Побег из ада
Он называется «Побег из ада». Еще девять точно таких же памятников установлены в городе Белая Калитва Ростовской области, в Вологде, в городах Гадяч и Донецк на Украине, белорусском городе Гомеле, Славянске-на-Кубани, городе Гулькевичи Краснодарского края, Новокузнецке и Саранске. Компания «СМиК», подарившая эти памятники, увековечила подвиг десяти отчаянных советских военнопленных, совершивших побег из концлагеря Пенемюнде на бомбардировщике «Хейнкель-111» во главе с летчиком Михаилом Девятаевым. Памятники установлены в городах, откуда были родом герои. Был среди бежавших и наш земляк Иван Павлович Кривоногов.
Из протокола допроса Кривоногова Ивана Павловича в Смерше
Допрос начат: 24 января 1949 года в 12 час. 30 мин.
Окончен: 24 января 1949 года в 18 час. 30 мин.
Кривоногов Иван Павлович, 1916 г. рождения; место рождения — д. Коринка Борского района Горьковской области.
Адрес места жительства: Горький, ул. Дзержинского, д. 47, кв. 1.
Беспартийный, русский, гражданство — СССР, образование — 7 классов.
Профессия или специальность: шлифовщик, полировщик.
Паспорта не имеет; социальное происхождение — из крестьян.
Правительственные награды: нет;
Военное звание: лейтенант.
Отношение к воинской повинности: военнообязанный, имеет два легких осколочных ранения и одну контузию.
Находился на территории, оккупированной противником, с 6.07.1941 г. по 8.02.1945 г. (в Германии).
Вопрос: Где, когда и каким военкоматом вы были призваны в Красную армию, в каких воинских частях, должностях и званиях проходили службу?
— В Красную армию я был призван 17 октября 1937 года Советским райвоенкоматом гор. Горького. С указанного времени до 1939 года проходил службу в Киевском укрепрайоне, сначала в полковой школе — один год, а затем командиром стрелкового пулеметного отделения. В 1939 году окончил шестимесячные курсы младших командиров (в гор. Шепетовке), после чего в том же укрепрайоне был командиром взвода 16-й отдельной пулеметной роты. Перед началом войны мне присвоили звание лейтенанта.
Командиром взвода 22 июня 1941 года я вступил в бой с немецкими войсками. В это время мой взвод занимал оборону в 90 километрах юго-западнее Германии. Бои мы вели до 5 июля 1941 года, находясь в доте. Мы не знали, что делалось кругом, и отбивали атаки немцев. 3 июля 1941 года немцы блокировали наш дот и подорвали его вечером, меня контузило и обожгло. Меня спас Молотков Владимир из Московской области. Он, отбиваясь от немцев гранатами, вытащил меня по противотанковому рву и, пользуясь наступившей темнотой, отнес в лес, где мы соединились с другой группой отошедших из укрепрайона людей. Фамилии других людей я не помню, т. к. очнулся только в лесу. 6 июля я попал в плен к немцам.
Вопрос: Расскажите об обстоятельствах, при которых вы были пленены немцами.
— 4 июля мы послали двоих человек в разведку с целью определить, куда пойти, определить наше положение. Но они не вернулись в этот день, и 5 июля еще послали разведку, но они тоже не вернулись. Фамилий этих людей я сейчас не помню. 6 июля мы остались вдвоем с сержантом Молотковым Владимиром. Он был ранен. С ним мы пошли, поддерживая друг друга. Вышли часа в два дня в село Пашево, где спросили, есть ли немцы. Население все было дома. Нам сказали, что немцев нет. Мы попросили кушать. Кушать нам дали — по кружке молока и лепешек. Через несколько минут в дом вошли немцы с автоматами, и нас взяли в плен. Немцев было человек десять. Мы с Молотковым были с пистолетами и гранатами. Сопротивления оказать не успели, т. к. немцы вошли внезапно. Немцы нас обезоружили, избили и повели в село, где были уже наши военнопленные. В этот день пленных было немного. В плен я был взят в командирской форме — в пограничной фуфайке. 7 июля с фронта прибыли немецкие машины и привезли пленных. Нас тоже посадили на эти машины и направили в город Сущак, где закрыли в конюшне. Здесь мы находились трое суток, кушать нам не давали. Никуда нас не выводили. Допросу мы не подвергались.
