Пираты Волги
Четкого определения ей пока нет. Назовем ее условно — «по следам легенд». Раз «по следам», значит, предполагаются путешествия. Это обязательно.Нижегородские фольклористы собрали в своих экспедициях множество интересных легенд и преданий. У каждого краеведа в домашней библиотеке есть сборники этих легенд, которые выходили в разное время в наших книжных издательствах. Иногда читаешь их, и кажется, что это всего лишь сказки. Но это не так. Почти всегда у каждой легенды есть реальная основа. Вот мы и попытаемся выяснить, какие реальные события легли в основу легенд.А привлекли наше внимание легенды о разбойниках и спрятанных ими кладах. Думаем, что вы будете согласны с нашим выбором. Что ж, тогда в путь!
НА ВОЛГЕ их называли разбойниками, вольницей, ушкуйниками, ватажниками и даже по-современному — братками.
Мы назовем их пиратами. Ужас, который они наводили на реке, был сродни тому, когда флибустьеры и корсары — криминальные бродяги морей — брали на абордаж торговые суда.
С речными пиратами боролись все последние российские цари, но даже усилия власти ни к чему не приводили.
В народе о речной вольнице слагали легенды и песни. Разбойники представали в них даже очень романтическими натурами, для которых воля была смыслом жизни.
Историки в своих трудах относили их то к злодеям, то к народным заступникам. Видимо, были и те и другие, но пираты есть пираты.
Легенды о награбленных сокровищах, которые они где-то спрятали, живут до сих пор. Где были эти острова сокровищ? На Волге, правда, это были не острова, а горы. Где-то в глубоких пещерах хранили речные пираты свою добычу. Кладоискатели во все времена говорили, что сокровища те несметные, но никому они не даются. Попыток отыскать их было множество, наша — очередная.
«Сарынь на кичку!»
В былые, то есть в совсем старые, времена у каждой большой дороги водились людишки, чьи завистливые глаза застилали чужие денежки. Баловали они на тех больших дорогах грабежами, и спасу от них не имелось.
Волга-река ведь тоже, считай, была большой «Божьей вольной дорогой», и по ее берегам немало разбойничков водилось. Многим из них за причиненное зло невольная честь выпала. То волжский утес до сих пор кличут именем лихого ватажника, то лес, примыкающий к реке, то гору. Изводили эти названия с волжских карт да из памяти, но въедливы они очень. На картах, быть может, их и нет давно, а в народной памяти остались.
Лихая слава о волжских разбойниках идет с XI века, когда под Нижним Новгородом объявились ушкуйники из Великого Новгорода. Они разведали, что здесь на пересечении двух рек собирается торговый люд из разных земель и поживиться есть чем. Стремительные лодки — ушкуи — врезались в торговые караваны, и родившийся в те времена разбойный клич «Сарынь на кичку!» вмиг усмирял купцов. Генерал‑майор Апухтин в «Кратком историческом очерке развития и деятельности Ведомства путей сообщения за сто лет его существования» писал о бесчинствах разбойников, встречавших торговые караваны на пути к Макарьевской ярмарке:
«Изрекаемое ими (разбойниками. — Авт.) при входе на барку варварское слово погружает весь народ в безмолвное повиновение».
Точного значения разбойничьего повелительного клича не разгадал даже дотошный собиратель фольклора Владимир Иванович Даль. И все же он предположил, что «сарынь» — это тот народ, который находился во время нападения разбойников на торговом судне. А «кичкой» называли нос судна. Так что разбойнички и всего-то требовали удалиться всем в диктуемое ими место и не мешать процессу грабежа.
«Сарынь» бухалась на палубу «кичкой» — уже своим носом — на нос судна и лежала, закрыв глаза, чтобы не видеть лиц бесчинствующих удальцов. Малейшее сопротивление влекло за собой смерть.
Для облегчения процедуры грабежа был даже отработан ритуал. Хозяин судна вручал старшему рабочему откупные деньги, а сам в это время запирался в своей каюте и бил земные поклоны «во спасение» перед иконою. Но хорошо если пираты были довольны только откупным «крышеванием» и содержимое судна их не интересовало.
