«Художественный» скандал
Что же нас заинтересовало в этой заметке? Конечно же, панно художника Михаила Врубеля «Принцесса Греза». Нам предстоит перенестись с вами на 119 лет назад. Именно тогда нижегородцы первыми увидели это панно на Всероссийской художественно-промышленной выставке. С этим гигантским полотном был связан грандиозный выставочный скандал.Что же тогда произошло? Попробуем реконструировать события тех дней.Итак, 1896 год, Нижний Новгород, Всероссийская художественно-промышленная выставка…
Открытие не состоялось
Санкт-петербургская газета «Неделя» в начале лета 1896 года одной из первых сообщила о скандале, который набирал силу в Нижнем Новгороде.
«В художественном отделе с панно Врубеля и Карелина произошел скандал. Эти художники, по поручению, изготовили громадные полотна для купола и боковых стен здания. Своевременно панно были прибиты на места, но жюри, состоящее из художников Бенуа, Брюллова и Боткина, решило, что работы Карелина и Врубеля декадентские и должны быть сняты…
Но ведь надо же было впредь сообразить, кому давали заказ; да, наконец, почему бы не допустить для образца и декадентские рисунки?»
Кто же был виновником скандала — художники, исполнившие заказ так, как они хотели, или строгое жюри, которое пресекло их вольные намерения?
А надо сказать, что ни те и ни другие. Было третье лицо, которое и явилось «автором» скандала. И лицо это — Савва Иванович Мамонтов: промышленник, строитель железных дорог, музыкант, писатель, скульптор, режиссер. Он говорил о себе, что его самый главный талант — находить таланты. И он с этим справлялся блестяще. Причем таланты он находил в разных сферах деятельности. Он поддерживал молодых художников, имел частную оперу с лучшими певцами России, мог порекомендовать министрам деловых и расторопных чиновников. Он находил общий язык с учеными, фонтанировал идеями государственного переустройства. Для него не существовало преград и чиновничьих субординаций. Вот и тут, включившись в организацию XVI Всероссийской художественно-промышленной выставки, он начал действовать.
Министр финансов Сергей Юльевич Витте попросил его быть консультантом и привлечь художников для украшения выставки. Когда Савва Иванович увидел гигантский павильон художественного отдела, у него захватило дух. Когда же его взгляд остановился на торцовых стенах павильона, которые заканчивались полукружьем крыши, его фантазия разыгралась без меры. Он уже видел два гигантских панно, которые могли украсить зал.
Но кто исполнит такую работу? И Мамонтов решил, что с ней справится Михаил Врубель. К тому времени это был уже известный художник с непривычной для всех манерой письма, которая у критиков вызывала многочисленные замечания. Савве Ивановичу Мамонтову нравился его «Демон». Что-то подобное могло быть изображено на панно. Даже демон, как символ неукротимости, пророчества, энергии. Выставка предполагала показать технический взлет России. Почему бы не поддержать его, не вдохновить каким-то необычным сюжетом, доведенным до гигантских размеров. Врубель, только Врубель мог справиться с этим…
В соавторстве с Михаилом Врубелем в скандальной истории упоминается имя Карелина. Кто это, пока нам неведомо.
Согласившись на колоссальный замысел, Врубель формирует в помощь бригаду молодых живописцев, оканчивающих академию художеств. В нее включают и молодого художника Андрея Карелина. Вот тут на долгие годы возникла путаница. Андрей Карелин помогал Врубелю заканчивать панно уже в Нижнем Новгороде, а здесь уже был один Андрей Карелин, к тому времени хорошо известный, но не очень молодой фотохудожник. Не один ли это человек? Нет, молодой Андрей Карелин был сыном Андрея Осиповича Карелина, вот и вся разгадка.
Два панно общей площадью 200 квадратных метров надо было успеть написать за месяц. Врубель, понимая, что работа может оказаться коллективной, дает наставление молодым художникам:
«Пишите… точно воспроизводя мои черты и пятна, помните только, что вы вышиваете, как по канве, никаких общих прокладок и набрасываний».
Для панно Врубель выбрал два сюжета: былинный и романтиче-ский. Сейчас уже не скажешь, размышлял ли Врубель над идейной стороной сюжетов или он интуитивно понял, что надо обязательно изобразить русского богатыря Микулу Селяниновича, встретившего пашущего крестьянина, чем не аллегория — аграрная Россия встречается с богатырской неизвестностью будущего, а из романтических сюжетов взять принцессу Грезу из модной тогда пьесы Эдмона Ростана о любви провансальского трубадура к трипольской принцессе.
И если первый сюжет был одобрен без вопросов, то второй несколько смутил заказчика. Конечно, если отвлечься от сюжета пьесы, можно предположить, что неведомая Греза вдохновляет молодого человека, беззаботно лежащего на палубе корабля. Вдохновение — вот что необходимо было молодой России, набиравшей промышленные силы. Вполне вероятно, что именно так и убеждал Савва Иванович Мамонтов министра финансов Сергея Юльевича Витте, когда показывал ему готовые сюжеты полотен. С художником же его диалог был краток. На вопрос Мамонтова, почему Врубель выбрал именно этот сюжет, тот ответил: «Так надо, это будет красиво…»
Мамонтову этот ответ был достаточен, он целиком полагался на художника.
Есть предположения, что Витте показывал эскизы Николаю II, тот долго смотрел, видимо, тоже пытаясь проникнуть в скрытый замысел художника, и в конце концов одобрил работу.
Собственно, это одобрение и положило начало нижегородскому скандалу.