Дальше был плен… После того как напоролся на провокатора, стал осторожен в суждениях. Провокатора пришлось убить. Приговорили к расстрелу, но сумел бежать. Оказался у французских партизан, но ненадолго. Снова был пленен…
Из воспоминаний Ивана Кривоногова:
«Концлагерь Натцвиллер. В бараке, на общем положении заключенных, я почувствовал себя гораздо свободнее. В вечерние часы теперь можно было ходить по лагерю, разговаривать с заключенными других бараков. Меня познакомили с французами, бельгийцами и люксембуржцами, отбывавшими наказание в лагере за политические дела. Некоторые из них мне были очень симпатичны. Я близко сошелся с люксембуржцем Юганом, работавшим в электромеханической мастерской. Ему удалось собрать маленький ламповый приемник, который он тщательно прятал от немцев. Временами он ловил немецкие сообщения и передачи других стран и хорошо знал положение на Восточном фронте. Юган стал снабжать меня постоянной информацией. Он рассказал подробно, как произошел разгром армии генерала Паулюса. От него я узнал о мощном наступлении Красной армии летом 1943 года, о битве на Курской дуге. Эти сообщения укрепляли нашу бодрость, мы стали даже как-то меньше обращать внимания на побои, голод словно уже не так сильно мучил нас, перестала пугать колючая проволока и донимать скверная погода.
Мы все чаще и чаще ухитрялись собираться вместе и тихо шептались, перебирая фронтовые новости, обсуждая вопросы открытия второго фронта. Мы мечтали: вот союзники вступят в войну с немцами, прилетят их самолеты и сбросят нам оружие, тогда мы освободим себя и начнем борьбу с фашистами».
Из газеты «Штерн», Гамбург:
«14 июля 1944 года, в шестом в тот день воздушном бою, «Як» летчика Михаила Девятаева был подбит недалеко от Львова. Машина загорелась. Он слышал в наушниках голос командира эскадрильи Боброва: «Миша, прыгай!» Но Михаил пытался дотянуть на горящей машине до своих позиций. И вновь голос Боброва: «Миша! Я приказываю тебе прыгать!»
Девятаев поднял фонарь кабины и выпрыгнул. Ощутил толчок при раскрытии парашюта и потерял сознание. Первое, что услышал, придя в себя, — немецкие слова: «Лос, Иван, штей ауф!» («Иван, вставай, живо!»).
На следующий день вместе с двенадцатью другими пленными летчиками его отправили в Варшаву. Там в течение пяти дней беспрерывные допросы. Они должны были назвать численность советских воинских частей, их командный состав.
Никто из пленных ничего не сказал. К тому же выяснилось, что их хотят завербовать в части генерала-изменника Власова. Но среди летчиков предателей не оказалось».
Из воспоминаний Михаила Девятаева:
«Побег, который мы решили устроить, провалился. У нас не было опыта конспирации. Многие знали о том, что мы копаем подземный ход под оградой от одного из пустых бараков в подвал дома лагерной администрации, расположенного за пределами лагеря.
Когда оставалось всего несколько метров до заветной цели, тоннель обнаружили охранники лагеря. Скорее всего, кто-то из заговорщиков донес о тайном подкопе лагерному начальству…
23 сентября 1944 года нас, босых, грязных, одетых в тряпье, избитых до полусмерти, пригнали в лагерь Заксенхаузен. Кругом бараки, бараки, бараки… За трехметровой каменной стеной дымит труба крематория. Дым черный, смрадный. Высокие сторожевые вышки, на них пулеметы.
После двухчасового ожидания нас погнали в баню. Ко мне подошел парикмахер, взглянул на карточку, в которой была указана причина моего заключения в концлагерь. «За организацию побега? — проговорил он по-русски. — За это крематорий». Как ни готов я был к этому, но мне стало холодно.