Приметный образ волжского ушкуйника сохранился в народной песне:
На них шапочки собольи,
верхи бархатны,
На камке у них кафтаны
однорядочны,
Канаватные (стеганые на
вате. — Авт.) бешметы
в одну нитку строчены,
Галуном рубашки шелковы
обложены,
Сапоги на них, на молодцах,
сафьяновы,
На них штанишки суконны
По-старинному скроены…
Не все сегодня понятно нам из атрибутов моды того времени, но, видно по всему, куражилась волжская братва, похваляясь своей удалью, и даже не скрывала свою всем приметную «униформу».
Но не пойман — не вор, даже если и все знают, что он еще хлеще — разбойник.
Подаваемые купеческие жалобы о налетах ушкуйников заканчивались стандартной фразой: «И суда на них нигде нет».
Между тем и на сухопутных дорогах существовал свой клич, более спокойный, но не менее страшный. Писатель Иван Бунин раскрывает нам его в одном из своих рассказов:
«…Вот они (разбойники. — Авт.) — не спеша идут наперерез тебе, с топориками в руках, туго и низко, по самым кострецам, подтянутые, с надвинутыми на зоркие глаза шапками, и вдруг останавливаются, негромко и преувеличенно спокойно приказывают: «Постой-ка минутку, купец!»
Но это так, к слову. Нас больше интересуют разбойники речные.
Пробовал усмирить новгородских ушкуйников великий князь московский Дмитрий Иванович. Это будущий герой Отечества Дмитрий Донской. Он обратился к новгородскому вече с просьбой унять молодцов, но получил ответ, что «ходили те молодцы без нашего слова, по своей охоте, и где гуляли — то нам неведомо».
А новгородские молодцы продолжали ходить по Волге, но теперь уже не одиночными ватажками, а войском. Летописи говорят, что досталось от их набегов в 1371 году Ярославлю и Костроме, а в 1375‑м — и Нижнему Новгороду. Около двух тысяч ушкуйников на семидесяти лодках ворвались в волжские пределы и громили всех, кто попадался на их пути. Даже Золотой Орде от них доставалось. «Они многих христиан в полон поведоша с женами и детьми». Где ж они их прятали, что даже новгородское вече не могло узреть такой добычи?
Историки, изучавшие речной разбой, оставили в своих трудах имена атаманов ушкуйников Прокофия и Смолянина, «пограбивших и пожегших» Нижний Новгород.
Позднее новгородские ушкуйники бились с князем Дмитрием Ивановичем на Куликовом поле. Бились храбро, а потому князь не гневался на них более и предпочитал не знать о речных прогулках новгородской братии.
Правда, однажды все-таки досадили ему новгородцы, и он пошел на них войной. Но сумели они откупиться от княжеского нашествия, заметно пополнив его казну.
Исторические хроники говорят, что последний раз Нижнему Новгороду досталось от ушкуйников в 1409 году…
За наведение порядка на Волге взялся Петр I. Пытался он войско на разбойников бросить, но понял, что тут никакой армии не хватит. А потом, любой разбойник, если он до того тавром не мечен был, мирным рыбачком прикинется — и поди возьми его.
Хорошо подумавши, Петр I решил повысить статус бурлаков и предписал им хранить перевозимое хозяйское добро. Двух зайцев решил подстрелить царь: и Волгу обезопасить, и бурлаков, вместо армии, на борьбу мобилизовать. Был и третий тайный «заяц», о котором Петр Алексеевич догадывался. Разве ж не бывают бурлаки заодно с разбойниками? Лихие люди тоже своими головами дорожат и на караван, если там нет верной добычи, нападать не станут. А кто им о ней сообщит? Да бурлаки и наведут. Им тоже ведь от добычи перепадало. А обязав их охранять хозяйское добро, Петр I связал их долгом, за невыполнение которого могло последовать наказание. Так что, нанимаясь на работу, бурлак должен был подумать, стоит ли воплощать свою тайную мысль в дело и не лучше ли честным вернуться к своей семье.
Наказания для ватажников были жестокими и показательными. Их подвешивали за ребра на железные крюки и спускали на плотах до самых низовий Волги.
Александр Дюма написал в своем путевом дневнике, что, путешествуя по России, он побывал в казанском анатомическом театре, где ему показали скелеты казненных волжских разбойников.
Но сколь ни жестоки были расправы за злые деяния, «шалить» на Волге не переставали.
Дочь Петра Елизавета подтвердила строгость отцовских слов своим указом. А от слов и к делу перешла: послала на ушкуйников войска. Только ищи ветра в поле. Правда, и стычки бывали.
