Я — сын солдата
Ее автор — сын летчика Александр Александрович Зайцев, ставший сормовским кораблестроителем.Он почти не помнил отца. Когда они простились, Александру-младшему было всего четыре года. Больше он отца не видел. Да и те четыре, казалось бы, мирных для страны года отец воевал. Вначале было небо над Халхин-Голом, а потом зимнее небо финской войны.Майор Александр Зайцев погиб в авиационной катастрофе 30 мая 1942 года.Его сына Александра Зайцева не стало недавно.
МНОГИХ из моего поколения в детстве зацепила война своим черным крылом.
…В начале июля 1941 года мы покидали горящий Мурманск, уезжая в Горький к бабушке. Нас провожал отец. Мне было чуть больше трех лет, и я, конечно, ничего еще тогда не понимал, не ощущал той тревоги, которая разлилась по земле. И что такое война, я не знал. Мы просто уезжали на поезде из города, в котором жили.
Запомнились лишь какие-то маловажные, но, видимо, яркие детали: блестящие высокие сапоги отца и синие военные брюки-галифе. А что я, маленький, еще мог видеть, стоя на земле возле отца?
Наш поезд отошел от перрона, а отец долго бежал рядом с вагонным окном и махал нам рукой…
Мне не выпало любить отца и не дано было узнать, как бы он любил меня.
Помню, одним днем в доме все вдруг заплакали. До сих пор стоит в ушах бабушкин страшный стон. О том, что у меня уже никогда не будет отца, я узнал позднее. Мама рассказала, что был он смелым летчиком и погиб.
Во время войны к нам зашел летчик из части, в которой служил отец. Он приехал получать новые самолеты. Летчик рассказывал об отце, и я помню его жест: ладонью руки он рубанул по столу и твердо сказал: «Будем давить гадов до победы!» Я уже знал, что давить будут фашистов.
Летчик привез вещи отца. До сих пор у нас в комнате висит летный кожаный реглан. Он изрядно потрепан. Отец ходил в нем, да и я носил его, когда учился в школе.
Потом, когда боль потери стала очевидна, я снял его и навсегда повесил на гвоздь. Реглан стал вещественной памятью об отце.
* * *
Всю жизнь я старался нарисовать образ отца из рассказов однополчан, из строчек документов и дополнить их сохранившимися фотографиями, которых осталось не так уж и много. Но теперь я понимаю, что даже самое богатое воображение не способно поведать правду. Я идеализирую отца, а он был земным человеком. И я знаю, что таким он был бы мне еще дороже. Я шел бы к нему в трудные минуты, а таких в жизни было предостаточно. Он мог бы что-то подсказать, иногда подтолкнуть, а где-то и поругать. Отец есть отец. Мне кажется, что я бы на него никогда не обижался.
* * *
Сохранилось несколько фронтовых фотографий отца. На одной он в летном шлеме с очками, на нем гимнастерка с двумя боевыми орденами и одной «шпалой» в петлице — капитан, командир эскадрильи. Это фотография первого военного лета. Вернее, даже самого начала войны. Быть может, он сфотографировался «на всякий случай» перед очередным боевым вылетом. Хотя у летчиков не принято сниматься перед вылетом…
Отцу тридцать лет, у него крайне усталый вид, значит, все-таки фотография сделана после вылета. Лицо обветрено, нахмурены брови. Говорят, он был веселый, а по фотографии этого не скажешь.
Великая Отечественная война для него была уже третьей, и это всего за пять лет, как он стал летчиком.
В летное училище он уходил по комсомольскому призыву. Орден Красной Звезды получил за воздушные бои на Халхин-Голе, вторым орденом — Боевого Красного Знамени — его наградили за финскую войну.
Третью войну он встретил единственным летчиком полка с боевыми наградами и самым старшим по возрасту.
* * *
В боевых вылетах летчиков Заполярья была одна специфическая особенность. Они летали только днем. Но этот день здесь тянулся беспрерывно, многие месяцы. Немцы спешили овладеть Заполярьем до наступления полярной ночи. Эскадрилья моего отца не выходила из боев.
Война для отца началась за пять дней до того, как фашисты вероломно взломали границу. 17 июня эскадрилья была поднята по тревоге и получила боевое задание перехватить вторгшиеся в воздушное пространство СССР немецкие самолеты. Завидев советские истребители, немцы ретировались. Вылеты по тревоге следовали каждый день. Летчикам истребительного авиационного полка стало ясно, что до начала войны оставались считанные дни.