«Ничего, браток, может, и выручим». Взял он у меня бирку с номером и куда-то ушел, вернулся и подает мне новую бирку. «Тут один сейчас умер. Возьми его номер. Будешь Никитенко. А тебя мы спишем».
В Заксенхаузене я затерялся среди других узников, а спустя немного времени попал на транспорт, идущий на Узедом».
Из воспоминаний Ивана Кривоногова:
«Нас привезли на остров Узедом, растянувшийся километров на пятьдесят вдоль побережья Балтийского моря между Щецинским заливом и Приморской бухтой.
В южной части его расположен курортный городок с чудесными пляжами, в северной части — концлагерь и военный аэродром Пенемюнде.
Фашисты считали остров секретным и важным в военном отношении. Отсюда они запускали ракетные снаряды «Фау-1» и «Фау-2», испытывали новые марки военных самолетов, поэтому тщательно оберегали остров с воздуха. По всему берегу стояли зенитные орудия. Но советские и союзнические самолеты все чаще и чаще стали бомбить остров и, надо сказать, хорошо работали. Заключенных гоняли засыпать воронки от бомб, разбирать разрушенные здания, ремонтировать дороги. Концлагерь, куда мы попали, был филиалом Заксенхаузена и подчинялся ему. Год назад сюда прибыл транспорт в пятьсот человек из Бухенвальда, но сейчас заключенных осталось гораздо меньше, и нас прислали как пополнение.
Любой узник, попавший на остров Узедом, хорошо охранявшийся службами ПВО и СС, был обречен. И потому некоторые пытались бежать. Один отчаянный югослав затаился на островном озере. Его поймали, а в назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу, шею обмотали брезентом. В общем, лагерь военнопленных у Пенемюнде мало чем отличался от Заксенхаузена. Жизнь человека не ставилась ни во что. Но жажда жизни не покидала людей. Одни стремились уцелеть любой ценой. Другие тайно поддерживали друг друга, выживали, не теряя человеческого достоинства».
Из воспоминаний Михаила Девятаева:
«Через несколько дней нас повели в лес на заготовку дров. Я с охапкой хвороста вышел на поляну. Меня догнали и остановили мои новые знакомые уже по этому лагерю — Иван и Владимир. Они дымили самокрутками из дубовых листьев.
— Парень, а ты все-таки сведи нас с летчиком. Дело такое, очень надо с ним поговорить, — вопросительно смотрел на меня Иван.
Подумал: признаюсь, не рано ли?
Несколько дней назад эти двое предложили мне бежать с острова на лодке. Я отверг это предложение. Если даже и удастся достичь на ней материка, то выходить-то нам все равно придется на вражеский берег. Тут только единственное разнообразие — где тебя расстреляют, на острове или материке. Если бежать, то надо на самолете, а для этого надо подыскать летчика. Я сказал, что есть один у меня на примете.
— Так где твой летчик? Чего это ты нас за нос водишь? — вспылил Иван. — Время зря теряем!
— Летчик есть, но он летал только на советских истребителях, ему надо приглядеться к немецким машинам.
— Ага, а потом у немцев самолет напрокат попросить, да еще и инструктора к нему, — съязвил Иван. — Мы ему постараемся помочь. Только быстрей нас с ним сведи.
И тут я не выдержал:
— Я летчик!
— Но ведь ты учитель из-под Киева, это у тебя в карточке записано.
— Никакой я не учитель.
И я рассказал все о себе.
Так началась у нас подготовка к побегу по новому плану.
Итак, нас трое заговорщиков. Но у меня в лагере есть еще знакомые. Может, с ними поговорить, и они согласятся на побег. Ладно, торопить события не буду. Не буду обнадеживать людей. Пусть будет так, как получится».