Один из начальников войсковой команды докладывал царице, что выдержал со своими войсками бой, потеряв 27 человек убитыми и потопленными, а еще пятеро были ранены. У разбойников же был убит «эсаул и еще до пяти человек, живых получить не мог, ибо при них (разбойниках. — Авт.) находились пушки и они весьма вооружены».
Брался за речных пиратов и Павел I. Он отрядил на Волгу полк — 500 уральских казаков, которые несли службу по обоим берегам реки. А в дополнение к этому
20 июня 1797 года издал именной императорский указ Адмиралтейской коллегии о боевом патрулировании на Волге.
В Казани было заказано строительство девяти легких гребных судов, на которых ставились одна пушка и несколько фальконетов.
«Три из оных (судна. — Авт.) будут занимать дистанцию от Царицына до Астрахани, три — от Казани до Царицына и три — от Казани вверх по Волге, кои и будут называться гард-коты реки Волги и стараться истреблять немедленно, буде же открылись каковыя разбойнические лодки, почему и приступить по сему к исполнению».
Само слово «гардкоуты» заимствовали у французских команд береговой охраны. Какова была эффективность французских речных охранников, мы не знаем, а о наших стражах известно, что в ближайшие два года с начала патрулирования им не удалось обнаружить ни одного разбойничьего гнезда. Что и неудивительно.
Да и какая это была стража. Гардкоутские роты комплектовались из людей, негодных к строевой службе, зачастую опустившихся, от которых начальство не знало, как избавиться. Почувствовав свободу, речные стражники начинали пьянствовать и «творить безобразия». А порой и сами превращались в насильников и разбойников.
Очередной взошедший на престол царь Александр I повелел снабдить гардкоуты оружием — «какое кто пожелает». Кроме того, он повелел взять на учет все лодки прибрежного населения, выкрасить их в разные цвета по губерниям и отметить особыми знаками по уездам, волостям и селениям. Для гардкоутных рот он ввел денежную награду «за каждую пойманную разбойничью лодку».
Статистика тех лет говорит, что на берегах Волги скопилось более 200 тысяч бродяжьего люда, который мог заниматься разбоем.
В конце XVIII века купцы, отправляясь на Нижегородскую ярмарку, вооружали свои суда пушками, но и это не останавливало речных пиратов.
Самым опасным участком Волги считался район нынешних Жигулей. Мы даже не догадываемся сегодня, что само название Жигули тоже пришло к нам из разбойничьих времен.
Приближаясь к Жигулям, каждый судохозяин задабривал рабочих водкою, чтобы они не наговорили на него лишнего, а сам готовил дань и горячо молился, чтобы Господь помог ему преодолеть это страшное место. Здесь «жигулевская вольница» применяла особую пытку — жжение вениками. «Сарынь» удалялась на «кичку», а хозяина судна пытали, нахлестывая запаленными вениками и приговаривая при этом: «Давай деньги!.. Где спрятал?»
Вот вам и Жигули, жемчужина Волги. Это сейчас можно спокойно любоваться волжскими просторами с Жигулевских гор, не зная о происхождении их названия.
Отметим себе, что в столь «оригинальной» пытке, как «жжение вениками», разбойники не были первооткрывателями. В журнале «Русская старина» за 1873 год опубликован документ из дел Тайной канцелярии за 1735‑1754 годы. В нем описывалось, как палач «…висячего на дыбе ростянет и, зажегши веник с огнем, водит по спине, на что употребляетца веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного».
Так что пираты Волги действовали вполне в рамках государственного дознания, только лишь в свою пользу.
Чтимые «герои»
Вам ничего не говорит имя ушкуйника – Анфала? Небольшая подсказка: он был из знатного боярского рода, выдвинувшегося в XIV веке из рядов новгородских посадников.
Не угадали? Тогда последняя подсказка: этому речному пирату установлен… памятник в городе Твери, аккурат на берегу Волги, к которой он был неравнодушен.
Да, скажете, есть там памятник купцу Афанасию Никитину, который в Индию ходил и книгу «Хождение за три моря» написал, но при чем тут ушкуйник Анфала? А это одно и то же лицо. Пошаливал будущий путешественник разбоем на Волге, купчишек грабил, а вот в историю вошел как первооткрыватель новых торговых путей.
