Залпы «Максима Горького»
Крейсер еще не был принят на вооружение. Его биография укладывалась в несколько строк.Как только горьковчане узнали о новом крейсере, носящем имя земляка, они тут же приняли решение о взятии над ним шефства. Оперативная связь с крейсером была поручена комсомольцам.В состав ВМФ крейсер войдет 25 октября 1940 года и пополнит боевую мощь Балтийского флота.
Для Балтийского флота война началась… в ночь на 19 июня 1941 года. По секретному приказу наркома ВМФ флоты и флотилии были приведены в готовность № 2: за четыре часа должно быть сформировано боевое ядро флота, пополнен запас топлива и боеприпасов на кораблях. На исходе дня 21 июня нарком отдал приказ перейти на готовность № 1 и к 00 часам быть готовыми к боевым действиям.
Балтийский рейд настороженно замер. Командир крейсера «Максим Горький» капитан I ранга Александр Николаевич Петров отбыл к командующему отряда летных сил контр-адмиралу В. Дрозду на крейсер «Киров». Возвратился он быстро. Началось авральное приготовление к походу. Утром все стало ясно — война.
К вечеру 22 июня «Максим Горький» снялся с якоря и в сопровождении эсминцев пошел в Ирбенский пролив для прикрытия кораблей, выполнявших минные постановки.
Прикрытие потребовалось из-за того, что наблюдатели поста военно‑морской базы Ханко обнаружили вражеские корабли: крейсер, два эсминца, тральщик и сторожевиков. Посчитали, что противник вышел для срыва минных постановок.
Штаб флота оставил без внимания сообщение, посланное с одного из дозорных тральщиков. Командир корабля докладывал, что на рассвете 22 июня было обнаружено неизвестное минное поле. Донесение проверять не стали согласно указаниям «не поддаваться на провокации».
Именно к этим минам и двигались корабли, вышедшие перекрыть Ирбенский пролив.
Первым подорвался на магнитной мине эсминец «Гневный». Ему оторвало носовую оконечность корпуса. Вторым стал крейсер «Максим Горький».
Адмирал флота Г. М. Егоров, вспоминая те дни, писал:
«Около полуночи командир отделения радистов доложил на ходовой мостик:
— С крейсера «Максим Горький» получен сигнал «Урал»!
Все, кто был на мостике, переглянулись с тревогой. Сигнал означал: «имею повреждение».
Командир дивизиона приказал мне:
— Штурман, нанесите координаты крейсера на карту. Где он?
Я спустился в центральный пост и, вернувшись оттуда, доложил, что крейсер находится севернее острова Хиума (Даго). На лице командира нашей лодки капитан-лейтенанта Дмитрия Клементьевича Ярошевича отразилось недоумение: ведь совсем недавно мы проходили в этом районе, следуя из Рижского залива в Таллин… Вслед за сигналом «Урал» с крейсера «Максим Горький» поступили дополнительные сообщения о том, что он атакован подводными лодками. Поскольку наш курс пролегал недалеко от него, командир дивизиона приказал усилить наблюдение и быть готовыми к срочному погружению.
Часов в шесть утра сигнальщик доложил:
— На горизонте корабль. Слева тридцать.
Все бинокли были тотчас же обращены в указанном направлении. Действительно, в серой предутренней дымке проглядывались очертания крупного корабля, а рядом еще несколько силуэтов мелких размеров.
— Те, что поменьше, эсминцы, — определил Ярошевич. — Похоже, «семерки» (эскадренные миноносцы седьмого проекта. — Прим. Г. М. Егорова).
Наш глазастый сигнальщик, старший матрос Бунин, уверенно подсказал:
— Это крейсер «Максим Горький».
— У «Максима Горького» другой силуэт, — продолжал сомневаться Ярошевич.
— А у него, товарищ командир, по самую башню нос оторван, — уточнил сигнальщик.
Да, это был крейсер «Максим Горький».
Траверзная переборка крейсера выдержала нагрузку и сохранила водонепроницаемость. Он тихим ходом дошел до Моонзундского плеса, а затем последовал в Кронштадт.
