Posted in Благовест
12.02.2018

Портрет для будущего

Возраст солидный, и история города богатая. Готовясь к юбилею, мы учредили в газете рубрику «Нижегородские легенды». В летописную историю города не вошло много событий, которые историки посчитали малозначащими. Они недостаточно изучены, а в большинстве случаев удостоены только упоминаний. Словом, превратились в легенды, которые мы, краеведы, не можем не заметить и не попытаться вернуть городу память о событиях, которые происходили, и о людях, которые в нём жили.Сегодня мы с вами начнем распутывать историю, связанную с одной хорошо известной и любимой картиной. Она перед вами. Повод для этого есть: в эти дни исполняется 145 лет со дня рождения знаменитого певца Фёдора Ивановича Шаляпина, творческая судьба которого начиналась в Нижнем Новгороде.

Загадка
в названии

Перед вами хорошо известная картина художника Бориса Михайловича Кустодиева, изобразившего в полный рост знаменитого русского певца Фёдора Ивановича Шаляпина. В данном случае «в полный рост» ­ не образное выражение. Высота холста почти три метра, так что Фёдор Иванович изображен действительно во весь свой рост.

Картина красочная, величественная, вдохновенно написанная. . От нее невозможно оторваться. Ее можно разглядывать бесконечно и любоваться то мастерски выписанным портретом певца, то пейзажем русской зимы, то весельем ярмарочной масленицы. Что же нас привлекло в этой картине и почему мы вдруг решили подробнее с ней познакомиться? В данном случае вопрос этот может звучать нелепо. В картине может привлечь внимание всё.

Но нас она привлекла в первую очередь с точки зрения краеведения. Пора открыть тайну ­ прежде всего своим названием.

Первоначально, когда Борис Кустодиев собирался писать эту картину и прорабатывал первые композиционные эскизы, он дал ей довольно странное название ­ «Незнакомый город». Это было скорее условное название идеи полотна: Шаляпин приехал на гастроли в незнакомый ему город и вышел погулять со своим французским бульдогом Ройкой. Но, согласитесь, название довольно безликое: когда на первом плане стоит всемирно известный бас, причем тут незнакомый город? Художник исправился и переназвал будущее полотно ­ «Ф.И. Шаляпин в незнакомом городе». И вновь внимание занимает какой­то неведомый город, в который приехал певец. А при чём тут вообще город?

Название вновь меняется. «Ф.И. Шаляпин на ярмарке». Вот теперь вроде бы подходяще.

Шаляпин в картине ­ не единственный узнаваемый персонаж. В левом нижнем углу запечатлены две поднимающиеся в горку девчушки. Это дочери певца Марфа и Марина. Рядом с ними мужчина в шапке, это тоже не посторонний Шаляпину человек. Его имя Исай Григорьевич Дворищин ­ секретарь и импресарио певца, да и сам исполнитель оперных партий, подыгрывавший в спектаклях Шаляпину. С 1901 года, с момента знакомства, они не расставались. Он сопровождал Шаляпина во всех гастролях и был любимцем его дочерей.

Вот видите, сколько знакомых мы нашли в картине! На холсте еще можно разглядеть афишу, которая объявляла о гастролях певца.

В конечном счете картина была названа крайне просто ­ «Портрет Ф.И. Шаляпина». Так она и значилась в каталогах и репродукциях.

Так что же привлекло нас в названиях картины, которые мы перечислили?

А ничего. Просто мы скрыли от вас еще одно название, которое носила картина. У коллекционеров можно отыскать открытки с ее репродукциями, где в подписях значилось: «Шаляпин на ярмарке в Нижнем Новгороде».

Вот вам, пожалуйста, и наш интерес. Шаляпин разом из незнакомого города перенесся в город, который хорошо знал и где его любили. Искусствоведы не могут внятно объяснить, откуда в названии картины взялся Нижний Новгород, и склоняются просто к портрету на фоне неизвестной ярмарки, прекрасно зная, что Шаляпин ни разу не приезжал в Нижний Новгород зимой. К тому же Нижегородская ярмарка в это время года не работала, да и гор, на которых певец возвышался бы над всеми, там нет.

Тогда что же, это название ошибочное? Но ведь как­то оно появилось и откуда­то взялось!

