Виктория КОРХОВА
«Тик-так, тик-так,тик-так…»
«Откуда здесь наши ходики?» — удивилась девочка. — Разве я дома? А где же лес?»
Но это и впрямь был бабушкин дом. Девочка прижалась к печке иззябшим тельцем. Хорошо-то как! Тепло-тепло! Заледеневшие руки и ноги сразу отогрелись, стали горячими…
— Аленька, радость моя, иди скорей ко мне. Я тебе сказку почитаю…
— Бабушка! Миленькая моя, хорошая моя, бабуля любимая!.. — она бросилась к бабушке: — Значит, ты не умерла?!
— Нет, Алюшка, нет! Ты все узнаешь, все поймешь… Пойдем, пойдем, я тебя уложу… Спать уж пора. Вот твоя любимая книжка… И не забывай, детонька! Выручит тебя Великомученик. А теперь сказка… Ну, слушай…
Ласковый бабушкин голос убаюкивает, убаюкивает, убаюкивает…
…«Так начинается сказка…» — прозвенел вдруг чей-то хрустальный голосок и исчез.
Вместо потолка над Алей оказалось ночное небо. Пушистые снежинки закружились в танце… Их становилось все больше и больше, они прижимались друг к другу, превращаясь в белоснежно?молочное облако. А потом из этого облака явилась на свет грациозная белая лошадка. Она полетела по ослепительно-черному небу и запела: «Христос раждается, славите…». Чья-то невидимая рука метнула в небо мириады звезд, и они тоже запели: «Христос раждается, славите…»
Становилось все светлее и светлее… Но что это? Новая звезда зажглась на небе! О, как она красива!.. И звезды, и снежная лошадка устремились к ней.
Стало тихо тихо…
— Аля! — позвал кто-то вполголоса, — Аля!
***
Девочке родители дали торжественное имя Александра, но и мама, и папа, и бабушка, а значит, и все ласково называли ее Алей.
Аля рано лишилась матери. Большую часть года девочка жила с папой в Ленинграде, лето же проводила у бабушки в деревне.
В конце июня 1941 года Алин отец наконец-то взял отпуск — впервые за многие годы. Это лето он решил провести в деревне с дочкой…
По приезде Аля тотчас побежала к своему любимому месту — часовенке на холме.
Бабушка рассказывала, что на этом холме пятьсот лет назад явился людям сам великомученик Георгий Победоносец. Он приплыл по ручью в эти края на каменном кресте. В том месте, где крест остановился, и была построена часовня. Позже этот крест поставили к алтарной стене Георгиевского храма. А к целебному ручью стали приходить богомольцы. Многие из них излечивались от своих болезней.
Аля набрала в ладошки воды и полила обнажившийся корень лиственницы. Кто знает, может быть, это дерево помнит святого Георгия — ведь лиственницы долго живут, говорят, до тысячи лет…
— Святой Георгий, не оставляй нас!
Слова, произнесенные девочкой вполголоса, тотчас повторили все окрестные холмы: «Святой Георгий, не оставляй нас… Святой Георгий, не оставляй нас… Святой Георгий, не оставляй нас…».
Бабушка говорила, что воздух у часовенки имеет чудесную особенность действовать умиротворяющее, а произнесенные даже очень тихо слова тут же воспроизводятся всеми горками и возвышенностями.
Аля прилегла под лиственницу, зарылась в пахучую траву и замечталась: впереди было много?много летних дней с папой…
— Аля! Аля! — разбил хрустальную тишину папин голос.
«Аля… Аля… Аля…» — отозвались взгорья и пригорки.
К часовне приближался отец. Даже походка его говорила: случилось что-то страшное.
— Доченька, — прошептал он, — война…
«Война… война… война…» — беспокойно зашелестели холмы…
***
Фашистские войска стремительно захватывали города и поселки. К концу лета 1941 года гитлеровцы вошли и в Алину деревню. Они забрали все колхозное имущество — скот, инвентарь, собранный урожай. Врывались и в дома селян, уносили все, что им попадалось на глаза.
Отец вместе с другими мужчинами села заранее ушел в лес — к партизанам. В деревне оставались только дети, старики и женщины.
Зима 1941/42 года была необычайно суровой. Но, несмотря на морозы, партизаны вели активные действия против неприятеля: взрывали мосты и дороги, портили телеграфную и телефонную связь, поджигали склады и обозы. Пущенные под откос поезда и взорванные железнодорожные линии вызывали ужас у фашистов. К зиме они оказались неподготовленными: не было ни теплой одежды, ни запасов продовольствия.
В ту зиму и умерла Алина бабушка.
Девочку приютила соседка. Но и она вскоре оказалась на улице: ее дом, а заодно и Алин спалили немцы. Соседка ушла к партизанам. А Алю забрал дед Георгий — колхозный сторож. У него девочка жила до осени 1942 года. Но потом стало совсем уж голодно, дед Георгий не в силах был прокормить девочку. Поэтому к зиме поселяне решили брать Алю к себе домой — по очереди. Девочка приходила в избу вечером, ночевала, ее кормили — кто раз, а кто и три раза в день — чем Бог послал. Следующим вечером ночевать и столоваться Аля шла в другой дом.
А еще в конце лета в деревню откуда-то приехали чужие люди, вселились в пустующую избу за леском, хозяйство завели. В такое-то время! Ничего плохого за пришлыми не замечали, но и хорошего никто о них не говорил.
В Сочельник из-за леска повеяло запахом пирогов. И тогда дед Георгий решил изменить установленную очередность.
— Вот что, внучка, — сказал он Але. — Пойди-ка ты на эту ночь к нашим новым соседям. У них-то тепло и сытно, пироги вон испекли… Чай, не обидят, праздник все ж таки — Рождество Христово!