Свой боевой счет в третьей своей войне отец открыл 25 июня. Эскадрилья нанесла бомбовый удар по вражескому аэродрому и возвращалась назад, в это время ее и подстерегли два «мессера». Немецкие летчики знали, что они имеют перед И-16 преимущество в скорости, поэтому пропустили их вперед и зашли сзади. Атаковать не спешили — решили, видимо, бить наверняка. Этим промедлением и воспользовался командир эскадрильи. Он рванул свой «ишачок» вверх и с переворота атаковал вражеский «мессер». Самолет задымился и пошел вниз. Второй «мессер» тут же вышел из боя.
Армейская газета «Часовой Севера» часто писала об эскадрилье отца:
«Любое поручение бесстрашные летчики во главе с Зайцевым выполняют удачно. Враг уже не раз испытал их мощный уничтожающий удар. Недавно они сшибли 2 самолета противника. Как бы противник ни был жесток, он не устоит перед силой советских соколов — перед такими храбрыми, неустрашимыми летчиками, каким является Зайцев и его боевые товарищи».
* * *
Впервые я побывал в Заполярье в 1956 году. Разыскал аэродром отца. Он был цел, но взлетали с него уже гражданские самолеты. Я спросил у летчиков, знают ли они о боях, что здесь шли. Летчики проводили меня на кладбище, и я нашел могилу отца. Все вокруг было ухожено, сухая трава вырвана, дорожка посыпана песком. Меня поразило, что какие-то пока незнакомые люди берегли память о моем отце. В тот раз я не сумел их поблагодарить, торопился.
Теперь там все изменилось. На берегу Кольского залива, на вершине крутой сопки, застыл взлетающий в небо краснозвездный истребитель, а на постаменте высечены имена тех, кто мужественно воевал, прожил недолго, но славно.
С той первой поездки я начал искать друзей отца. И нашел. Много нашел. Отец сам был хорошим другом и оставил у летчиков, механиков, штурманов о себе светлую память. Я получил много писем. И что самое главное, в них не столько писали об отце, как заботились обо мне. Всех интересовало, где я учусь, кем я хочу быть, с какими товарищами вожу дружбу.
В 1967 году я встретился с ветеранами полка в Заполярье. Они приняли меня как сына. Это были товарищи отца — Герой Советского Союза Григорий Федосеевич Дмитрюк, Дмитрий Семенович Гончаренко, бывший комиссар авиаполка Петр Николаевич Елисеев, механик истребителя, на котором летал отец, Иван Иванович Буряк.
После этого, когда я оказывался в городах, где жили эти люди, всегда бывал у них. Иначе, знаю, они здорово обидятся.
* * *
Но были у отца друзья, которые лежат сейчас рядом с ним в холодной северной земле. Среди них сормович Николай Пискарев. Как они сдружились и где, никто не знал. Старший лейтенант Пискарев, пришедший в полк, заставил о себе заговорить на 16-й день войны.
После очередного вылета он возвращался на базу. Шел на бреющем, стараясь скрытно довести истребитель, так как стрелять ему было нечем, да и горючее кончалось. Но перед самым аэродромом шел воздушный бой. В одной из машин он узнал самолет комэска — моего отца. Четыре И-16 отбивались от девятки «мессершмиттов». Пискарев ринулся в бой. Он отвлек внимание четверки «мессеров» на себя. Наши летчики перехватили инициативу и организовали атаку. Фашисты уклонились от пулеметных очередей и рассеялись.
Когда Николай Пискарев посадил свою машину, мотор сразу же заглох — кончилось горючее. Сам летчик был ранен.
В указе о награждении орденами Ленина имена двух сормовичей стоят рядом.
* * *
Вот что говорится об их подвигах в наградных листах.
Капитан А. П. Зайцев
«За период борьбы с наглым захватчиком, фашистами, проявил исключительные организаторские способности в деле борьбы с воздушным и наземным противником. Тов. Зайцев со своей эскадрильей смело штурмовал аэродромы противника, уничтожая материальную часть, запасы горючего, боеприпасы. Он бесстрашно водит свою эскадрилью на любое скопление войск, и ни зенитный огонь, ни вражеские самолеты не могут отогнать его от намеченного объекта, пока не выполнит задание.