«Жалостливая грусть»

Однажды, а было это в 1919 году, в квартиру Бориса Кустодиева в Петрограде вошел Горький, которого художник знал по совместным работам в журналах, и высокий незнакомец, чье лицо художник где­то видел. Да и как не видеть, когда незнакомец представился Фёдором Шаляпиным?

Интерес к художнику был прежде всего у Шаляпина, который поинтересовался, сможет ли художник написать декорации к опере «Вражья сила». Кустодиев хорошо знал, что опера написана композитором Александром Серовым, а в основу её легла пьеса Александра Островского «Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит».

А надо сказать, что в этот день Шаляпин пришел к живописцу по просьбе всего театрального коллектива, который единодушно решил, что лучше Кустодиева ни один художник не знает купеческого мира.

Много позже Шаляпин признался, что, увидев художника, он испытал «жалостливую грусть». Кустодиев был прикован к инвалидному креслу.

«Он предложил мне сесть и руками передвинул колеса своего кресла поближе к моему стулу. Жалко было смотреть на обездоленность человека, а вот ему, как будто, она была незаметна: лет сорок, русый, бледный, он поразил меня духовной бодростью ­ ни малейшего оттенка грусти в лице. Блестяще горели его веселые глаза ­ в них была радость жизни».

Кустодиев высказал желание присутствовать на всех репетициях. Для Шаляпина никаких препятствий для этого не было: утром он подгонял грузовик к дому художника, выносил Кустодиева на кресле с четвертого этажа ­ для бывшего волжского грузчика это труда не составляло, ­ доставлял в театр и располагал художника в ложе. После репетиций всё повторялось в обратном порядке.

«Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, но если я когда­либо видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве. Все культурные русские знают, какой это был замечательный художник.

…Только неимоверная любовь к России могла одарить художника такой веселой меткостью рисунка и такою аппетитной сочностью краски в неутомимом его изображением русских людей… Но многие ли знали, что этот веселый, радующий Кустодиев был физически беспомощный мученик­инвалид? Нельзя без волнения думать о величии нравственной силы, которая жила в этом человеке и которую иначе нельзя назвать, как героической и доблестной».

При первом же визите Кустодиев обратил внимание на роскошную бобровую шубу Шаляпина. Она шла ему. И он в ней чувствовал себя роскошно и богато. У Кустодиева тут же возникла идея написать портрет певца ­ именно в этой шубе да еще и в бобровой шапке, на фоне чистого снега и праздника. Они сразу же сговорились.

Да еще в разговоре выяснилось, что они оба волгари: Шаляпин ­ волгарь казанский, а Кустодиев ­ астраханский. В дальнейшем они еще и спелись, у Кустодиева оказался приятный тенор. Очевидцы говорили, что когда они пели «Вниз по матушке, по Волге», у слушателей выступали слёзы.

Шубу свистнул

При сговоре о написании портрета возник один нюанс, в котором признался Шаляпин. Виной всему была понравившаяся Кустодиеву шуба. Вот как этот эпизод описывает сам Фёдор Иванович Шаляпин в своих воспоминаниях:

«…­ Шуба­то хорошая, да возможно ­ краденая.

­Как краденая? Шутите, Фёдор Иванович.

­ Да так, ­ говорю, ­ недели три назад получил ее за концерт…

­ Да как же это случилось?

­ Пришли, предложили спеть концерт в Мариинском театре для кого­то, теперь уж не помню кого, «Дома» и вместо платы деньгами али мукой предложили шубу. У меня хотя и была татарка кенгуровая, и шубы мне, пожалуй, брать не нужно было бы, но я заинтересовался. Пошел в магазин. Предложили мне выбрать. Эк мерзавец ­ буржуй! Не мог выбрать похуже ­ выбрал получше.

­ Вот мы ее, Фёдор Иванович, и закрепим на полотне. Ведь как оригинально: и актер, и певец, и шубу свистнул».

Шуба на самом деле оказалась из экспроприированных, но никто впоследствии, глядя на картину, не признал ее. Видимо, хозяев разлучили с шубой и ей выпала более счастливая доля. А собственно, и картину­то в те годы мало кто видел. «Свое» полотно Шаляпин забрал с собой во Францию, и оно находилось в его парижской квартире на авеню д`Эйло. Только в 1968 году дочери Шаляпина Марфа и Марина передали портрет на родину в квартиру­музей Шаляпина в Петербурге. Было еще одно полотно, поменьше, копия или авторское повторение. Кустодиев хранил его у себя, и после смерти художника картина заняла место в Русском музее.