Специалисты, осмотрев корабль, определили ему трехмесячный ремонт. Рабочие кронштадтского завода внесли поправку — месяц.
19 августа зенитные пушки «Максима Горького» уже вели огонь по самолетам противника.
А в сентябре началась артиллерийская дуэль с дальнобойными орудиями врага. Как только главный калибр крейсера накрыл скопление немецких танков в районе Красного Села, тут же последовал ответный залп. Один из снарядов попал в трубу, другой угодил в кубрик, а третий разворотил палубу над корабельной мастерской. В это время мимо крейсера проходил буксир с баржей, груженной боеприпасами. Снаряд перебил трос, и баржа придрейфовала к крейсеру. Помощник командира капитан-лейтенант Д. Кутай бросился на баржу и начал тушить загоревшийся брезент и ящики с боеприпасами.
Месяцем позже за этот поступок офицер получил орден Красной Звезды. Это был первый моряк на крейсере, получивший награду.
Через шесть дней обстрел повторился, и стало ясно, что к крейсеру немецкая артиллерия хорошо пристрелялась. В корабль попало три тяжелых снаряда, осколками убило девять моряков, семерых ранило.
Командир корабля принял решение сменить позицию. Маневр, который он совершил, был немыслим. Не разворачивая крейсера, он задним ходом провел его по Морскому каналу, против течения реки, вошел в Неву и стал на огневую позицию.
Кто же тогда знал, обороняя Ленинград, что сам Верховный Главнокомандующий сомневался в том, что город удастся отстоять. На случай сдачи города готовились соответствующие документы. Коснулись они и флота. По сути, это был приговор боевым кораблям Балтики.
Начальник Генштаба маршал Советского Союза Б. М. Шапошников подписал документ, помеченный двойным грифом секретности: «Совершенно секретно» и «Особой важности». Один из его разделов рассматривал «План мероприятий по случаю отхода из Ленинграда по кораблям и судам».
В нем говорилось:
«Уничтожение и затопление производить по строго последовательному плану с момента дачи сигнала Главным Командованием».
Крейсеру «Максим Горький» предписывалось встать в район Ленинградского торгового порта и ждать своей участи.
Как же предполагалось исполнять приговор?
«Уничтожение кораблей производить способами: открытия кингстонов, подрыва корпуса, порчи механизмов и котлов подрывом, поджог корабля и уничтожение ценной аппаратуры».
Общая операция начиналась при получения сигнала «Хризантема», а частный сигнал «Василек» касался «Максима Горького». Кстати, ни тот ни другой сигнал не последовали.
Как только угроза захвата Ленинграда миновала, план затопления кораблей расценили как следствие «паникерских настроений». Тут же попытались найти этих самых паникеров. Но нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов как знал, что все произойдет именно так, поэтому сохранил копию телеграммы за подписью Сталина.
Поиски «пораженцев» тут же прекратили, а документальные свидетельства и подробности плана широкомасштабной операции уничтожения кораблей остались за кулисами официальной истории.
Озабочен судьбой Ленинграда был и Гитлер. 5 апреля 1942 года он потребовал:
«Ленинград должен пасть…
Из-за голода население города сократилось до двух миллионов. Можно себе представить, что ожидает население Ленинграда в дальнейшем. Разрушение города саперами и артиллерийскими обстрелами только завершит процесс уничтожения… Только один владыка может быть на Балтике — внутреннее немецкое море».
За несколько дней до этого Гитлер отдал распоряжение начать операцию «Айштосс» по уничтожению Балтийского флота. Немцы выждали, когда увеличится световой день, а погода будет постабильнее.
Стоявшие у причальных стенок и вмерзшие в лед корабли были хорошей мишенью, но их еще надо было… рассмотреть. Маскировка размыла очертания крейсеров и эсминцев. Для успешного проведения операции в город были заброшены разведчики, которые должны были корректировать бомбовые удары.
