Казнь за побег
Знакомство с Александром Ивановичем Пахомовым произошло после выхода его книги «Рисунки кровью». Он тогда жил в Сочи, преподавал в детской художественной школе, которая сегодня носит его имя.
Военная судьба этого человека сложилась драматично. В первые же дни войны часть, в которой он служил, оказалась в окружении. Попытки прорыва к успеху не привели, и многие солдаты, в том числе и он, оказались в плену.
Прошел три лагеря смерти. Последний — Цайтхайн.
В лагерях не расставался с карандашом и бумагой. Делал зарисовки лагерной жизни. Рисковал, за это могли и расстрелять.
Часть своих рисунков Александр Иванович передал товарищу, которого переводили в другой лагерь. Он рассказал, что сохранил их, привязав к ногам. Ноги были так худы, что при обыске рисунков не нашли. Так сохранились эти документальные свидетельства преступлений фашизма.
Эти рисунки и небольшие рассказы к ним стали основой книги «Рисунки кровью». Есть в книге и рассказ о нашем земляке, который погиб в лагере Цайтхайн.
Мы договорились с Александром Ивановичем, что проведем совместный поиск родственников погибшего солдата, но так его и не провели. Александра Ивановича вскоре не стало.
А что если сделать это сейчас? Мы предлагаем вашему вниманию рассказ, опубликованный в книге «Рисунки кровью».
Кучка пленных смотрела на немцев с удивлением. Что заставило их трудиться с шести часов утра? Метрах в восьми друг от друга два гражданских немца копали ямы. Выбрасываемая из них глина образовала маленькие пирамидки.
Один из пленных подошел к копальщику, который с наслаждением курил сигаретку.
— Гер, а гер, дай закурить, — попросил подошедший.
Выразительно жестикулируя, он шевелил губами, будто пуская дым. Гражданский понял его и засмеялся.
— Вильст ду раухен? — он полез в карман, из плохонького портсигара вынул сигаретку.
С большим интересом мы смотрели на поведение гражданского. Немец не ругался, дал сигаретку. Это было неожиданно.
— Данке, — поблагодарил пленный. — Арбейтер?
— Я, арбейтер, — с какой-то гордостью ответил немец.
— Гуд, их аух арбейтер, — улыбнулся, точно при встрече знакомого, пленный.
За три месяца запомнив несколько слов, он силился еще вспомнить.
— Фрау хабен и киндер? — спросил он о жене и детях.
— Я, — немец, напряженно посмотрев на своего товарища, тихо произнес: — Арбейтер аллес зинд камераден.
Русский засветился улыбкой.
— Рихтит, рихтит… но почему некоторые немцы звери? — спрашивал он, с трудом подбирая немецкие слова.
Немец, озираясь по сторонам, опять взялся за лопату. Уткнувшись в яму, он чуть слышно, глухо ответил:
— Гитлер пропаганда… Ферштейн?
Пленный смотрел на него с глубоким удивлением. «Оказывается, не весь германский народ превращен в сумасшедших, — думал он. — Надо спросить, что они строят».
— Камрад, а камрад, вас баут? — наклонившись над ямой, зашептал русский.
Гражданский долго не отвечал, ожесточенно ударяя лопатой по одному и тому же месту. Наконец, не глядя, печальным голосом ответил по-немецки:
— Сегодня трое русских будут повешены.
— Что, что? — не понимая, но чувствуя сердцем что-то страшное, переспросил русский.
Тогда в яме, низко склонив голову, чтобы не видели другие немцы, гражданский, одной рукой накинув на горло что-то невидимое, подразумевалась веревка, другой поднял ее наверх…
Пленный понял. Он еще хотел спросить, но услышал позади себя тяжелые шаги. Подходил солдат. На его боку погромыхивал противогаз. Свистнула палка. Получив удар, русский вернулся на место.
Наблюдая за всей этой сценой, я спросил у него:
— Почему такой бледный?
