ХОЛЕРНЫЙ ЗАТВОРНИК
Как Пушкин переносил карантин в Большом Болдине
Осенью этого года нас всех ждёт знаменательное событие из жизни Александра Сергеевича Пушкина. Исполняется 190 лет феномену, который случился с великим поэтом в селе Большое Болдино. Этот феномен так и называется по имени места случившегося — Болдинским, а по времени года — осень. Болдинская осень… Признайтесь, мало кто из нас задумывался, отчего это вдруг что-то задержало поэта в местах, далёких от столичного бомонда, балов и дружеских пирушек. Какая-то болезнь тому виной? Правильно, для тех времён страшная — холера, и поэт волею случая оказался в длительном карантине.
Принесла нелёгкая
В связи с событиями, которые мы сейчас переживаем, Александр Сергеевич стал нам ближе. Мы готовы ощутить его одиночество, внезапную приостановку бурной жизни, незнание, что делать в затворе. Как мы вас сейчас понимаем, Александр Сергеевич! Эти недели нам тоже нелегко даются. Но у нас есть небольшие продыхи в виде телевизоров и телефонов. У вас этого не водилось. Мы с восхищением говорим о Болдинской осени, а ведь она для вас была мучением. Удивительный вы были человек, Александр Сергеевич. Способны ли мы на такое? Написал ли кто из нас за это время хоть одну стихотворную строчку? Мы готовы поворотить время и узнать, что для вас была та холерная осень 1830 года и как вы её переживали. Пусть ваша борьба с невидимым врагом в самоизоляции и для нас будет примером. Холера в 1830 году диковинкой для России не была. Её занесло откуда-то морским путём. Первыми испытали болезнь астраханцы, но распространения зараза не получила. Много позднее выяснилось, что пришла она всё-таки из Индии и попала сначала в беспечную Европу и только затем в Россию. Это и был её коренной путь. Народная молва рисовала её в виде большой чёрной птицы, которая летает по ночам, и если тронет крылом какой водоём, то в этом месте возникает очаг болезни. Крестьяне часто пытались укрыться от мора в бане, но чаще всего просто разбегались с насиженных мест, как только открывалась зараза. В 1830 году холеру ждали. Александр Сергеевич Пушкин был хорошо о ней наслышан и, судя по всему, внимательно следил за её продвижением. Вполне возможно, что в его руки могла попасть и брошюра «Наставление о лечении болезни, называемой «холера», изданная Медицинским советом. Вышла она в Санкт-Петебурге как раз в 1830 году. Что же рекомендовала брошюра для лечения больного? «Пускать кровь», «дать сладкой ртути», «опийные капли и мятное масло», «предсердие намазывать пёрышком, смоченным крепкою водкою», «на живот поставить банки или пиявицы», «тереть всё тело тёплым хлебным вином либо камфарным спиртом». Конечно, занимались и самолечением. Верили, что помогает растирать руки уксусом, хлором, дышать через платки натертым хреном. Обыватели жгли можжевельник и мазались жиром. Предписывалось также «иметь в готовности на случай болезни холеры редьку, вино, настоенное стручковым перцем, для натирания оными заболевших, для курения после болезни в том доме, где оная случится, — селитру и горючую серу». Медицинская помощь того времени практически ничем не могла помочь: заболевший, как правило, угасал за одни сутки. Если бы в то время существовал конкурс на лучший рецепт спасения от холеры, то первое место в нём безусловно заняла бы матушка писателя Ивана Сергеевича Тургенева Варвара Петровна. Она понимала, что зараза заразой, а от обязанностей обозревать свои владения её никто не освобождал. Так вот, изобретательная женщина велела смастерить вместительный стеклянный шкаф. Водрузили его на носилки и поставили помещице удобное кресло. Эта странная процессия вызвала переполох у верующих. Они не знали, как относиться к живой иконе, которой обносят поля и поместье. Было дело, падали ниц и оставляли на носилках медные грошики пожертвований. У властей был один способ борьбы с хлерой — карантин. Не пущать эту «индийскую заразу», остановить её непреодолимой границей. Знал ли Пушкин о надвигающейся опасности? Знал, но, как каждый русский человек, не придавал этому мору значения, даже путал, называя холеру чумой. Перед поездкой в Болдино друг Вяземский показал ему письмо, пришедшее от родственников из Саратовской губернии. В нём сообщалось, что холера из Астрахани добралась уже до них. Было понятно, что не минует она и Нижегородскую губернию, ведь это совсем близко. Пушкин хотел рискнуть и сделать все свои деревенские дела до установления карантинных границ. А рисковать он умел. Его физическую форму того времени хорошо описывает литературовед и биограф Ю. Лотман: «Пушкин был атлетически сложён, хотя и невысок ростом, физически крепок и вынослив, обладал силой, ловкостью и крепким здоровьем. Он любил движение, езду верхом, шумную народную толпу, многолюдное блестящее общество. Но любил он и полное уединение, тишину, отсутствие докучных посетителей. Весной и в летнюю жару его томили излишнее возбуждение или вялость. По привычкам и физическому складу он был человеком севера — любил холод, осенние свежие погоды, зимние морозы. Осенью он чувствовал прилив бодрости. Дождь и слякоть его не пугали: они не мешали прогулкам верхом — единственному развлечению в это время — и поддерживали горячку поэтического труда». Словом, поэт был в отличной спортивной форме и надеялся вырваться из карантина, если тот его застанет в Болдино. К тому же ему хотелось доказать будущей тёще, что для него препятствий не существует и он готов выполнить все данные ей обещания.