Операция началась 28 марта силами одного авиакорпуса и осадной артиллерии 18-й армии. За месяц в шести массированных налетах приняло участие более трехсот самолетов. У них была одна цель — корабли.
Вот хроника лишь одного дня — 25 апреля, отраженная в боевом журнале крейсера «Максим Горький»:
«…16 ч. 41 м. — противник начал обстрел района стоянки.
19 ч. 00 м. — левый борт 10 градусов, два Ме-109.
19 ч. 01 м. — пикирующий бомбардировщик противника идет на корабль.
19 ч. 09 м. — зенитки сбили Ю-87, упал за кормой корабля.
19 ч. 12 м. — разрыв снарядов в районе первой башни, разрыв снаряда по носу правого борта: три самолета Ме-109, на стрелке загорелся склад.
19 ч. 30 м. — правый борт, пять самолетов Ме-109.
19 ч. 42 м. — разрыв снаряда в воздухе с правого борта. На кормовом мостике ранены три краснофлотца».
Но это был не самый жаркий день. Накануне в районе стоянки крейсера разорвалось 150 бомб и 50 снарядов дальнобойной артиллерии. Прямых попаданий в корабль не было, но от осколков погибли три краснофлотца и пять было ранено.
Прицельность вражеского огня была очевидной. Разрывы снарядов все ближе подвигались к кораблю, радисты-пеленгаторщики лихорадочно прощупывали эфир и наконец засекли сигналы вражеского корректировщика, а разведчики обнаружили его в районе стоянки корабля.
Командир крейсера А. Н. Петров, будучи уже вице-адмиралом в отставке, вспоминал о самых трудных днях, которые пережил корабль:
«Защита неподвижного корабля стоила большого труда. Беда была в том, что мы не могли маневрировать и уходить от обстрела. Надо было искать какие-то способы защиты. Но какие? Выручил опыт бывалых моряков.
В Ленинградском торговом порту находилось много кип невывезенного хлопка. А кто-то вспомнил, что еще в Гражданскую войну подобные кипы использовались для прикрытия палуб кораблей от бомб и снарядов. Спрессованный хлопок при попадании бомб и снарядов хорошо пружинил и ослаблял удар. Закрыли им верхнюю палубу и прикрыли зенитчиков. Во время одного из налетов около корабля упало 14 бомб и разорвалось несколько снарядов. В кипах хлопка застряли тысячи осколков. А если бы не хлопок, то весь 2-й дивизион был бы выведен из строя.
За все время блокады Ленинграда врагу не удалось заставить замолчать орудия крейсера.
Условия блокады заставляли решать и другие жизненно важные для города задачи. Так, например, экипаж крейсера восстановил водопровод и наладил водоснабжение в Октябрьском районе Ленинграда. Вместе с рабочими Адмиралтейского и судостроительного заводов краснофлотцы построили более ста грузовых тендеров, которые сыграли большую роль в доставке осажденному городу продовольствия и боеприпасов через Ладожское озеро и эвакуации детей и раненых воинов».
В архиве Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника хранится письмо командира корабля, адресованное трудящимся Горьковской области. Оно датировано 16 апреля 1943 года. «… Проведенная областным комитетом ВЛКСМ комсомольская мобилизация для пополнения личного состава крейсера «Максим Горький» из числа комсомольцев и молодежи Горьковской области имеет для крейсера большое значение. Присланные вами товарищи в количестве 137 человек во многом решили задачу доукомплектования крейсера личным составом.
Прошло более девяти месяцев службы ваших посланцев на корабле. Мы с гордостью сообщаем, что ваше доверие и надежды горьковчане оправдают с честью. Мы не имеем ни одного случая, когда кто-либо из ваших товарищей за время выполнения боевых задач проявил неустойчивость и малодушие.
Отмечаем, что особую примерность в службе, в дисциплине при решении боевых задач проявили комсомольцы Михайлов, Киреев, Алексеев, Шилин, Малоземов, Шабашов, Кожин, Флеганов, Киселев, Мартюхин, Суриков, Азлин, Лебедев, Тажбулатов, Чистов и другие.