Пушечным огнем своих самолетов эскадрилья принуждала противника к бегству, задерживая продвижение войск, уничтожая оголтелых врагов. Тов. Зайцев в своей группе имеет три победы над самолетами противника, уничтожил бензозаправщик с горючим, взорвал снарядный ящик артиллерии. Имеет 22 боевых вылета. Эскадрилья капитана Зайцева имеет 196 боевых самолетовылетов.
Тов. Зайцев достоин высшей награды нашего правительства — ордена Ленина».
Старший лейтенант Н. В. Пис—
карев
«Тов. Пискарев Николай Владимирович партии Ленина — Сталина и социалистической Родине предан. За короткий период борьбы с германским фашизмом имеет 28 боевых вылетов. Иногда в день производил 5‑6 вылетов.
Его вылеты характеризовались смелостью и отвагой. С поля боя никогда не уходил, чтобы не расстрелять последние патроны в зарвавшегося врага. Его звено производило налет на аэродром противника, был уничтожен заправщик, замаскированный в лесу. Своим метким огнем командир звена уничтожил 10 груженых автомашин и более 50 лошадей.
При далеком рейде в тыл противника обнаружил пехоту на отдыхе и открыл огонь из своих пушек. В одном из вылетов тов. Пискарев заметил на высоте 1500 метров самолет противника, несмотря на то, что надо было возвращаться на свой аэродром, он бросился догонять врага и сбил его. Каждый куст ему знаком на местности, ничего не скроется от его глаз.
10 июля 1941 года он, в полете на штурмовку, уничтожил замаскированную на склоне горы автоколонну. При возвращении заметил вражеского корректировщика ФВ-56, оставшимися патронами поразил цель. В составе шести самолетов участвовал в уничтожении Ме-110. Его рвение, желание выполнить любое задание характеризуют его как летчика-героя, патриота нашей Родины.
7 июля 1941 года при испытании самолета над аэродромом попал в сложную ситуацию и был вынужден прыгать с парашютом. Получил легкое ранение и в госпитале не задержался.
За боевые подвиги на фронте борьбы с германским фашизмом заслуживает высшей правительственной награды — ордена Ленина».
* * *
Николай Пискарев погибнет в августе сорок первого. Когда я приехал из Заполярья, по всему Сормову начал искать родственников друга отца. Никого так и не нашел. Быть может, у него никого не осталось и память о нем хранить некому. Нет дома, в котором на стене висела бы его фотография и кто-то хранил бы дорогие вещи. Так солдат с именем стал безымянным.
Но не дают угаснуть памяти красные следопыты. Они настояли на том, чтобы именами летчиков были названы улицы в их заполярном поселке. Спасибо вам, ребята! От нас, сормовичей, спасибо!
* * *
В Мурманском краеведческом музее хранится размалеванный крестовыми тузами хвост фашистского самолета Ме-110. Подолгу задерживаются около него экскурсанты, разглядывая необычный экспонат.
Экскурсоводы рассказывают, что попал он в музей благодаря летчику Александру Петровичу Зайцеву. Благодаря моему отцу. А случилось это так.
Стремясь как можно быстрее захватить Заполярье, немцы перебросили сюда лучших своих воздушных асов, среди которых оказался и гауптман Герхард Отто Шашке. Он летал над Польшей, Англией, Грецией, Францией и имел уже больше сотни побед. В момент нападения на Советский Союз Герхард Шашке был командиром штабного звена. Все звено было переброшено в Заполярье и сражалось оторванным от своего полка.
На второй день войны Шашке потопил советский сторожевой корабль, а за первые две недели боев уничтожил в воздухе 12 советских самолетов.
У него был свой, «фирменный», прием ведения боя. Он бил советские самолеты на взлете. Его очередной вылет «обслуживали» несколько истребителей, которые он направлял в сторону советского аэродрома. Когда истребители русских взлетали по тревоге, появлялся сам Шашке и сбивал их на взлете. Он подходил к аэродрому на бреющем полете, появляясь как бы из-под земли.
Маневр его был разгадан. В очередной раз, когда группа немецких истребителей была обнаружена на подлете, в воздух поднялась эскадрилья Зайцева. Немецких истребителей оказалось больше, несмотря на это, эскадрилья приняла бой.
Как говорили очевидцы, на картину воздушного боя было страшно смотреть. Казалось, машины вот-вот столкнутся в воздухе, наши летчики били с коротких дистанций, наверняка. Им удалось сбить три самолета противника. «Ме-110» гауптмана Шашке «завалил» комэск Зайцев. С самого начала боя он поймал немецкого аса и не отпускал его, пока не расстрелял в упор. Тогда в воздухе комэск не знал, что это один из лучших асов люфтваффе вермахта. Он видел только размалеванный самолет и догадывался, что птица эта важная.