Ну а имя Ермака Тимофеевича вам должно быть хорошо известно. И ему установлены памятники как первооткрывателю Сибири, с заменой настоящего определения его деяний как завоевателя.
Оно осталось лишь на картине Василия Сурикова «Завоевание Сибири Ермаком Тимофеевичем. 1582 г.».
Историки, восхваляя «первооткрывателя», умолчали о его криминальном прошлом.
Летопись «Краткое описание о земле сибирской» этого прошлого не скрывает и рассказывает, как казаки разгромили на Волге царские суда и ограбили персидских послов. К тому времени ушкуйников на Волге сменили пираты из «казацкой вольницы». Разгневанный царь послал воевод с войском, и они жестоко расправились с грабителями, но летопись отмечает, что «500 из них побегоша вверх по Волге… в них же старейшина атаман Ермак».
Голландец Н. Витсен, побывавший в Москве в 60‑х годах XVII века, писал:
«Отправился он, Ермак, с шайкой на грабеж на реку Волгу и разбил несколько стругов, принадлежавших царю, и вот на всех местах по этому случаю было отдано приказание преследовать Ермака и изловить его».
Ему вторит англичанин Д. Перри, служивший в России при Петре I.
По его словам выходит, что Ермак оказался в Сибири, теснимый цар-скими войсками. Ему ничего не оставалось делать, как идти напролом в неведомые земли. Но гостеприимства он здесь не нашел и схлестнулся с войсками «царя Сибири» Кучума. Река Иртыш стала для речного пирата последним пристанищем и точкой в его разбойной биографии.
Мыслимое ли дело ставить памятники разбойникам, если со временем стало ясно, что они таковыми являлись? Но это мировая практика. Имена пиратов увековечены в географических названиях. В честь пирата Дрейка назван пролив между Южной Америкой и Антарктидой. Знаменитый португальский мореплаватель Васко да Гама, открывший новые земли, был типичным «государственным» пиратом — корсаром, которому было разрешено грабить индийские и арабские купеческие суда в Индийском океане.
Английский пират Генри Морган стал адмиралом британского королевского флота и национальным героем.
Национальным героем для нас сделали лихого атамана Стеньку Разина. Разве не так? Один из первых памятников при советской власти воздвигли именно ему. Правда, он был отлит из гипса и оказался недолговечным. А на бронзовый его менять почему-то не стали, хотя до сих пор Степан Тимофеевич Разин числится в нашей истории революционно настроенным атаманом, защищавшим свой народ от царского порабощения.
Как же, в молодые годы он попал в полон к туркам-османам, был рабом-гребцом на боевых судах, бежал — уже герой. Правда, сколотил он тут же ватажку и стал гулять по Волге‑матушке реке, добывая себе «казны, сколько надобно».
Надуманная историками биография Стеньки Разина укладывается в словосочетание: был суров, но справедлив. Грабил купцов и не трогал бедных. За это и стал любим в народе. Но это из «оправдательных» легенд более позднего времени.
А более ранние легенды рассказывали совсем о другом появлении Разина на волжских просторах:
«Верстах в 19 ниже Камышина на правом берегу Волги есть гора, называемая Ураковой по имени разбойника Уракова, предшественника Разина.
Говорят, что Разин 15-летним мальчиком пришел сверху из Ярославля и поступил в шайку Уракова кашеваром. Более 10 лет исполнял он эти обязанности, но вот как-то раз, когда Ураков хотел задержать проходящее мимо купеческое судно, Стенька закричал ему: «Брось — не стоит: бедно!»
По разбойничьим приметам, подговаривать под руку — верный признак неудачи. Ураков пропустил судно, но строго-настрого запретил Разину вмешиваться не в свое дело.
Проходит другое судно, Стенька кричит то же самое. Взбешенный атаман стреляет в него из пистолета, но Разин и не пошатнулся; спокойно вынимает он из груди пулю и, отдавая ее Уракову, говорит: «На, пригодится!»
Ураков в ужасе упал на землю; разбойники, видя такое колдовство, отступили от Стеньки, а тот незаряженным пистолетом застрелил Уракова и стал сам атаманом его шайки».
Что-то нет в этой легенде ни слова о турецком плене и о героическом побеге будущего атамана. А взята эта легенда из книги «По великой русской реке», изданной в 1895 году в Санкт-Петербурге.