Еще не придя в себя окончательно, пленный прохрипел:
— Строят виселицу для троих…
Вскоре поднялись два столба с перекладиной. В перекладину были ввинчены кольца.
С пронзительным скрипом открылись лагерные ворота. Строем в них вошли две роты эсэсовцев.
— Лос, лос!..
Они выгоняли пленных из мрачных бараков. Живые скелеты выстраивались вдалеке от виселицы. Ненависть к палачам заставляла нас напрягаться, чтобы хоть внешне выглядеть спокойными.
— Смотри да запоминай — как художник ты обязан оставить все это потомкам, — тихо сказал мне сосед.
— Не поверят.
— Поверят, — подтвердил другой сосед.
Коверкая русские слова, тонким голосом переводчик закричал:
— Ахтунг! Сэшас по приковору германского командования повешут драй русские криггенфангене!.. Они признались, что коммунисты и комсомольцы. Эти слодеи, убив часового, хотели бежать. Но их поймали. Они будут повешены как слодей немецко народа… — Зачитав приказ, все больше переходя в лающий тон, он злобно предупредил: — За одного дойча зольдат будем уничтожит сто, таузенд руссише швайне! Ферштейн?..
Наступила гнетущая тишина.
Под одну петлю палач пододвинул скамейку. Ткнул под бок приговоренного. Несчастный со связанными руками с трудом забрался на скамью. Как рыба на суше, глотая воздух, он поднял голову.
Пленный, мой сверстник, прощально взглянул на нас.
— Товарищи! — глухо выкрикнул он, но его услышали все. Голос прозвучал слабо, бессильно. — Советских людей никому покорить не удастся. Боритесь с фашистской мразью. Запоминайте морды палачей!..
Запоздалый жест переводчика покачнул тело пленного…
— Прощайте! — оборвалось на полуслове.
Трое суток на устрашение живым качались на виселице тела казненных Ивана Петрунина, Андрея Ситникова, Тази Фазлеева.
Предисловие к поиску
За годы поисков стало известно, что похоронены солдаты на кладбище № 3 в 1,5 км от лагеря Цайтхайн. По рассказу бывшего перевозчика похоронной команды, хоронили Тазетдина Фазлеева, Ситникова и Петрунина с возможными почестями.
Похоронная команда, те же военнопленные, изготовила венок из сосновых веток и положила его на могилу. Хоронили в траншее, в братской могиле. На этом кладбище 18 таких траншей, где лежат не менее 20 тысяч наших соотечественников. Кладбище № 3 начало действовать после 8 ноября 1942 года и заполнялось даже в 1944 году. Уход за кладбищем осуществляет немецкая сторона.
В листках криминальной полиции Германии в декабре 1942 года «Об убийстве охранника Хаммана в Цайтхайне под Ризой» о бежавших из лагеря военнопленных сообщалось несколько раз.
Дело в том, что этот побег был тщательно подготовлен: заменены лагерные номера, и, как это обычно делалось при побегах, бежавшие из плена брали имена и номера (опознавательный жетон, который носили в лагере на шнурке на шее) уже умерших военнопленных. Поэтому когда их поймали, оказалось, что это были Николай Романов, Андрей Мочилов и Харрис Харриф. При аресте и опознании беглецов по отпечаткам пальцев и фотографиям, которые были на персональных картах военнопленного и хранились в лагере, выяснилось, что Николай Романов — это Андрей Ситников, Андрей Мочилов — Иван Петрунин, а вот Харрис Харриф определен как Фазлеев.
Найдены карточки военнопленных, в которых говорится, что Тазетдин Фазлеев — уроженец Татарии, Андрей Ситников — из Пензы. Неясность с Иваном Петруниным. Так совпало, что в этот день погибли два Ивана Петрунина. Один, с отчеством Павлович, — из Татарии, а другой, с отчеством Петрович, — уроженец Горьковской области, села Б. Аря Лукояновского района. В армию он был призван из Горького, Ждановским райвоенкоматом. Значит, семью солдата надо искать в городе, но, возможно, и в родном селе остались родственники. Мы просим их откликнуться!