Так что зрителей у этой картины долгое время не было, и она при своей известности в сущности была неизвестной. Возможно, в какой­то мере это спасло ее от нападок критиков. Не будем забывать, что портрет Шаляпина был написан в 1921 году, в разгар не только революционных событий, но и революционной правки художников. Как бы отнеслись «правщики» к такому портрету явного барина, да еще в пору начала новой экономической политики?

Хотя Кустодиев революцию принял и даже, обрадовавшись новым изменениям, отписал в ее пользу свою усадьбу «Терем» под Кинешмой, которую тут же приспособили под школу. Предлагавшим ему отъезд за границу и златые горы там он больше не подавал руки.

«Я русский, ­ говорил он, ­ и, как бы трудно нам всем здесь сейчас ни было, я никогда не покину свою Родину!»

Выдержал он и испытание «правщиками». Однажды в квартиру ввалились матросы и сразу же определили, что живет в ней буржуй, но стоило им пройти в мастерскую и глянуть на полотна, они смирили свой революционный гнев и ушли со словами: «Хорошее дело! Такие художники нужны пролетариату! Вот теперь какая начнется прекрасная жизнь!»

Художника оценили не только революционные моряки, но и итальянская галерея Уффици, предложив Кустодиеву разместить в ней свой автопортрет. Только три русских художника удостоились этого: Орест Кипренский, Иван Айвазовский и Борис Кустодиев.

В 1921 году, сразу же после написания Кустодиевым портрета, Шаляпин получил предупреждение от Горького: «Ну теперь, брат, я думаю, тебе надо отсюдова уехать». Он не уехал сразу, но внял совету друга. Да и друг продержался в новой стране недолго.

Вам не кажется, что мы отвлеклись от основной нити повествования? Да и о том, как Кустодиеву работалось над портретом Шаляпина, мы ничего не рассказали, а главное, так и не выяснили, как оказался певец на ярмарке в Нижнем Новгороде зимой.

Подсчитано, что в общей сложности 187 дней провел Шаляпин в Нижнем Новгороде, но все они приходятся на лето и немножко на осень. Загадка! А может быть, всё­таки кто­то что­то перепутал?

Ладно, пока не будем делать никаких выводов. Мы совсем забыли рассказать вам, как Кустодиеву работалось над огромным полотном, с огромным изображением Шаляпина. Раз уж коснулись истории создания знаменитого полотна, то надо ее всю вычерпать ­ а вдруг и отыщется то, что ищем?

Лихорадочно
и с подъемом

Как же Борис Михайлоич Кустодиев работал над таким огромным портретом? Один из искусствоведов задал такой вопрос:

«На это он просто, как будто здесь нет ничего особенного, объяснил, что на потолке был укреплен блок, через который была пропущена веревка с привешенным на ее конце грузом; с ее помощью можно было приближать холст к креслу самому, без посторонней помощи, наклоняя его к себе настолько, чтобы можно было кистью доставать до его поверхности, или удалять от себя для того, чтобы проверить написанное. Это приспособление, придуманное Борисом Михайловичем, позволило ему работать над такой сложной картиной. Только художники до конца поймут, с какими большими неудобствами и физическими трудностями была связана эта работа, выполненная больным, лишенным свободы движения человеком. А он, как ни в чём не бывало, объяснял мне технический процесс работы…»

Беспокойство в работе над портретом доставлял только бульдог Ройка. Он не хотел позировать, вертел головой и не понимал, почему хозяин не обращает на него никакого внимания. Выход нашли простой: посадили на шкаф кошку, и Шаляпин показывал бульдогу, на кого надо обращать внимание. Бульдог на полотне получился удивленным, смешным и колоритным.

