Владимир ПОЛОВИНКИН

Корабли плывут в апрель
На чертежи лучи легли.
И развернув по ветру флаги,
Вот-вот проснутся корабли
На плотной ватманской бумаге.
Но оторвав усталый взгляд
От линий тонких карандашных,
В окно конструкторы глядят —
Как далеко отсюда каждый.
Сегодня первый день весны.
И это будет, это будет —
Гудков раскатистых басы
Леса приволжские разбудят.
Скорей бы лето!
А пока
Еще предвестье, не начало,
Бела за окнами река,
Лежат сугробы у причала.
Но блещет бойкая капель
И на сугробах ставит знаки.
И корабли плывут в апрель
На плотной ватманской бумаге.
1950 г.

Цветет сирень во Франции
Идем, плывем Луарою
Прозрачным ранним вечером.
Лиловыми пожарами
Встает весна навстречу нам.
Цветет сирень во Франции,
Пахучая да пышная.
А сердце-то не в панцире —
Давно из дома вышли мы,
А голова чуть кружится,
И  грусть, и в счастье верится,
Нам машут вслед француженки,
И след за нами пенится.
…Ты не ревнуй, пожалуйста.
Вернусь домой из плаванья —
Похвастаю, пожалуюсь,
Потом скажу про главное:
Как я жалел, что в карие
В твои глаза не глянули
И небо над Луарою,
И цветь сирени рьяная.
1973 г. 

На невском льду
Памяти отца Василия ­Матвеевича Половинкина
Я не нашел, но я найду
Того, кто мне расскажет это…
Лежит отец на невском льду
В белесом сумраке рассвета.
Осколки мин дырявят снег,
В проломах льда вода клокочет.
Был дан приказ, один для всех,
Взять штурмом левый берег ночью.
И близок миг, когда опять
В атаку цепь должна подняться.
Закоченел отец — не встать,
Шинель промерзшая — как панцирь.
Что видит он?
Свой отчий дом?
Себя в далеком малолетстве?
Иль нас?
И думает о том,
Как мы страшимся черной вести?
Отец наш!
Был ты ростом мал,
Ты был, отец, тщедушен телом.
Но ты поднялся, добежал,
Ты вполз на холм обледенелый.
Кончался бой, когда тебя
Слепая пуля подкосила.
Гордясь тобою и скорбя,
Все чаще думаю:
«А я?
А у меня хватило б силы?»
1956 г. 

Родник
В нем сияет солнце, лес колышется,
Меж вершин клубятся облака.
Глянешь с косогора, и услышится
Зов того лесного родника.
Этот зов — не плеск и не журчание,
Ключик бьет в тишайшей глубине,
Но светлей становится случайно ли,
Если с родником — наедине?
Никому о нем я не рассказывал.
Но сегодня этот странный миг:
Улыбнулась тихо ясноглазая —
Вспомнился, увиделся родник.
1954 г.

Огоньки
Борису  Благовидову
Перекличка гудков пароходных
Затихает во мраке ночном.
Сколько тропок прибрежных сегодня
Мы с тобой исходили вдоем.

Огоньки, огоньки на просторах реки.
Поздней ночью не спят
И, как звезды, горят
В черной волжской воде
огоньки.

Свой пиджак, от росы
повлажневший,
Я накинул на плечи твои.
Нас ведет беспокойный и нежный
Огонек нашей первой любви.

Чуть колышется сонная Волга,
Огоньками играет вода.
Ждал я слова заветного долго,
Ты чуть слышно ответила: да!
1956 г.

Бухточка в Сардинии
Б. Н. Костюкову
Все не забылась бухточка в Сардинии…
Бьет ветер, с якорей сорвать грозя,
А небо и вода такие синие,
Что кажется, синей уже нельзя.
Отоспались в укрытье — замечательно!
Как на курорте, можно загорать,
Но нынче вдруг сказал радист
мечтательно:
«А в Нижнем снег, ребята, — благодать!»
И сразу сникло настроенье пляжное.
Пусть ветер, качка!
В путь — желанье всех!
Как будто потеряем что-то важное,
Коль не застанем дома ранний снег.
1994 г.

Колючая
До чего девчоночка колючая!
Оперилась едва-едва,
А сдерзить не упустит случая,
Ты ей — слово, она тебе ― два.
Все-то ей известно заранее,
И на всех свой особый взгляд:
Этот глуп, не стоит внимания,
Тот не парень, а детский сад.
Люди скажут:
«Гордячка. С норовом».
А мне кажется, что она
Словно лиственница, которая
Поняла вдруг: Ее весна!
Иглы тоненькие топорщатся:
«Я красивая, а не тронь!»
Но почувствуешь: нет, не колется,
Если веточку — на ладонь.
1972 г.

У переправы
В накрапах снега берег голый.
Ледок на сваях, как слюда.
Какою кажется тяжелой
Меж ними черная вода.
Вот-вот зиме уступит осень.
Во всем покорности покой.
Печальна зелень редких сосен
За опустевшею рекой.
И только там, где переправа,
Ревут машины за бугром.
К ним, отдуваясь шумно паром,
Не торопясь, идет паром.
1961 г.