Читавшие эту книгу хорошо знали, что Стенька Разин был никаким не национальным героем, а жестоким разбойником, преданным Русской православной церковью анафеме.
Историки не без сомнения утверждают, что Степана Разина не было на нижегородской земле, хотя, если бы ему удалось прорваться к Москве, нашу землю он бы не миновал. Шел-то по Волге. Как известно из истории, его войско разбили у Симбирска. Но многочисленные легенды хоть и косвенно, но утверждают, что на Нижегородчине он все же бывал. Может, как-то тайно прорывался, сквозь кордоны царских войск, посланных на его усмирение.
Следов-то много осталось. А его следы — это клады с сокровищами, которые его вольница попрятала. Можно пойти на исторический компромисс: сам Разин до наших земель не дошел, но ватажники его пристанище здесь находили. И точный адрес разбойничьего ареала известен: лесной поселок имени Степана Разина со стеклозаводом его же имени. Располагается тот поселок в гуще сосновых лесов у речки Алатырь. А речка эта хорошо известна сегодняшним кладоискателям, племя которых возродилось от угасшего племени бугровщиков — старинных искателей кладов.
По меньшей мере 12 стоянок разинского войска помечено на картах кладоискателей в этих местах. А по «кладовым записям», ходившим по рукам и продававшимся в списках на базарах, известно около четырех десятков точных мест захороненных сокровищ.
Но вот что-то о находках этих кладов ничего неведомо. Может быть, и находили их бугровщики, но кто же об этом кричать на весь свет станет.
Однако Степан Разин отвлек нас от Волги. Вернемся на ее берега, у нас здесь еще остался свой интерес.
Василий Иванович Немирович-Данченко, известный русский писатель, поэт и журналист, а еще старший брат знаменитого театрального деятеля Владимира Ивановича Немировича-Данченко, оставил множество путевых записок. Путешествовать он любил. Нас сейчас интересуют записки о Волге «Река легенд», а в них главка о реке Керженце.
«Каждая пядень земли имеет здесь свое предание, каждая лесная пустынь в вековечной тишине своей хранит целый мир стародавних былин и преданий!.. Атаман Ганька зарыл добра в Комарове с семи пар лошадей; атаман Шмель оставил несметные сокровища на озере Телки; атаман Усище — на Фирсовой рамени стоял крепким станом, построил чуть не каменные палаты, княжеские службы и дворы. Шились у него паруса, строились лодки, ковались мечи и копья. Тут что ни холм — то гладь, что ни озеро — то потопленные сокровища, что ни лес — то невидимый притон «проклятых душ».
Кажется, мы вновь от Волги отклонились. Но на этот раз нет. Пираты появлялись на Волге с последними льдинами, которые уносили вешние воды, а уходили к местам зимовок с первым ледоставом. Где же зимовали они? А вот в заволжских лесах и зимовали. Это еще один адрес несметных кладов.
Как пониже-то села Юрина,
А повыше-то села Лыскова,
Против самого села Боголюбова
Протекала тут речка быстрая
По прозванию — речка Керженка.
Выплывала тут коска-лодочка,
Воровска коска, вся изукрашена…
В одном из июньских номеров газеты «Волгарь» за 1897 год в корреспонденции «С берегов Керженца» читаем:
«Село Хахалы. Хахалы от слова «хохоль» — удалый молодец.
Место, на котором теперь стоит село, было первоначально разбойничьим гнездом при проезжей дороге. Кроме местонахождения и названия села, в пользу такого предположения говорит еще и номенклатура лесных урочищ и угодий, подтверждающая разбойничий промысел прошлых обитателей р. Керженца.
Недальние озера от Хахал по Керженцу носят все характерные названия: Ватага, Падка, Кривое озеро, Ватажка, Омут большой, Омут малый. Кордоны в лесу называются Братки.
Предания о богатых лесных кладах, скрытых деньгах пробуждают в местных крестьянах жажду случайного обогащения. В одном месте на берегу лесного черного озера скрыто, говорят, в значительном количестве разбойничье добро и товары макарьевского купца (сгнившие давно). В другом месте, говорят, «заклепано» в дупло громадного дуба много всякого разбойничьего оружия».