Из газеты «Штерн», Гамбург:
«Февраль 1945 года принес на побережье Балтийского моря весеннюю погоду, снег стаял. Техникам германских секретных мастерских в Пенемюнде это было не по душе: преждевременная оттепель испортила маскировочные сети, и секретные лаборатории, где более 2 тысяч специалистов работали над усовершенствованием «Фау-2» и разработкой новых ракет типа «Тайфун», могли стать объектами для бомбардировки русской или английской авиации.
Напротив, в Пенемюнде-Вест, на испытательном полигоне германских военно-воздушных сил, были рады теплой погоде, поскольку она позволяла еще более уплотнить график полетов. Здесь испытывали последние образцы вооружения, созданного германской промышленностью для ведения воздушной войны: пушки, управляемые снаряды, ракеты и торпеды. На аэродроме 35 самолетов. В большинстве это двухмоторные бомбардировщики типа «Хейнкель-111». Несколько ангаров, громадный штабной бункер, построенный в августе 1943 года после налета союзной авиации.
В декабре 1944 года Гитлер сказал, что с оптимизмом смотрит в будущее, потому что располагает таким мощным оружием возмездия, которое повернет ход Второй мировой войны. Три тысячи «Фау» долетели до Лондона. Было убито пять тысяч человек гражданского населения. Всегда спокойный и флегматичный Черчилль был в отчаянии. Ракеты, посылаемые немцами, невозможно было сбить. Черчилль уже было подумывал о нейтралитете и выходе Англии из войны. Он писал об этом Сталину и просил его ускорить разведку секретных объектов Германии, с которых взлетают «Фау». Сталин ничем его порадовать не мог.
7 февраля 1945 года немецкие ученые решили, что экспериментальные полеты можно завершать, поставив «Фау» на поток. А это значит, что интенсивность ракетных ударов по Англии возрастала.
…Под одним из «Хейнкелей» возились механики, они монтировали новую подвесную систему для ракет «Фау-1». С тех пор как пусковые площадки для этого оружия, которое Гитлер объявил своей «надеждой № 1», были разбиты, летающие снаряды, чтобы достигнуть Лондона, должны были запускаться только с самолетов.
Недалеко от испытательного поля группа узников. Они засыпают воронки от бомб. Это русские, которых ежедневно приводят на аэродром из лагеря Карлсхаген. Иногда их заставляют подносить какие-нибудь тяжелые предметы — авиационные аккумуляторы или запчасти.
Провинность пленных каралась смертью, причем в лагере был популярен изощренный прием: обреченному оставляли «десять дней жизни». В эти дни его избивали, лишали пищи, охрана с ним делала что хотела. Десяти дней агонии никто не выдерживал.
На «десятку» попал и Девятаев. Накануне сцепился с бандитом и циником по кличке Костя‑моряк. Тот заорал, что все ему надоели своей болтовней о Родине. Ему лично были нужны только деньги и женщины и было наплевать, откуда он это все получит.
Утром Девятаева приговорили к «десятке» и тут же избили. Помогал охране и Костя‑моряк. Избитый Девятаев признался, что десяти таких дней не выдержит, и заговорщики приняли решение: побег либо сейчас, либо никогда.
К тому времени Михаил Девятаев уже присмотрел «Хейнкель», стоявший в стороне от других самолетов. Он летал редко, но всегда был заправлен горючим.
В обеденный перерыв разожгли костер, возле которого грелся и охранник…»
Из воспоминаний Михаила Девятаева:
«Я моргнул Кривоногову — заходи. Ваня держал свою железку наготове и направился вдоль ограды, чтобы подойти к вахману с тыла.
Кто из нашей группы знал, что убийство — это освобождение, тот волновался, ждал решительной, победной минуты. Но среди нас были и неосведомленные — те вытаращились на Кривоногова.
Он уже стоял позади вахмана, который сидел на корточках возле огня и грел руки. Иван сжимал в руках железный прут. И в такую минуту Иван владел собой и не торопился в своем мужественном и святом деле. Он словно спрашивал меня взглядом: бить? Я прочел этот вопрос в его сверхчеловеческой, неслыханной выдержке, в сверкающих гневом широко раскрытых глазах.