Имея цель всё­таки отыскать на картине хоть какую­то «привязку», оправдывавшую название картины «Ф.И. Шаляпин на ярмарке в Нижнем Новгороде», еще раз внимательно рассмотрим полотно. Но даже церковь, виднеющаяся среди усыпанных инеем деревьев, о Нижнем Новгороде ничего не говорит. Понятно, пейзаж в картине придуман и собран художником из всего ранее виденного на масленичных гуляньях. Писатель, скрывавшийся под псевдонимом Дон Аминадо, так описывает увиденное у Кустодиева полотно:

«Над всем этим кружением, верчением и мельканием, над качелями и каруселями, ларями, шатрами, прилавками и палатками… над Москвой, над веселой гульбой… в разрыве, в просвете синего неба церковной синевы, ­ в меховой высокой шапке, в бобровой шубе, огромный, стройный, ладный, живой, во весь рост стоял в молодой славе российский кумир, языческий бог ­ Фёдор Иванович Шаляпин…».

О Нижнем Новгороде забыто, Дон Аминадо перемещает Шаляпина в Москву и называет картину «Широкая масленица». Так появилось еще одно название.

Физически трудно далась Кустодиеву картина, хоть и работал он над ней вдохновенно. Вся беда была в том, что не мог он охватить ее всю, целиком, взглядом. Некоторые этюды пришлось переносить на полотно по клеточкам, заранее определив размер, который они займут в картине. Он умудрялся писать лёжа, наклонив полотно горизонтально. В какие­то моменты отчаяния он сам не верил в благополучный исход дела.

О нём писали: «Это прямо поразительно! Ведь это один из самых «цельных» и удивительно слитных портретов Кустодиева. Трудно себе представить, как мог Борис Михайлович создать такую махину, видя лишь небольшие участки своей работы, и даже не взглянуть на целое… Какой изумительный расчет и уверенность в своей работе».

Дело шло к концу, Кустодиев заметно слабел, становился равнодушен к картине, словно это уже не его вещь».

«Лихорадочно, с подъемом работаю только вначале, когда выясняется композиция. Дальше темп работы понижается, расхолаживает «доделка» белых пятен холста. Вообще художник только и счастлив во время самой работы, самого процесса. Затем, когда картина написана, становишься к ней как­то равнодушен».

Когда Шаляпин вернулся с гастролей, он тут же поспешил к Кустодиеву. К тому времени полотно было уже готово. Прежде чем запаковывать, его поставили на пол и все смотрели на него несколько минут молча. Кустодиев наконец увидел его полностью. Он уловил в лице Шаляпина какую­то отстраненность от праздника жизни. Это получилось невольно, он этого не задумывал. Может быть, в тех нескольких сеансах позирования он подметил душевное неравновесие певца. Прошлое, сметенное революцией, становилось для него чужим. Он невольно отстранялся от него и ничего не мог с собой поделать.

Так и вышло. Скоро Максим Горький и Фёдор Шаляпин покинут страну.

Я знаю ­

Вас ценит

и власть,

и партия,

Вам дали б все ­

от любви

до квартир.

Прозаики

сели

пред Вами

на парте б:

­ Учи!

Верти! ­

Или жить Вам,

как живет Шаляпин,

раздушенными

аплодисментами оляпан?

Вернись

теперь

такой артист

назад

на русские республики ­

я первым крикну:

­ Обратно катись,

народный артист

Республики!..

Для революционного трибуна Владимира Маяковского всё в жизни пока было просто.

Откуда пошли
купчихи

Что ж, так и не удалось нам «привязать» кустодиевский портрет Фёдора Ивановича Шаляпина к нижегородской ярмарке. Казалось бы, нас постигла неудача в поиске, но разочаровываться не будем. Не будем забывать, что художник Кустодиев был из волгарей. Однокашник по Академии художеств Иван Билибин писал о нём:

«Волга и Кустодиев неразъединимы. Поволжские города, ярмарки, розовые и белые церкви с синими и золотыми куполами, дебелые купчихи, купцы, извозчики, мужики ­ вот его мир, его матушка Волга и его Россия. И всё это здорово, крепко и сочно».