***
—?Ну, и звал тебя кто сюда? Зачем пришла? Иди, иди, откуда пришла! — и хозяин захлопнул дверь прямо перед Алиным носом.
Аля испугалась до слез: так грубо с ней никто не разговаривал. Быть может, не понял этот сердитый человек, зачем она пришла. И девочка несмело стукнула кулачком в дверь:
— Дяденька, меня дед Георгий прислал… Велел передать, что сегодня ваша очередь…
— Сказал же: вон отсюда, попрошайка! Нет ничего у нас! Стучать будешь — собаку спущу. Уходи, говорю!
***
Зимой темнеет рано. Тропку девочка нашла с трудом: небо заволокло тяжелыми тучами, ни одна звезда сквозь них не пробивалась.
В лесу было совсем темно, и Аля заблудилась.
Плакать и кричать бесполезно: в такую пору в лесу никого нет. Да и где бы взяла девочка сил на крик: в ней, слабенькой и худенькой, еле?еле теплилась жизнь. К тому же со вчерашнего дня она и капли воды в рот не взяла. Дед Георгий сунул было сиротке перед дорогой вареную картофелину, но она отказалась: «Не буду есть до первой звезды».
Аля присела на пенек, развязала веревки, держащие на ее ногах огромные галоши. Полотенца, которыми были обмотаны Алины ноги, обледенели. Девочка с трудом стянула с себя эти ледяные сапоги, растерла ноги. Что же делать? Опять натягивать? Из-под старой бабушкиной кофты, служившей ей шубой, она вытянула ветхую шаль, разорвала ее пополам, обернула ноги. Вытряхнув снег из галош, Аля опять привязала их к ступням.
Сидеть было нельзя. Это Аля знала точно. Отец рассказывал, как его друг заснул на морозе и не проснулся. Но куда идти? Как искать дорогу? Девочка решила ждать рассвета, но чтобы не замерзнуть, стала подпрыгивать.
У бабушки были замечательные ходики в виде черного хитрого кота. «Тик!» — желтые глаза кота бежали влево. «Так!» — и глаза спешили направо.
«Тик!» — и Аля подпрыгивала на левой ноге. «Так!» — и Аля подпрыгивала на правой. «Тик!» — на левой. «Так!» — на правой. «Тик!» — на левой. «Так!» — на правой. Эта игра развеселила и даже согрела девочку. Но силенок-то у Али было совсем мало, и она очень быстро устала.
Что бы еще придумать?!
Девочка огляделась. Невдалеке стояла огромная пушистая ель. Мохнатые нижние лапки ее согнулись под тяжестью шишек, получилось что-то вроде пещеры. Аля раздвинула ветви, заглянула. Снега под елью почти не было. Девочка наклонилась и воткнула озябшие пальчики в прошлогоднюю хвою. Тепло! И Аля нырнула в еловую пещерку.
«Как здесь хорошо! — подумала девочка. — Летом придем сюда с девочками, поиграем…» Аля прижалась к шероховатому стволу — стало теплее: «Скоро родится Христос… Ему-то еще хуже было в ту ночь… А я потерплю!»
Пошел снег. Он становился все гуще и гуще. И вот еловая пещерка полностью покрылась снегом. Аля не знала: ночь еще или утро наступило. Сил не было. Тело задеревенело.
— Святой Георгий, помоги! — шевельнула побелевшими губами девочка.
***
—?Н-но, н-но! Ну что ты встала?! Н-но! Лошадушка, милая, что с тобой? Давай, моя хорошая! Уж почти на месте! Н-но!
Но напрасно дед Георгий ее уговаривал. Ни с места! Снежинка — так лошадь прозвали за удивительную масть, белоснежно?молочную — упрямо стояла, повернув морду к огромной ели…
…Дед Георгий проснулся рано — будто разбудил кто. Запряг старую колхозную лошадку — до войны на ней обед на поле возили. (Немцы не тронули Снежинку: старая да тощая — толку никакого.) Тяжесть какая-то была на душе у старика: казалось, будто неладно что-то с Алюшкой. «Дай, — подумал, — съезжу за ней. Вечор все замело. Морозище. Как возвращаться-то будет в галошах своих?!» Поехал.
А тут Снежинка встала в лесу. Уговаривал, убеждал, даже голос повышал — не помогло. И дед замерз, и лошадь дрожит. Дрожит-то дрожит, а идти не хочет. Смотрит на ель.
Заглянул дед Георгий в глаза лошадиные, а в них тоска и слезы катятся. Да что же это такое?! Махнул старик рукой:
— Ладно, посмотрю, что там!
С трудом дошел до ели: так намело. Снег стал разгребать. Добрался до лап еловых. Ну и что?! Ель и ель. Ну шишки. Повернул было обратно, да Снежинка так жалобно заржала — заплакала будто. Раздвинул дед ветви:
— Господи, помилуй! Аленька!!!
***
В избу к деду Георгию собралась вся деревня. Старик плакал от радости и все время повторял: «Христос с небес… Христос на земли… Пойте Господеви вся земля…»
Девочку как следует растерли спиртом, напоили теплым чаем, и она уснула. Решили селяне: сиротка будет жить у деда Георгия, а уж они позаботятся, чтобы Аленька нужды ни в чем не знала, а дальше — как Бог даст.
Проснулась Аля только на следующее утро — румяная, веселая, будто и не было ничего, обняла старика:
— Дедуля, святой Георгий тебя привел! А лошадка наша непростая — рождественская. Я слышала, как Снежинка пела: «Христос раждается, славите…»
С тех пор так и стали величать Снежинку: Рождественская Лошадка.
(foma.ru)
Рисунки Алены ГУДКОВОЙ.{jcomments on}