Я стоял точно напротив Кривоногова, впереди вахмана, на некотором расстоянии от него, и пошел прямо на вахмана. Нужно было отвлечь его внимание на себя. Но видя Кривоногова, готового размозжить голову эсэсовцу, полного решимости мстителя, я сам озверел. Вахман смотрел на меня и не мог понять, что со мной творится. Почему я надвигаюсь на него с голыми руками?
Я сделал еще несколько шагов. Чувствуя невыразимую радость оттого, что враг уже в наших руках, все-таки не крикнул, а только кивнул: бей!
Кривоногов выждал, определил для удара место, и его удар был сокрушительным».
Из газеты «Штерн», Гамбург:
«Пятеро пленных, не посвященных в план побега, закричали: «Вы что, с ума сошли? Эсэсовцы нас перебьют».
Михаил успокоил их: «Сейчас мы полетим домой!» Он говорил так, будто в этом не было ничего особенного. Все действовали быстро и решительно. Иван Кривоногов переоделся в мундир убитого охранника. Затем они как ни в чем не бывало маршировали через поле: впереди русские пленные, позади охранник с карабином. То, что русских стало на одного меньше, немецким летчикам, занятым обедом, не бросилось в глаза.
Пленные подошли к толстобрюхому «Хейнкелю». Все поначалу шло, как было задумано. Приволокли аккумуляторы для запуска двигателя. Девятаев хотел сразу войти в самолет, но люк оказался запертым на замок. Неужели все сорвется?
Михаил крикнул, чтобы ему подали железяку. Ему удалось разбить стекло и открыть замок изнутри.
Нервы напряжены до предела. Но когда Михаил наконец оказался в кабине, увидел штурвал, приборы, к нему возвратилось спокойствие. Слева от сиденья пилота должны висеть на цепочке два чрезвычайно важных предмета: ключи зажигания для обоих моторов. Они на месте».
Из воспоминаний Ивана Кривоногова:
«Михаил запускает левый мотор, а затем и правый. Пока прогревались моторы, мы сидели, не шевелясь, на своих местах. Но вот самолет тронулся с места. Михаил выруливает между бункеров на взлетную полосу. Мы катим по немецкому аэродрому на их бомбардировщике! Кто из работающих на аэродроме мог подумать, что на этом бомбардировщике катятся заключенные, обреченные на смерть люди!
Михаил выруливает на взлетную площадку. Стартер, ничего не подозревая, дает сигнал ракетой, разрешая взлет. Самолет мчится по бетонной дорожке. Но что это? Взлетная полоса кончается. Впереди море! Самолет не взлетает!
Михаил сбавляет газ и круто разворачивает самолет. Кричит мне:
— Снимите струбцинки с руля высоты, на хвосте такой красненький зажим.
Куда мне, я же «полосатик», меня сразу же заметят. На Володе Немченко гражданские брюки. Он снял полосатую куртку и в нательной рубахе выскочил из самолета. Снизу кричит, что никаких зажимов нет.
А уже было видно: охрана поняла, что происходит неладное, и бросилась к самолету. Мы втаскиваем Немченко, и Михаил дает полный газ. Затем он зовет нас в кабину, и мы помогаем ему тянуть штурвал на себя. Самолет отрывается от земли и медленно набирает высоту. Летим!
Пролетели над аэродромом, нашими лагерями и полетели над морем. Ни одна зенитка нам вслед так и не выстрелила».
Из газеты «Штерн», Гамбург:
«В одном из штабных помещений, где шли занятия с летчиками, вдруг зазвонил телефон. Обер-лейтенант Грауденц снял трубку и услышал ругань своего начальника: «Кто из ваших идиотов взлетел, как паршивая ворона?»
Грауденц вздрогнул, посмотрел на график полетов и, успокоившись, ровным голосом ответил: «Вы ошибаетесь, сейчас никто не летает».
Однако голос в телефонной трубке продолжал в резком тоне: «Только что взлетел ваш самолет Хе-111 «Густав — Антон»!» Действительно, самолет с опознавательным знаком «Г.- А.» числился в испытательной группе Грауденца.