Хотя Савва Мамонтов мечтал о другом. Он думал о Врубеле, которого предстояло открыть России, и выставка была самым подходящим для этого местом.
Дали по макушке
Михаил Врубель стоял всегда на особинку от остальных художников. Он отличался аристократичностью, изяществом и сдержанностью. Он никогда не отвергал академическое искусство и не шел наперекор ему. Художник знал древние языки, сухую латынь и вместе с тем обожал цирк, клоунов, любил лошадей и сам был неплохим наездником. Заводилой компаний не был, но охотно участвовал в импровизированных концертах, пел дуэтом, шутил. Мамонтов взял его к себе в частную оперу в качестве художника. Оформленные им спектакли «Садко», «Моцарт и Сальери» привлекли внимание широкой публики и художественных авторитетов.
Но завистников хватало во все времена. Позднее, уже после скандала, художник Михаил Нестеров писал:
«Как было не стукнуть лишний раз по макушке такого сопутника, как Врубель, авось, мол, и пойдет ко дну».
Случай назревал, а день «стуканья по макушке» приближался.
Дописывал свои панно Врубель уже в Нижнем Новгороде, перевезя холсты из Москвы, где он работал в гончарной мастерской Мамонтова. Здесь холсты натянули на подрамники и повесили под своды павильона. Запахло керосином… В прямом смысле — Врубель использовал новую технологию в писании таких гигантских полотен. Чтобы краски не бликовали, он добавлял в них керосина. Блеск пропадал, картина становилась матовой, обретала глубину, ее было удобно рассматривать снизу. Врубель хотел создать эффект старых фресок. Это ему удалось.
Вот как описывает процесс работы над гигантскими полотнами друг Врубеля, историк живописи Николай Прахов:
«Среднего роста, на высоких подмостках, рядом с намеченным в контурах гигантом, Михаил Александрович казался пигмеем. Часто приходилось ему слезать по зыбкой лестнице, чтобы проверить снизу всю композицию, главным образом перспективное сокращение фигур.
Молча смотрел он с разных точек, потом подымался снова, стирал тряпкой отдельные места и продолжал энергично работать. Вот спокойно стоящая лошадка, запряженная в соху, взмахнула хвостом, отгоняя назойливых оводов, вот подпрыгнули и полетели низко над пашней грачи, напуганные шумом копыт богатырского коня. Все эти реалистические детали появлялись на глазах немногих зрителей, и моих в том числе».
А среди тех «немногих зрителей» как раз и были те, кто уже решил для себя судьбу врубелевских панно. И художник это почувствовал. Как раз в это время на выставку съезжались живописцы, следившие за развеской своих картин. Они не стеснялись в выражениях по поводу «безобразия декадентских панно». Приуныли и сторонники Врубеля. Они понимали, что его панно своей оригинальностью и свежестью красок «убивали» расставленные внизу в золоченых рамах произведения других художников.
Кто-то должен был начать скандал, и его начал академик Альберт Бенуа, известный в среде художников мастер «симпатичных» акварелей, а на выставке «хозяин» художественного павильона. Он телеграфирует в Санкт-Петербург:
«Панно Врубеля чудовищны. Необходимо убрать. Ждем жюри».
Жюри не заставило себя долго уговаривать. На выставку пожаловали академики В. А. Беклемишев, М. П. Боткин, П. А. Брюллов, А. А. Киселев, К. А. Савицкий. Заметим, имена этих академиков‑художников сегодня нам почти ничего не говорят, а их «академические» работы, представленные в постоянно действующих экспозициях художественных музеев, с трудом вспоминаются.
Вердикт жюри был суров: «Невозможно оставить эти панно… в залах художественного отдела».
Газета «Нижегородская почта» писала: «Само собой разумеется, что сюрприз произвел громадную сенсацию и вызвал не только со стороны заинтересованных художников, но и со стороны выставочного управления протесты. В результате получилось распоряжение, исходящее из Петербурга, о назначении новой экспертизы, причем в состав жюри войдут художники Васнецов, Поленов, Суриков, Жерве и Рубо».
Правда, нижегородский обыватель не знал, что члены этого жюри назначались не без помощи министра финансов Витте и Саввы Мамонтова. Второй этап стычки, казалось, был неизбежен, и даже можно было предвидеть его результат в пользу Врубеля.
Но «академики» подстраховались, они обратились к президенту академии великому князю Владимиру Александровичу, а тот — к императору Николаю II, и повторную экспертизу не учинили, а панно сняли.
«Академики» торжествовали: во-первых, они «наказали» Савву Мамонтова, который проявил самоуправство и перепрыгнул через их головы, приняв единоличное решение о размещении панно в художественном павильоне, во-вторых, они «поставили» на место молодого художника Михаила Врубеля, чья звезда неумолимо восходила на небосклоне искусства, в-третьих, им были «не указ» царь и министр финансов, одобрившие оформление павильона, не посоветовавшись с ними, в-четвертых, с ними никто не посмел спорить и пересматривать их решение. «Академики» от искусства становились неприкасаемыми. Это тешило самолюбие.
Врубелю не оставалось ничего другого, как собрать компанию собратьев и «выпить шампанское за закрытие панно и за открытие красот пышных француженок».
А историку искусств Николаю Прахову оставалось подвести письменный итог скандала:
«Принципиальная борьба новых, еще не вполне сложившихся направлений в искусстве с традиционными формами неожиданно разгорелась в Нижнем Новгороде помимо воли и желания Михаила Александровича Врубеля».
Но это было еще не все. Савва Иванович Мамонтов и не думал сдаваться…
Вячеслав ФЕДОРОВ.