Было бы наивно с вашей стороны подумать, что мы в этих местах не побывали. Покормили мы лесных кровопийц досыта. Не пугайтесь, это мы про комаров да слепней баем. Злющие они на лесных заросших дорогах, будто разбойники, стосковавшиеся по добыче, налетают. Места там безлюдные, болотные, и все когда-то проложенные по берегу до волжского Макария дороги упираются в Керженский заповедник — запретное ныне место для всяческого передвижения. Те озера, которые в газетной заметке значатся, порастеряли свои имена и зовутся которое — Дальнее, которое — Ближнее, да еще, может, по сорту рыбы, в них обитающей, да по цвету воды — Светлое да Темное.
Дошли мы и до глухоманного кордона Конь. До места, где проходила знаменитая Батыева тропа, которую натоптали кони ворога, пробивавшегося в северные псковско-новгородские земли. Кто постарше в Хахалах, тот помнит, как школьником ходил в турпоход до кордона и угощался медом на лесной пасеке. И следа от кордона не осталось, только метит это место на земле навигатор по заложенным в него координатам.
Кладоискателям стоит заглянуть сюда. Памятное здесь место. Какие-то тысячелетия тому назад остановил в этих местах свое движение ледник и начал таять. Толщина того ледника была почти с километр. Нес он в толще льда каменные валуны с северных земель. Здесь они вытаяли и образовали каменный пояс. Место приметное и долговечное. Чем не схроны для разбойничьих кладов? Может, кому и улыбнется удача.
Нам она не улыбнулась. Быть может, приберегла себя для более внушительной добычи.
Да мы особо-то и не расстраивались. Стоит ли наши приключения сравнивать с грудой каких-то монет, выкопанных из земли? Не обращайте внимание на эту фразу. Надо же чем-то себя успокоить.
Гнездо Галани
Хотите — верьте, хотите — нет, но в рейтинге самых читаемых сегодня в России книг значатся романы «В лесах» и «На горах» нижегородского писателя Павла Ивановича Мельникова-Печер-ского. Из двадцатки популярности они не выходят, а с книжных полок магазинов постепенно исчезают, в каком бы количестве ни были изданы.
Особого ажиотажа в их приобретении нет, но интерес к ним устойчивый. Перекочевав в домашние книжные шкафы, книги эти обрастают множеством закладок с пометками: «баня», «травы», «легенды», «золото», «река Керженец», «народные праздники», «кухня», «озеро Светлояр», «ремесла», «старообрядцы», «обычаи», «нравы», «разбойничьи клады».
Павел Иванович Мельников-Печерский проявил гигантское краеведческое любопытство и оставил нам энциклопедию жизни нижегородцев, из которой можно черпать бесконечные знания. Мы от своей линии отклоняться не будем и откроем роман «В лесах» на закладке о разбойничьих кладах. Читаем:
«…Человек десять молодых парней внимательно слушали… россказни пожилого бывалого человека. Одет он был в полушубок и рассказывал про волжские были и отжитые времена.
— А вот на этой самой горе разбойник Галаня в старые годы живал. На своих косных (лодках. — Авт.) с молодцами удалыми разъезжал Галанюшка от Саратова до Нижнего и много на Волге бед натворил. Держался больше в Жигулях, а только что зачнется торг у Старого Макария, перебирается сюда. Тут у него в горе выходы вырыты были, и каких богатств тут не было схоронено. Окопов наделал Галаня, валы насыпал на случай обороны… Пушки на окопах у него стояли. Сколько раз солдат на него высылали, каждый раз либо отобьется, либо на низ, в Жигули, уплывает. Обиды были у него великие, никому спуску не давал, одну только Хмелевку не трогал: там ему бабы хлебы пекли и всякий харч его артели доставляли. Оттого и не трогал, оттого и было хмелевцам житье привольное, хорошее, вдоволь нажились они тогда от Галани… Вот она, Хмелевка-то! — прибавил рассказчик, указывая на выглянувшую из-за нагорного мыса слободу, что раскинулась в полугоре вдоль по течению Волги».
Разве после этих строк не зародится мысль о том, чтобы поискать Галанино гнездо и убедиться, что это не только волжская легенда, не имеющая под собой реального воплощения. Упоминаемые окопы, рвы должны хоть оплывшим следом сохраниться. Да и клады в горе стоит поискать.
Через горловину впадающей в Волгу Суры нас доставил к васильсурскому берегу последний паром. Город вольно расположился на крутой горе и был почти не виден с причала.
