его звали Папаша, Хэм, Старик. С трудом доставали его книги.

На стенах контор тогдашних программистов висели портреты писателя, отпечатанные множеством буковок и цифр. Первые электронно­вычислительные машины еще не умели рисовать. Они, как дятлы, выстукивали на бумаге знаменитый портрет Хэма в толстом вязаном свитере.

Подобные свитера быстренько вошли в моду. В молодежных журналах начали появляться повести и рассказы, написанные «под Хэма» с подробностями и диалогами.

Кто не представляет себе, как выглядит Эрнест Хемингуэй, ­ вот его самый знаменитый портрет.

А сейчас едем из Гаваны на виллу, где два десятка лет жил Хемингуэй. Это недалеко.

Старик и море

За виллой Финка Вихия высится башня, которую жена Хемингуэя специально построила для гостей. Сегодня здесь портретная галерея тех, кого знал и любил писатель. Вот один из портретов. Это Грегорио Фуэнтес. Тот самый старик­рыбак, который жил на берегу моря и ловил гигантских марлинов.

Первоначально Хемингуэй рассказал читателям одного из журналов подлинную историю о себе, как он поймал 300­килограммовую рыбину. Полтора часа рыбина водила его шхуну и утащила на 8 миль от берега. Писатель тогда не был стариком, ему и в голову не пришло сделать из этой истории повесть.

Образ старика возник у него, когда он встретился в рыбацком городишке Кохимаре с Грегорио Фуэнтесом и упросил того стать боцманом на его яхте. Писателю ничего не надо было придумывать, он полностью «списал» старика со своего боцмана.

Хемингуэй считается американским писателем, но все лучшее он написал на Кубе. Рыбаки Кохимара поставили ему на берегу моря памятник. А для этого им пришлось изрядно понырять в поисках изломанных бронзовых деталей старых лодок. Два раза в год – в свой и его день рождения ­ старик приходил к памятнику и отхлебывал из бутылки виски два глотка.

После кубинской революции американцы все­таки сманили писателя на материк. Да он и сам понимал, что ему не видать спокойной жизни на Кубе.

Через полгода он предпринял первую попытку застрелиться. Неудача была лишь отсрочкой…

Старик Грегорио Фуэнтес так и не поверил, что его жизнерадостный капитан, любивший море, качку, вино, азартную охоту на марлинов, свободу, ушел из жизни добровольно. Он ждал его изо дня в день и прожил для этого 104 года, пережив всех друзей писателя.

Тропою Хэма

Эту тропу не надо искать, она найдет вас сама, достаточно очутиться вечером в Старой Гаване. Стоим на месте и присматриваемся, куда идут разно­язычные туристы. Следуем за ними. Они идут по тропе Хэма, которая неизменно приведет в бар «Флоритида». Мы туда идем не потому, что уж очень большие любители спиртного, а прежде всего потому, что здесь любил сиживать Хемингуэй. Злоупотреблял он здесь сначала ромом, а потом кубинцы «подсадили» его на коктейли.

Бар по сегодняшним меркам выглядит маленьким и тесным. Лифт доставил нас на крышу, где просторно и можно обозревать узкие улочки старого города, а совсем вдали ­ ­изумрудную полоску океана. Здесь тоже есть бар.

Любой кубинец скажет, какие коктейли больше всего предпочитал писатель, ­ это дайкири и мохито. Они были со льдом и мятой. О роме, который туда добавлялся, скажу отдельно.

Каждый турист, который бывал во «Флоритиде», мечтает заполучить рецепт коктейлей, думая, что это великая тайна. Шпионить не надо и подкупать барменов не надо. Рецепт дайкири родился в деревушке Дайкири. Рассказывают, что там у одного американского горного инженера закончился джин, а тут нагрянули друзья. Вот он и развел ром соком лайма, добавив туда еще и сок сахарного тростника. Мохито ­ газированный вариант дайкири с веточкой херби буэны (мяты).

Хемингуэй за вечер мог усидеть дюжину порций дайкири. Мы тоже осилили немало, но понимали, что без тренировки на побитие этого рекорда идти бессмысленно.

Думаете, все так просто: заполучили секреты коктейлей ­ и можно открывать кубинский бар? А у вас нет такого чувства, что осталась все­таки какая­то загадка? Правильно, осталась.

Уже по возвращении с Кубы зашел я в один доморощенный «кубинский» бар и заказал дайкири. Бармен набулькал мне все, как положено по рецепту, но допустил грубейшую ошибку. Он убрал со стойки бутылку рома. Коктейль тут же превратился в обыкновенное пойло для всех. Ни один кубинский бармен не позволит себе отнять у посетителя кусочек его свободы – дайкири ромом не испортишь.

Может быть, еще и поэтому Хемингуэй так любил сиживать во «Флоритиде» и считать себя кубинцем.