Самолет Шашке упал в трех километрах от аэродрома. Подойти к сбитой машине сразу не удалось. Оказалось, что уцелел бортстрелок, который и открыл огонь…
Дорого обошелся этот бой эскадрилье Зайцева. Она потеряла четыре самолета. Погибли земляки комэска лейтенанты Николай Пискарев и Николай Шелухин, москвич лейтенант Лев Звягин, а лейтенанту Михаилу Старкову пришлось покидать самолет с парашютом.
Михаил Старков тоже был земляком комэска. Он прибыл в полк с партией новых самолетов ЛаГГ-3 из Горького и как летчик-испытатель и инструктор остался проводить войсковые испытания новых машин и обучать полетам на них летчиков полка. Теперь он выбыл из строя, получив многочисленные ожоги. Его обязанности возложили на комэска Зайцева.
Командующий ВВС 14-й армии полковник И. Л. Туркель вручил в качестве награды капитану Зайцеву… пистолет гауптмана Шашке и написал представление о присвоении комэску звания Героя Советского Союза.
* * *
Как известно, в жизни бывают не только светлые полосы, но и темные. Встречаясь с летчиками, я в этом убедился сполна. Мой отец был открытым и азартным человеком. У него был резкий, взрывной характер. Он быстро заводился и так же быстро отходил. Мне рассказывали, что после очередного боевого вылета он мог играть в футбол и тут же по тревоге вновь подниматься в небо. Он был искренним во всем, это его и подводило.
В марте 1942 года на приеме по случаю вручения наград английским летчикам, воевавшим в Заполярье, в присутствии высших начальников с той и другой стороны Зайцев заявил с рабочей прямотой:
«Спасибо, вы нам помогаете бить Гитлера, а потом мы вам поможем покончить с Черчиллем…»
Он верил в мировую революцию, этому его учили… Но на заметку политорганам он попал, и крепко.
* * *
Представление на высокое звание Героя Советского Союза было отозвано. К эскадрилье был приставлен политрук, который, как вспоминали ветераны полка, «сам не летал, но форму летчика носил очень эффектно, был образцом строевого командира и внимательно бдил за личным составом эскадрильи».
Эскадрилья несла потери. Молодое пополнение летчиков поступало с минимальным налетом часов. Что было делать? И тогда комэск вместо пары дежурных самолетов, охранявших подступы к аэродрому, стал выпускать четверку, прикрепив молодых летчиков ведомыми к опытным.
Приставленный блюсти дисциплину политрук «вскрыл» это нарушение. Дело чуть не дошло до драки. Комэск защищал своих летчиков — ему, а не блюстителю порядка предстояло водить их в бой.
Высокое начальство своеобразно замяло это дело. Политрук ушел на повышение, одаренный еще и наградой. Зайцев же остался командиром эскадрильи и продолжал воевать.
* * *
В апреле 1942 года 145-й истребительный авиационный полк становится 19‑м Гвардейским и вооружается американскими «Аэрокобрами». Эскадрилья Зайцева осваивает этот трудный для пилотирования самолет одной из первых, и теперь уже майор Зайцев лично сбивает на освоенном истребителе три вражеских самолета. Его боевой счет — 14 сбитых самолетов лично и 21 в группе.
* * *
В мае 1942 года комэск Зайцев все еще остается в «штрафниках». Он почти ежедневно водит свою эскадрилью на сопровождение бомбардировщиков. В один из вылетов истребители обнаружили баражирующие «мессеры», поджидавшие «бомберов». Эскадрилья Зайцева тут же ввязалась в бой. А в это время ведущий бомбардировщиков, видя, что истребители прикрытия отвлеклись от основной задачи, повернул тяжелые машины назад. Вернувшись на аэродром «возвращенец» был арестован и в дальнейшем осужден военным трибуналом. А майор Зайцев получил очередной «втык» за то, что ввязался в бой, оставив без прикрытия «бомберов». Но как без прикрытия, если эскадрилья обрушилась на «мессеры», фактически находившиеся в засаде…
* * *
Я могу понять настроение отца в то время, когда одна за другой в жизни появляются темные полосы невезения. И со мной такое бывало, но это было в мирной жизни, когда невезение можно было переждать.