Этот небольшой отрезок водного пути можно считать местом историческим. Хоть специальным буем его меть. В 1833 году пересек это место на пароме Александр Сергеевич Пушкин, отправляясь в оренбургские степи по следам Емельяна Пугачева. Паром тогда был тихоходен, и времени для разговора было предостаточно. Тут-то Пушкину и подсказали… сюжет повести «Капитанская дочка».
А вот знал ли поэт что-нибудь о разбойнике Галане? Это неведомо.
Уже вечерело, и надо было искать место ночевки. За Васильсурском гора пошла на убыль. Дорога перебежала через мостик, и показались домики сегодня уже дачной Хмелевки.
Все дела решили отложить на завтра. А пока горит ночной костерок и в котелке булькает густое походное варево, расскажем вам о Галане Григорьеве. Этот рассказ как раз к ночи придется.
Галактион Григорьев — лицо реальное. Он из коренных нижегородских будет. Село, где он родился, зовется Саблуково — по имени разбойничьего атамана Саблука. Волость, куда входило село, называлась Прудищенской. Но опять же село Прудищи все больше Зверевом кликали. Здесь живал разбойник по кличке Зверь. Так что детство Галани прошло в «дурных» местах, а пареньком он оказался восприимчивым.
Свою «вольную» жизнь начал он на берегах маленькой речки Имзы, которая впадает в речку побольше — Пьяну. Сколотил он, как бы сейчас сказали, «организованную преступную группу» и хаживал с нею «в помещичьи усадьбы псалмы петь» да на «большой дороге с купцов подорожную пошлину собирать». Другими словами, занялись молодцы разбоем и рэкетом.
Судя по легендам, о нем ходившим, отличался Галаня умом и смекалкой. Так, один из мужских монастырей взял он хитростью. Нарядил своих подельников в женское платье, зная, что любят монахи богомолок, дающих изрядный доход обители. Они беспрепятственно проникли в монастырь. А дальше все было делом техники. Не обошлось и без поджаривания на вениках. Выдала братия тайну монастырской казны. Унес ее с собой Галаня, а монастырь подпалил.
Когда царь Петр I войну с реч—
ными разбойниками начал, она Галани уже на берегах Волги коснулась. Об этом документальное свидетельство есть. Поручик Мавринский письменно рапортует царю: «…В одном из присурских лесов захватил шайку разбойников в то самое время, когда один из них рубил саблей связанного мещанина Арефьева, самого злодея поймал, а прочие разбежались… А в допросе тот злодей показал, что он разбойник — атаман, беглый каторжник Галактион Григорьев, прозвищем Галанка».
Казалось бы, одним ватажником стало меньше. Но через год Галаня бежит с каторги. Теперь скрыться ему невозможно: у него вырваны ноздри и на теле клеймо — «вор».
Его снова ловят. И тут он пускает в ход очередную свою хитрость. Согласившись показать места обитания его братии, он заводит стражу в лес и, усыпив их бдительность, бежит. Заметим, что произошло все зимой, и его даже по глубокому снегу догнать не смогли.
А летом он вновь творит свое черное дело. Причем дерзость его границ не знает. Думали, что он уйдет вниз по Волге, а он «расшалился» под Балахной и Городцом.
Через некоторое время он вновь обосновался под Хмелевкой. Соседство Васильсурска его не беспокоило. К тому времени крепость в городе сгорела, острог упразднили, а кучка стрельцов, жалуясь на плохое денежное содержание, перебралась в другой гарнизон. Так что противостоять Галане было некому.
Этого пирата можно было тоже отнести к народным заступникам. Грабил-то он только богатых. А кого же еще грабить?
Масштаб Галани, конечно, подкачал: в чтимые «герои» он не вышел и так и остался в народной молве разбойником с большой речной дороги. Много он бед разному люду причинил, а жизнь закончил в своем разбойничьем гнезде. Слухи ходили, что от простуды была его кончина.
Братки хоронили его знатно. Ладью, где лежало тело атамана, доверху засыпали золотом. Закопали недалеко от разбойничьего гнезда, на речной отмели у Фадеевых гор, тайно, чтобы глаз лишних избежать.
Чувствуется, что в вас уже проснулся зуд кладоискателей. Как не подумать о той ладье? Вот и мы об этом же подумали.
Первый же встреченный житель в Хмелевке на наш осторожный вопрос о разбойниках с готовностью ответил:
— Так вам надо на Чертово городище ехать. Там они были.