Тёщин каприз
Судя по всему, тёща досталась Александру Сергеевичу ещё та. Стычки с ней происходили при каждой встрече. И тут ведь что удумала: приданого за своей дочерью Натальей она никакого не давала — материальная сторона сватовства была не так благополучна. Договорённость с зятем была следующая. Он должен был заложить ту часть имения, которую ему отписал отец, и вырученные деньги отдать безбедному семейству Гончаровых на покупку приданого. Получается, что свою будущую жену он приобретал в прикупе к приданому. Другой бы фыркнул — да мало ли невест кругом. Но Пушкин посчитал возвращение назад малодушием и ехал уже «с досадой и большой неохотой» Но ведь ехал… Друг Вяземский, внимательно следивший за развитием ситуации, отмечает, что Пушкин не «разгончаровался». С дороги в Болдино он написал невесте: «Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждёт в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей — я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня, но заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам или никогда не женюсь». Вот так тёща и бросила своего зятя на съедение холере. Что, она не знала, что подвергает его опасности? Ещё как знала. А может, у неё был тайный умысел попытаться именно так избавиться от зятя. Но не будем думать о будущей тёще поэта ничего дурного. Предположим, что так оно всё получилось само собой. Совпадение… А вот у Александра Сергеевича был тайный умысел. Надвигалась осень. Он любил это время года. А тут ещё и деревня, и уединение. Недаром он взял все недописанные рукописи и книги для чтения, которые ему вскоре и пригодятся. Другу Плетнёву он пишет: «Это любимое моё время — здоровье моё обыкновенно крепнет, пора моих литературных трудов настаёт. Еду в деревню. Бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведёшь». И ещё строчки, полные радости: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты да и засесть стихи писать. Жена — не то что невеста. Куда! Жена — свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает». О времени он мог не беспокоиться, карантин на три месяца ему был обеспечен, а вот душевное спокойствие зависело полностью от него самого. Как мы теперь уже понимаем, ни о какой Болдинской осени в полном достатке он не рассчитывал, хотел только урвать от неё кусочек, совместив с личными делами по устройству своего будущего. Итак, 3 сентября 1830 года Александр Сергеевич Пушкин оказался в Болдине. Надо думать, что он с неподдельным интересом тут же осмотрел пожалованную ему лично к женитьбе Кистенёвку. Селение это было своеобразным. Сюда грозный барин Лев Александрович Пушкин отселял крепостных «за самодурство и бунты». Да и само название выселков — Кистенёвка — говорило само за себя. Баловали местные мужички с кистенями на большой дороге, только вот добра не нажили. Нужда жила с ними в соседях, черно и грязно было в их курных избёнках. Не светило Александру Сергеевичу прилично заложить отписанное ему имение, и это тоже, видимо, настроения не прибавляло. Хотя «государь Александр Сергеевич» получил от кистенёвских крестьян письмо с просьбой, что если он избавит их от нынешнего правления и даст возможность выбрать своего начальника, то «мы будем все исполнять ваши приказания». Между тем «индийская зараза» стремительно наступала. Теперь мы знаем, что идёт впереди всякой напасти — слухи о ней, а дальше — паника. Можно себе представить, в каком информационном неведении жил Пушкин. Что он знал о холере, что мог видеть… «Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляют деревни, учреждаются карантины. Народ ропщет, не понимая строгой необходимости, и предпочитает зло неизвестности и загадочное непривычному своему стеснению. Мятежи вспыхивают то здесь, то там». Кстати, упоминание о «холерных бунтах» было в нашей школьной истории, но мы, не поняв, что это такое, не придали им значения. А читая о счастливейшей поре в жизни Пушкина, Болдинской осени, мы тоже особо-то не знали о подробностях этого «счастья». 2 октября Пушкин узнаёт, что холера в Москве. «Страх меня пронял», — писал он. Этот страх прежде всего за близких. И он пошел на прорыв: «Я тотчас собрался в дорогу и поскакал. Проехав 20 верст, ямщик мой остановился: застава! Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стоят тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что, вероятно, гденибудь да учреждён карантин, и что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета». Но прорыв не удался, его остановили уже основательно проинструктированные стражники на заставе под Владимиром. Они развернули лошадей и отправили поэта туда, откуда он прибыл. Болдинская осень для него могла превратиться в Болдинское заточение. И нам бы рассказывали лишь о том, как невыносимы для поэта были эти три месяца вынужденного безделья. Но Александр Сергеевич Пушкин явился нам и другим примером, о чём мы ещё расскажем.
Вячеслав ФЁДОРОВ.
(Продолжение следует).
#газета #землянижегородская #пушкин #большоеболдино #карантин