Через несколько минут он, примчавшись в автомобиле на летное поле, обнаружил, что «Густав — Антон» действительно исчез. На земле валялись лишь маскировочные щиты.
Грауденц немедленно связался с командиром истребительного полка, базирующегося в Грейфсвальде.
Только через 9 минут вдогонку «Хейнкелю» взлетает истребитель. Он берет курс на восток, поскольку пилот посчитал, что до Англии или Франции «Хейнкель» просто не дотянет. Обшарив побережье Балтики, самолет через час вернулся в Пенемюнде-Вест.
В Карлсхагене — филиале концентрационного лагеря Заксенхаузен — вечером того же дня гестаповцы начали расследование. Поначалу они установили лишь одно: 10 русских военнопленных, ежедневно использовавшихся на аэродромных работах, в лагерь не вернулись».
21 минуту длился их полет на свободу. А потом началось то, о чем они и подумать не могли.
Совершенно секретно
Справка
о приземлении немецкого самолета «Хейнкель-111» в расположении 311 СД и о задержании экипажа в количестве 10 человек
8 февраля 1945 года в 14 часов 40 минут в районе дислокации 1067 СП 311 СД (северо-западнее 3 км мест. Шлоппе) приземлился немецкий ночной бомбардировщик.
В самолете находилось 10 человек, по национальности русских, бывших военнослужащих Красной армии и гражданских лиц, угнанных немцами в Германию и находившихся в лагерях военнопленных.
1. Девятаев Михаил Петрович, 1917 года рождения, уроженец Мордовской АССР, ст. Торбеево, мордвин, образование среднее, бывший член ВЛКСМ, в Красной армии с 1938 года, старший лейтенант-летчик, командир звена, в плену у немцев с 13 июля 1944 года.
2. Соколов Владимир Константинович, 1921 года рождения, уроженец г. Вологды, русский, беспартийный, образование — 4 класса, в 1937 году судим по ст. 162 УК РСФСР, в Красной армии с октября 1940 года, красноармеец, в плену у немцев с августа 1941 года.
3. Кривоногов Иван Павлович, 1916 года рождения, уроженец Горьковской области, Богородского района, дер. Коринка, русский, бывший член ВКП(б), несудим, образование — 7 классов, в Красной армии с 1937 года, лейтенант, в плену у немцев с июля 1941 года.
4. Емец Михаил Алексеевич, 1910 года рождения, уроженец Полтавской области, гор. Галин, русский, бывший член ВКП(б), образование — 8 классов, инструктор РК ВКП(б), в плену у немцев с июня 1942 года.
5. Кутергин Петр Емельянович, 1921 года рождения, уроженец Свердловской области, ст. Чернушка, русский, беспартийный, образование — 5 классов, в Красной армии с мая 1941 года, в плену у немцев с сентября 1941 года.
6. Немченко Владимир Романович, 1925 года рождения, уроженец Гомельской области, Тереховского района, с. Песочная Буда, русский, рабочий, образование — 7 классов, беспартийный, в Красной армии не служил, в Германию угнан в январе 1942 года.
7. Урбанович Николай Михайлович, 1925 года рождения, уроженец Сталинской области, Чистяковского района, с. Ольховник, русский, беспартийный, рабочий, образование — 3 класса, в Красной армии не служил, угнан немцами в Германию в сентябре 1942 года.
8. Сердюков Трофим Герасимович, 1924 года рождения, уроженец Краснодарского края, Гулькевического района, хутор Родники, русский, беспартийный, образование — 4 класса, несудим, в Красной армии не служил, угнан немцами в Германию в декабре 1942 года.
9. Адамов Федор Петрович, 1912 года рождения, уроженец Ростовской области, Тацинского района, русский, бывший член ВЛКСМ, образование — 4 класса, рабочий, шофер, в Красной армии с 24 июня 1941 года, в плену у немцев с сентября 1941 года.