А тут…
В сообщении оперативной сводки № 30 от 30 мая 1942 года говорилось:
«… На аэродроме Шонгуй летчик 19‑го Гвардейского ИАП майор Зайцев на самолете «Аэрокобра» при взлете на боевое задание — сопровождение бомбардировщиков — стал пилотировать на малой высоте. На высоте 600 метров сделал переворот и, не выходя из пикирования, врезался в землю. Самолет сгорел, летчик погиб».
В одной из книг, вышедших в наше время, я прочитал версию о самоубийстве отца. И она начала кочевать из книги в книгу. Обвинялись комиссары, командиры, которые довели боевого летчика до стрессового состояния и психологического тупика.
Спорить с «выдвиженцем» этой версии бесполезно: ни я, ни он нечего друг другу не докажем.
И я решил обратиться за помощью к бывшему авиамеханику отцовского самолета Ивану Григорьевичу Ильину, ставшему уже в мирное время полковником инженерной службы. Он тут же сказал:
— Каждый летчик может подтвердить, что 600 метров это немалая высота и переворот не такая уж и сложная фигура. Малой высотой 600 метров могли быть для молодых летчиков, а майор Зайцев был опытным пилотом, владеющим бреющими полетами у самой земли.
Вполне вероятно, с самолетом что-то произошло. Расследование тогда произвести было невозможно, самолет рассыпался полностью. Тело летчика нашли только через сутки. Его выбросило из кабины в реку Кола и отнесло течением за 30 километров от аэродрома.
Наши опытные комэски, взлетая, иногда позволяли себе лихость, чтобы подбодрить ведомых.
Версию о самоубийстве я полностью исключаю. Александр Петрович Зайцев не был малодушным человеком. Он был боевым летчиком и предпочел бы погибнуть в схватке с врагом.
* * *
Со старого аэродрома, где мне выпало не однажды стоять в скорбном молчании, отец более двухсот раз поднимался в воздух. Почти каждый день… Теперь я понимаю, что самое великое чудо было бы, если бы отец вернулся с войны…
Многие сыновья погибших отцов продолжали их дорогу. Я тоже хотел быть летчиком, но подвело зрение, и меня в училище не приняли.
Когда-то я думал, что память об отце только наша семейная память. Он дорог нам, мне. Но оказалось, что это не так. На нашем стареньком доме, который был еще жив, следопыты укрепили табличку: «Здесь живет семья погибшего фронтовика Александра Зайцева». Когда мы переехали в новый дом, следопыты настояли на том, чтобы эта табличка висела на нашей входной двери.
У Александра Твардовского есть строки, обращенные к моему поколению:
…Завет тебе один —
Ты только вспомни,
Мальчик, чей ты сын.
Я уже далеко не мальчик, но помнил, помню и помнить буду: я — сын погибшего солдата…
Александр ЗАЙЦЕВ.
Самолеты ЛаГГ-3 строили на авиазаводе в Горьком. На подобном летал капитан Александр Зайцев.
Александр и Лидия Зайцевы с сыном Сашей. 1939 год. Сормово.
Военное лето 1941 года Александр Зайцев встретил в Заполярье.
Немецкий ас гауптман Герхард Отто Шашке, которого сбил в воздушном бою капитан Александр Зайцев.
День 4 августа 1941 года для 145‑го истребительного авиационного полка стал трагическим днем. С боевого задания не вернулось 4 самолета ЛаГГ- 3. Среди погибших летчиков были наши земляки:
ПИСКАРЕВ Николай Владимирович, старший лейтенант, заместитель командира эскадрильи, 1914 года рождения. Погиб в воздушном бою над аэродромом Шонгуй.
Место рождения — г. Горький. Проживал по адресу: ул. Коминтерна, д. 30, кв. 6. По этому адресу жил отец В. И. Пискарев.
ШЕЛУХИН Николай Александрович, старший лейтенант, адъютант эскадрильи, 1912 года рождения. Погиб в воздушном бою над аэродромом Шонгуй.
Место рождения — г. Горький. Проживал в Автозаводском районе по адресу: Соцгород, ул. Жданова, д. 15, кв. 18. Жена — Прасковья Кузьминична Шелухина.
СОКОЛЕНКОВ Сергей Николаевич, старший лейтенант, замкомандира эскадрильи, 1916 года рождения. По немецким данным, его самолет был сбит в воздушном бою в районе Сальмиярви.
Место рождения — г. Горький. Проживал по адресу: Кузбасский пер., д. 3, кв. 1. Жена — Евдокия Кононовна Соколенкова.
Александр ЗАЙЦЕВ.