Как оказалось, дорога, которую он нам указал, была знаменитой Владимиркой. Только сейчас это была не мощеная дорога, о которую арестанты сбивали ноги, а в меру асфальтированная.
К Чертову городищу в сухую погоду даже на машине подъехать можно: это левый поворот с Владимирки и с километр лесной тенистой дороги. В итоге она утыкается в крутой вал. Он сохранился почти идеально и лишь в одном месте был нарушен — рыбаки пробили брешь для проезда. Под горой их излюбленное место рыбалки.
Вал — это и есть остатки галанинских укреплений. Сейчас он зарос черным липняком, а когда-то был чист и ощетинивался чугунными пушками, которые пираты прихватывали с пароходов вместе с добычей.
Мы уже знаем, что Галаня был хитер и смекалист, но к этому надо добавить еще одно качество: он был еще и умелый стратег. Гора, на которой он свил свое разбойничье гнездо, возвышается над Волгой метров на девяносто. Гору до самой реки прорезают два глубоких оврага. Между ними образуется мыс. Его-то и выбрал под свое гнездовье Галаня.
Уязвим мыс был лишь со стороны Владимирки, вот он и перекрыл опасное направление валом и ощетинил пушками. Ни в лоб с Волги, ни с флангов гору взять было невозможно. А какой обзор с нее! Волга здесь дугу описывает, и паруса волжских караванов издалека было видно. Так что к абордажу пираты могли не торопясь готовиться и все выглядеть, прежде чем скомандовать: «Сарынь на кичку!»
Галаня на горе мог и осаду переждать. Харч он хранил в вырытых землянках. О воде тоже забот не было. Лазая по горе, мы, чуть ниже вершины, наткнулись на сочившийся из-под каменьев ключик. Так что спускаться за водой к реке надобности не было.
Вы думаете, мы отправились сюда в надежде найти клад? Если вы откроете книгу нижегородского краеведа Дмитрия Николаевича Смирнова «Нижегородская старина», то отыщете в ней вот такие строки:
«В конце XIX и в начале XX веков искатели кладов изрыли значительные пространства горного берега Волги, ниже Васильсурска на 10‑15 верст. Все они безуспешно искали «золотую лодку» Галани».
Это ту самую ладью, в которой его похоронили.
Представляете, какая работа уже проделана! Что мы тут со своей лопатой…
Может быть, давно кости разбойника потревожены и нам остался лишь интерес. Да и копаться у кромки воды сегодня бесполезно. Кто знает, где проходило русло Волги два века тому назад. Хотя побродить по урезу воды можно. Искателями сокровищ замечено, что клады, спрятанные в реках, обладают необъяснимым свойством: сколько бы они ни лежали в воде, а на берег стремятся. Волны им в этом помогают.
Стоп! Вот и находка! Из прибрежного песка торчал кончик странной цепочки. Поскребли металл. Нам показалось, что он с желтым оттенком. Попалась явно чугунная болванка, и она виделась с желтизной…
Спешим вас успокоить: в списках нижегородских миллионеров наших имен вы пока не найдете. Подчеркиваем — пока, потому что в клады мы искренне верим и надеемся найти хоть один, хоть самый маленький.
На эту гору и серьезные кладоискатели жаловали. Совсем недавний след: отверстия в земле, пробитые армейскими щупами. По всей вероятности, и металлоискатель у них был — в песке неглубокие шурфы прокопаны, но, кроме ржавых гвоздей да потерянных рыбаками блесен, видать, ничего найдено не было. Всю свою добычу кладоискатели выложили на дощечку для всеобщего показа и покинули гору.
А та хранит тайные схроны разбойников, и подход к ним пока не разгадан. Скорее всего, в горе были пробиты штольни, которые можно было укрепить бревенчатым каркасом. В них и награбленное можно было рассортировать и сохранить надолго. Но это всего лишь предположения.
Мы остались довольны своей поездкой. Найти гнездо волжских пиратов тоже большая удача. К легендам можно с улыбкой относиться, мол, много сказок на волжских берегах родилось, а тут реальность…
На этом мы закончим наш рассказ о волжских пиратах. Когда же они начисто исчезли с берегов Волги? Историки утверждают, что в последней трети XVIII века.
Вячеслав ФЕДОРОВ.
Вячеслав ФЕДОРОВ.