10. Олейник Иван Васильевич, 1920 года рождения, уроженец Краснодарского края, Славянского района, ст. Анастасиевская, русский, бывший член ВЛКСМ, образование — 4 класса, в Красной армии с 1941 года, в плену у немцев с сентября 1941 года.
Показаниями вышеуказанных задержанных установлено, что последние несколько месяцев все они работали в маскировочной команде на немецком аэродроме острова Свинемюнде (Германия). В конце января с. г. договорились бежать из немецкого плена на самолете, предварительно убив охранявшего их часового-немца.
8 февраля с. г. во время размаскировки самолетов Кривоногов убил часового, вся команда во главе с военнопленным летчиком Девятаевым села в самолет «Хейнкель-111». Девятаев завел мотор, взлетел с аэродрома и взял курс на северо-восток, затем — на юго-восток, в 14 часов 40 минут самолет приземлился на территории, занятой нашими войсками, и при этом разбился.
Наибольший интерес из числа прилетевших представляет летчик, пилотировавший «Хейнкель-111», Девятаев. В 1939 г. окончил Чкаловскую школу летчиков-истребителей. В сентябре 1941 года во время воздушного боя был ранен, а после излечения обучался в высшей разведывательной школе Красной армии. В декабре 1942 года, не закончив школы, снова был зачислен в авиацию, летал вначале на ночном бомбардировщике По-2, а затем на истребителе «Аэрокобра». В июле 1944 г. в районе Львова во время воздушного боя был сбит, выбросился с парашютом в расположение немецких войск и захвачен в плен немцами.
Будучи пленным, Девятаев как летчик подвергался неоднократным допросам. После допросов был направлен в концлагерь Кенигсберг, где был обвинен в организации побега из лагеря и посажен в тюрьму при лагере, а затем в берлинскую тюрьму, откуда вскоре попал на остров Свинемюнде, работал в аэродромных командах, а последнее время — в команде по маскировке самолетов.
Все перелетевшие на нашу сторону одеты в арестантские халаты с номерами, никаких документов при себе не имеют, в самолете «Хе-111», кроме трех бортовых пулеметов, никакого вооружения или посторонних предметов не обнаружено.
Допросы задержанных — Девятаева и других — ведем в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным органам противника. О результатах дальнейшего следствия сообщу дополнительно.
Начальник отдела контрразведки Смерш 61-й армии полковник Мандральский.
Допросы были жесткими и в основном по ночам. Двое суток не кормили. На третьи, после выяснения обстоятельств побега, им, теперь советским заключенным, принесли кипятку и сухарей.
Позже офицеров — Девятаева, Кривоногова и Емеца — увезли. Остальным дали месяц карантина и отправили на фронт. Советские войска как раз готовились форсировать Одер.
Первым погиб, уйдя на дно чужой реки, Владимир Соколов. Потом перестали приходить домой «треугольнички» от Коли Урбановича. У стен Берлина встретили свою смерть Петр Кутергин, Дмитрий Сердюков и Владимир Немченко.
Девятаев, Кривоногов и Емец были заключены в тюрьму, находившуюся на территории Польши, до выяснения каких-то неведомых обстоятельств.
Из воспоминаний Ивана Кривоногова:
«С вокзала до дома родителей я шел пешком. По длинной Советской улице… По знакомому высокому мосту, с которого видны обе реки…
Сдерживая бьющееся сердце, я подошел к своему дому. Долго не решался постучать. Открыть дверь вышла соседка. Она меня не знала и, окинув равнодушными глазами, впустила в коридор. Я должен перейти еще один порог… Стучусь — и в ответ слабый, знакомый до боли голос матери: «Войдите!»
Я вошел в комнату и остановился у порога. Мать стояла у печки. Какое у этой женщины усталое, морщинистое лицо и согнутая спина! Ее глаза вопрошающе смотрят на меня — она не узнает меня.