В самый разгар Первой мировой, в июне 1915 года отправляется он в плавание по Волге. С его постоянной, непроходящей болью он сумел дотерпеть только до Нижнего Новгорода. 6 июня он пишет своему приятелю искусствоведу Ф.Ф. Нотгафту: «Дорогой Фёдор Фёдорович! Еду и наслаждаюсь чудесной Волгой ­ тишиной на воде и безмятежным покоем кругом. Хотя и солнышко, но не жарко, скорее прохладно, а по вечерам… и совсем холодно. Пароход почти пустой, чему я очень рад, нет назойливой публики… Сейчас сижу на бульваре в Нижнем ­ далеко, далеко видны дали за Волгу и Оку с далекими церквами и деревьями. Еду вечером обратно и завтра в 11 ч[асов] буду в Кинешме…»

 

Это письмо говорит нам только о том, что Борис Михайлович добрался до Нижнего Новгорода и неплохо посидел на бульваре. Согласитесь, с нижней набережной, от реки дали за Волгой, а особенно за Окой вряд ли увидишь. А так ли уж важно нам знать, где художник до вечера ждал парохода? В нашем случае важно.

Уже по прибытии в Кинешму он отослал прежнему адресату еще одно письмо. «…На пароходе доехал только до Нижнего, дальше побоялся ­ ноги мои так себя неважно чувствовали, что не рискнул путешествовать с ними в таком виде и поехал назад. Несмотря на то, что всего провел каких­нибудь 4 дня на Волге, это меня… порадовало, была всё время чудесная погода и ехало очень мало народу на пароходе, чему был очень рад, ибо в дороге я не люблю… многолюдья и ни с кем не знакомлюсь. Пробыл 1 день в Нижнем и почти полдня просидел на берегу на бульваре ­ оттуда открывается дивный вид на другой луговой берег ­ верст на 40; бледно­зеленая равнина, луга и кое­где села с белыми церквами и золочеными куполами. И все это было такое безмятежное и тихое, и совсем не было видно, что где­то сейчас происходит война, жестокая, ужасная, ­ всё так же лениво плыли белые облака и так же тихая река влекла на себе плоты и баржи, и также в церквах звонили в колокола. Хотелось сидеть долго, долго…»

Верст на 40 можно видеть только с верхнего откоса. Значит, художник поднимался в гору и сидел там, обозревая дали. И не только. В походном альбомчике, который прихватил с собой, появилась зарисовка молодой купчихи. Статной, в длинном лиловом платье, прямой пробор в волосах, коса темная, серьги­ груши в ушах, на руке полушалок. Успел всё­таки художник нанести несколько штрихов в альбом, но больше запомнил.

Вглядитесь в портрет вот этой кустодиевской купчихи. Она? Год написания картины 1915­й. Сходится с путешествием художника по Волге. А вглядитесь в пейзаж ­ Волга с идущими по ней плотами. За спиной купчихи видна церковь. Не Рождественская ли? По крайней мере, очень похожа.

Правда, один барьерчик есть. Художник на этом откосе побывал летом, а в картине полыхает осень. Но кто же требовал от художника фотографического сходства? Как захотел, так и написал.

Представленная на выставке «Купчиха» вызвала восторг у публики и ступор у критиков. В пору расцвета всяческих «измов» живописный портрет какой­то провинциалки. Ко двору ли она?

Сам художник говорил: «Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что хотел, ­ любовь к жизни, радость и бодрость, любовь ко всему русскому ­ это было всегда единственным «сюжетом» моих картин».

С нижегородской купчихи начался новый цикл картин Бориса Кустодиева, которым художник вызвал на себя огонь. Исследователи его творчества единодушны в том, что «мало кому в истории русского искусства столько досталось от художественной критики и от коллег­живописцев, сколько Кустодиеву».

В 20­е годы прошлого века на живописца навесили ярлык «последнего певца купецко­кулацкой среды». Его упрекали в том, что он «безнадежно фотографичен», «оглядывается на передвижников», его картины обзывали «лубочными».

А он писал, несмотря на повальную критику. Его купчихи распивали чаи (кстати, и после революции), вели беседы, вглядывались в волжские раздолья, жили неторопкой жизнью провинции.

Художник не торопил жизнь и не торопился сам, хотя и говорил о себе, что «он работает для масс».

«Мы, русские, не любим свое, родное. У нас у всех есть какое­то глубоко обидное свойство стыдиться своей «одежды» (в широком смысле этого слова), мы всегда стремимся скинуть ее и напялить на себя хотя «поношенный», но обязательно чужой пиджачок».

Вот такой у нас с вами получился неожиданный краеведческий поиск. Может быть, он и не столь важен, прожили бы и без этих знаний. Но это аура нашего города. Разве не важно для нас, кому Нижний Новгород подарил вдохновение и как это произошло?

Вячеслав ФЁДОРОВ.