Просим вас передать комсомольским организациям, пославшим служить на подшефный корабль указанных товарищей, нашу благодарность».
Горьковская комсомолия пристально следила за судьбой крейсера. Осенью 1942 года на корабль отправилась делегация комсомольцев. В ее составе была Татьяна Андреевна Жданова. Она вспоминала:
«Мы не знали, что военное командование Ленинграда временно запретило въезд в город в связи с повышенной опасностью. 5 ноября из Горького отправили вагон подарков для подшефного крейсера. Нам предложили ехать этим же эшелоном, но в пути нас ждало пять пересадок.
Уладить дело взялся секретарь обкома партии Михаил Родионов. Он выхлопотал для нас самолет.
Полет проходил нормально, если не считать последнего часа, когда на подлете к Ленинграду наш «Дуглас» снизился до самой земли. Внизу замелькали деревья, казалось, мы врежемся в них или упадем в воды Ладожского озера.
На аэродроме нас встречали моряки. В час ночи мы были уже на крейсере «Максим Горький».
… Суровый, но по-прежнему приветливый военный Ленинград. В тишину ночи вплеталась глухая далекая канонада. Кругом ни огонька, только патрули на секунду включали свои фонарики, проверяя документы.
Утром мы осмотрели крейсер, долго беседовали с краснофлотцами, рассказывали им о тыловом Горьком, о работе над военными заказами, фотографировались.
Мы должны были улететь 18 ноября, но положение под Ленинградом осложнилось. Самолеты не летали. В город перестали поступать газеты. Невольно мы ощутили на себе оторванность от мира и поняли, каково было ленинградцам переносить тяжелые дни, когда неизвестно, что происходило на фронтах.
На крейсере мы ощутили первую победную радость. По радио сообщили о боях под Сталинградом, в которых наши войска взяли верх над фашистами. Наш крейсер ликовал. Моряки еще крепились, а мы плакали от радости.
Ленинград нам удалось покинуть только 31 декабря».
В январе 1944 года, накануне операции по снятию блокады Ленинграда, крейсер «Максим Горький» был включен в состав 2-й группы морской артиллерии. Корабли должны были артиллерийским огнем разрушать узлы сопротивления, командные пункты и склады противника.
15 января в семь часов утра по корабельному радио прозвучало:
«Личному составу надеть парадное обмундирование, ордена, медали!»
На общем построении командир корабля объявил: «Получен приказ командования флотом нанести удары по войскам противника. Наша задача — мощными артиллерийскими налетами подавить опорные пункты и огневые средства врага, обеспечить продвижение пехоты. Стреляем по четырем укрепленным позициям немцев, выпустим 800 снарядов главного калибра».
В 9 часов 20 минут прозвучала команда: «За Ленинград! За Родину! Огонь!» В этот день корабль обрушил на врага 27 тонн взрывчатки.
22 марта 1944 года на крейсере зачитали Указ Президиума Верховного Совета СССР. За образцовое выполнение боевых задач командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленное при этом личным составом доблесть и мужество крейсер «Максим Горький» был награжден орденом Красного Знамени.
И только летом замолчали пушки главного калибра. Отступающий враг был уже недосягаем…
За время блокады Ленинграда в вахтенном журнале корабля 126 раз появлялась запись о боевых стрельбах. По врагу было выпущено 2300 снарядов только из пушек главного калибра. Прикрывая крейсер, зенитчики сбили пять самолетов противника.
Крейсера Балтики так и не участвовали ни в одном боевом походе. Мелководное море стало западней для больших кораблей.
Нарком флота Н. Г. Кузнецов не дал пополнить счет фашистским подводникам, рыскавшим в поисках крейсеров. Эти корабли сберегли, усилив ими артиллерийскую группировку осажденного Ленинграда. Ну а моряки свой долг выполнили…
Сталин не забыл довоенного недовольства молодого наркома ВМФ по поводу строительства на Балтике крупных военных кораблей. В декабре 1944 года на приеме в честь французской делегации он подошел к теперь уже главкому ВМФ и сказал: «Товарищ Кузнецов! Нам всем достаточно известно, что делает наш флот. Терпение! Со временем мы будем господствовать на морях».