Мне надо было крикнуть: «Мама! Это я, Ванюшка!», а я не могу шевельнуться, не могу слова проронить. Только стою и смотрю на нее. А она все тем же тихим голосом, но уже с беспокойством, спрашивает: «Вам кого?» Тут я не выдержал и, будто захлебываясь, по-детски отчаянно крикнул: «Мама!» Она выронила из рук полотенце, опустилась на кушетку, и я уже обнимал ее старенькие плечи, целовал ее лицо и повторял одно только слово: «Мама! Мама! Мама моя!»
В сентябре 1945 года, когда Михаил Девятаев еще находился в фильтрационном лагере, за ним пришли и велели собираться. Каково было его удивление, когда он вновь оказался на острове Узедом в распоряжении некоего полковника Сергея Павловича Сергеева. Девятаев сопровождал его по острову, показывая все, что сам видел, и рассказывая о том, что знал. Нашли они даже детали и целые узлы ракет «Фау». Прощаясь, полковник Сергеев с нотой горечи сказал:
— Я пока не могу вас освободить. Но, думаю, время это скоро наступит.
В то время и сам полковник был узником спецтюрьмы Казанского моторостроительного завода. А настоящее его имя было Сергей Павлович Королев. Он, кстати, знал еще одну тайну перелета. Самолет, на котором летели узники концлагеря, был особым. На нем размещалась аппаратура дистанционного пуска и наведения ракет «Фау».
Только в ноябре 1945 года освободился из лагеря Михаил Девятаев. Правда, это освобождение было названо демобилизацией из армии. В выданных документах о воинской специальности значилось, что был Михаил Девятаев артиллеристом. Ему навсегда закрыли дорогу в небо. Он с трудом устроился в речной порт диспетчером. Контроль за ним со стороны компетентных органов продолжался.
А в это время на полигоне Капустин Яр была запущена ракета Р-1, почти точная копия «Фау-2». Руководил пуском Сергей Павлович Королев. Будучи уже главным конструктором закрытого КБ, он пытался ускорить работы по проектированию собственных ракет, изучая полеты немецкого оружия, так и не ставшего «оружием возмездия».
Но все это было еще впереди.
Все впереди было и для оставшихся в живых участников побега из ада.
Пытался пробить глухую стену Иван Кривоногов. В областном архиве хранится его заявление от 15 октября 1956 года в ЦК КПСС о восстановлении кандидатом в члены партии, в котором он писал о своей послевоенной судьбе.
«…О нашем перелете из немецкого плена сразу же была написана статья в газете «Сталинский сокол», нас фотографировали всех у самолета, восхищались нашим отважным поступком.
Однако это было только вначале, после этого, видимо, усомнились в возможности совершенного нами или же по каким-то другим причинам, я не знаю, но все забылось, и, кроме неприязни и недоверия, я лично ни от кого не ощущал.
Меня неоднократно вызывали в органы МГБ, допрашивали, глядя на меня как на преступника, и в гражданских организациях смотрели и смотрят как на человека, не внушающего политического доверия, — изменника Родины.
Мне до настоящего времени страшно переживать эти незаслуженные унижения и оскорбления, все во мне протестует против этой вопиющей несправедливости».
Только в 1957 году он и его товарищи по побегу смогли вздохнуть свободно. В одной из центральных газет было написано об их подвиге. В том же году состоялся запуск первого искусственного спутника земли. Михаилу Девятаеву, видимо, не без помощи Сергея Павловича Королева, было присвоено звание Героя Советского Союза. Иван Кривоногов был награжден орденом Великой Отечественной войны…
И в этом же году оставшимся в живых участникам перелета удалось встретиться в Москве. Приехавший с Украины Михаил Алексеевич Емец обнял своих друзей и сквозь слезы проговорил:
— Вот за это мы и боролись! А теперь мы еще сильнее, ведь дети у нас растут. У меня их шестеро…
Так закончилась история одного из самых дерзких побегов советских военнопленных из фашистского лагеря на острове Узедом. Эту историю мы знаем со школы. У нее всегда было счастливое окончание. И только недавно стало известно, что жизнь героев складывалась далеко не так, как о ней писали. Правду вернуло время.
Подготовил
Федор КИРИЛЛОВ.
Подготовил
Федор КИРИЛЛОВ.