Как было понимать эти слова: оправдание, предвидение или прежнее упорство — все, мол, было сделано правильно.
Только после войны «Максим Горький» вырвался на морские просторы. На крейсере расположился штаб эскадры.
Между тем шефство горьковчан над боевым кораблем продолжалось. Многим посланцам горьковского комсомола предстояло пройти здесь школу морской службы.
Казалось бы, на этом можно и завершить биографию крейсера, сказав, что он оставался в строю до 1959 года, когда его исключили из состава ВМФ и передали на слом.
Но не будем спешить. В послевоенной жизни корабля есть одна страничка, которую мы не можем перевернуть наспех. В истории отечественной морской авиации крейсер «Максим Горький» значится первым кораблем, на палубу которого садился вертолет.
И вот как это происходило. В конструкторском бюро Н. И. Камова был создан летательный аппарат, способный садиться в кузов движущегося автомобиля. Этот трюк показали на авиационном параде в Тушине. Простенькая платформа с соосным винтом и сиденьем для летчика называлась по тем временам непривычно — вертолет. Зрители аплодисментами поблагодарили смельчака, сидевшего на летающей платформе, и вряд ли запомнили конструктора нового летательного аппарата. Да и сам вертолет производил впечатление большой летающей игрушки.
Но этой «игрушкой» заинтересовались военные моряки. Они-то и разыскали конструкторское бюро Н. И. Камова и предложили ему поработать на морскую авиацию. Конструктор доработал тушинскую «игрушку» и назвал новую машину Ка-10 «Иркутянин» — в честь родного города.
С самого зарождения авиации моряки стремились иметь на борту тяжелых кораблей летательные аппараты, которые могли бы вести в первую очередь загоризонтную разведку. Кстати, сам крейсер «Максим Горький» изначально имел на борту самолеты-разведчики. Это были амфибии, которые взлетали и садились на воду. На корабль их приходилось поднимать специальными устройствами. А тут взлет и посадка на палубу…
Для испытания Ка-10 выделили именно крейсер «Максим Горький». На палубе юта разметили белый квадрат 7х7 метров. Сам вертолет со снятыми винтами установили на шкафуте у среза полубака. Площадка была удачной. Винтокрылая машина не мешала даже стрельбе из главного калибра. Никаких других доработок на крейсере не потребовалось.
Первая посадка вертолета на палубу прошла 7 декабря 1950 года. Эта дата и вошла в историю морской палубной авиации. Сажал вертолет летчик-испытатель Евгений Гридю-шенко.
От простейших взлетов и посадок перешли к более сложным испытаниям. «Максим Горький» менял ход: то шел со скоростью пять узлов, то разгонялся до двадцати одного. Летали в слабый шторм. Летали, когда дули боковые ветра. Летали в качку.
Но порою главной помехой становились… птицы. Стаи чаек, летевшие за кормой корабля, мешали вертолету садиться. Однажды, когда у Евгения Гридюшенко кончалось топливо, он попросил командира корабля дать залп пушками главного калибра. Ничего не оставалось делать, как поступить именно так. Грянул залп, и чайки, переполошившись, исчезли.
На палубе «Максима Горького» и был написан акт госиспытаний вертолета:
«Вертолет Ка-10 «Иркутянин» в пилотировании на всех режимах доступен для летчика средней квалификации и по своим тактико-техническим данным может быть принят на вооружение в авиацию ВМФ. Летчик-испытатель Е. Гридюшенко».
Комиссия подтвердила: «Может быть рекомендован».
Учитывалось и мнение командира крейсера, ведь он первым из моряков смог оценить новшество, которое приобретал флот.
А теперь самое время поставить точку в биографии крейсера «Максим Горький», который навечно вошел в историю флота и как воин, и как корабль, ставший родоначальником нового вида морской авиации.
Вячеслав ФЕДОРОВ.